| |
Загадки без ответов.
Сон в летнюю ночь.
  Мэнсфилд считал, что мир к нему несправедлив и мечтал о лучшей доле, однако ничего не предпринимал, чтобы добиться этой самой "лучшей доли". Он никогда нигде не работал подолгу, возводя свою лень в некий высший принцип бытия, утверждая, что просто не может найти "занятие по характеру". Не лишённый определённой харизмы, имея хорошо подвешенный язык, он мог понравиться малознакомым людям и даже произвести впечатление, но хорошее впечатление всегда разбивалось в прах поступками, которые совершал этот человек. Свою беременную жену он заставлял заниматься проституцией и постоянно избивал - одно это заставит нормального мужчину презирать такого человека. Мэнсфилд вообще был склонен к насилию и слыл за опасного парня, он имел неоднократные приводы в полицию за скандалы и драки в общественных местах, был судим, опять-жешь! за драку в баре. Уличная кличка - Блэки (Blackie)- закрепившаяся за Мэнсфилдом с юношеских лет, стала его вторым именем. Уилльям безудержно пил и употреблял любые наркотики, любую дурь, способную вызвать вылет рассудка. Может показаться удивительным, но этот человек произвёл определённое впечатление на Джека Бойла и впоследствии журналист написал три детективных романа про уголовника по кличке "Блэки из Бостона" ("Boston Blackie"), прототипом героя которых явно послужил Мэнсфилд (Причём, уже в 20-х гг. прошлого столетия по этим книгам был снят немой кинофильм, провозвестник будущего жанра кинотриллеров, а в последующем - уже в 30-е и 40-е годы - появилась целая серия полнометражных кинофильмов про обаятельного "Блэки". К ним, правда, Джек Бойл уже отношения не имел, поскольку к тому времени умер и его творческий задел эксплуатировали другие люди). В общем, если характеризовать "Блэки" Мэнсфилда совсем коротко, можно сказать, что это был симпатичный подонок.
 Но свои романы Бойл напишет позже - в 1916 г. и в последующие годы - так то мы пока вернёмся к голой фабуле нашего повествования, не отвлекаясь на разного рода литературные детали. Жена вечно укуренного или пьяного "Блэки", замученная бесконечными придирками, оскорблениями и избиениями неадекватного мужа, бежала в начале июля 1914 г. к родителям. Но через несколько дней в их доме, как было сказано, произошла кровавая драма. Полиция желала допросить Уилльяма Мэнсфилда, но его нигде не удавалось отыскать. Убийца из Блю-Айленд был безжалостен и нанёс каждой жертве до 20 ударов топором. Он предпочитал орудовать обухом - и в этом просматривалось явное совпадение с тем, как убивал свои жертвы летом 1912 г. таинственный преступник в Виллиске. Убитую девочку изувер прикрыл её платьем - и в этом тоже напрашивалась аналогия с тем, как повёл себя убийца из Виллиски после того, как окончил кровавую работу. Преступник не покинул сразу после убийства дом Джакоба Мислича, а некоторое время оставался на месте преступления, переворошив вещи в платяном шкафу и на кухне - он явно искал (и нашёл!) семейную "заначку". Убийца допустил серьёзную оплошность, вступив по невниманию в лужу крови, и оставил несколько чётких отпечатков подошвы ботинка. Размер обуви совпадал с тем, который носил "Блэки" Мэнсфилд. Если бы эти ботинки удалось отыскать среди его вещей, можно было бы считать, что виселица Мэнсфилду обеспечена. Бойл и Уилкерсон немедленно примчались в Блю-Айленд, чтобы наблюдать за ходом расследования. Они не сомневались, что кто бы ни убивал Мислича и его родственников - этот человек связан неким образом с убийством в Виллиске. Надежда на скорый успех подогревалась тем, что некоторые жители Виллиски припомнили, что Мэнсфилд - или кто-то похожий на него - появлялся в городе летом 1912 г., т.е. примерно в то время, когда погибла семья Мур и сёстры Стиллинджер. Ожидание детективов поначалу не оправдалось - "Блэки" Мэнсфилда нигде обнаружить не удавалось. Он не мог не знать о трагической гибели собственных жены и дочери, поскольку все газеты Иллинойса и соседних штатов написали об этом. Но тот факт, что Уилльям не поспешил заявить о себе полиции, а пустился в бега, заставлял думать, что у него есть все основания опасаться встречи в представителями Закона. Между тем, детективу Уилкерсону удалось отыскать ещё одного примечательного свидетеля, вернее, свидетельницу, давшую показания, наилушим образом подкреплявшие версию, вынашиваемую добровольными следователями. Речь идёт о Вине Томпкинс (Vina Tompkins), жене подённого рабочего, волею судьбы оказавшейся осенью 1911 г. в Виллиске. Там её муж работал на мощении 3-й авеню, самой широкой и благоустроенной улицы города, а Вина проживала в лагере для иногородних рабочих, разбитом строительной компанией на южной окраине города. Как рассказала женщина Джеймсу Вилкерсону, в один из вечеров она бродила в одиночестве в развалинах старой скотобойни к юго-востоку от города (sic! Нормальное, кстати, занятие для семейной женщины - сходить в одиночку погулять в мрачных октябрьских сумерках на развалины скотобойни. Нет, чтобы отправиться к реке или в лес, там хотя бы можно полюбоваться живописной природой, но автор не может понять, во имя чего одинокой женщине тащиться на развалины скотобойни?!). Ей довелось услышать, как неподалёку от здания встретились трое мужчин, которые после кратких приветствий принялись обсуждать детали какого-то преступления. Какого именно Томпкинс сказать в точности не могла, но по некоторым недомолвкам и характерным фразам женщина догадалась, что речь шла о предстоящем убийстве. По словам свидетельницы, одним из трёх мужчин являлся сенатор Фрэнк Джонс - это была, пожалуй, самая ценная часть её заявления. Зимой Вина Томпкинс покинула Виллиску вместе с мужем - чета уехала в Маршаллтаун, где и жила последующие годы. По её словам, подслушанный разговор женщина не связывала с убийством семьи Джозии Мура и сестёр Стиллинджер вплоть до появления Джеймса Уилкерсона. Проанализировав все собранные данные, Вилкерсон и Бойл решили, что пора нанести удар по сенатору. В выходившей в Канзас-сити газете "Пост" Джек Бойл опубликовал сенсационную статью, в которой открыто обвинил сенатора Фрэнка Джонса в причастности к убийству Джозии Мура и всех людей, оказавшихся в момент совершения этого преступления в доме последнего. По версии автора статьи, сенатор нанял "Блэки" Мэнсфилда для совершения грязной работы, а себе предусмотрительно обеспечил alibi. В качестве мотива организации этого преступления назывались неприязненные личные отношения сенатора с убитым, конкуренция в бизнесе и, наконец, интимные отношения погибшего с членом семьи сенатора. Дона Джонс прямо в статье не упоминалась, так что читателям предстояло самим догадаться о каком члене семьи идёт речь. Также не упоминался ни один из трёх важных свидетелей, обнаруженных к тому времени Бойлом и Уилкерсоном, делался лишь намёк, что таковые свидетели существуют. Может показаться удивительным, но огульно обвинённый сенатор довольно долго никак не реагировал на статью Джека Бойла. Скорее всего, он проконсультировался с адвокатами, которые посоветовали дождаться момента, когда обвинители полностью раскроют свои карты. Ведь сказав "а" и прилюдно бросив перчатку влиятельному человеку, им рано или поздно придётся сказать "б", чтобы подкрепить обвинение. Логика в таком поведении определённо была, хотя с обывательской точки зрения молчание сенатора однозначно истолковывалось как неспособность возразить и сказать что-либо в свою защиту. Кроме того, всё ещё оставался непойман Уилльям Мэнсфилд, который, должно быть, немало поразился тому, что на него "повесили" массовое убийство двухлетней давности и сговор с человеком, к которому он никогда и близко не приближался. Тут необходимо заметить, что параллельно расследованию в центре которого находился Уилльям Мэнсфилд, в середине 1914 г. началась активная работа правоохранительных органов в отношении другого перспективного подозреваемого - Джорджа Келли, священника методистской церкви. Об этом человеке и связанных с ним подозрениях будет сказано в соответствующем месте, пока же, дабы не разрывать сюжетную целостность повествования, вернёмся к перипетиям борьбы Уилкерсона с сенатором Джонсом. Правоохранительные органы поначалу также проигнорировали скандальную статью Джека Бойла. Их логика была понятна: все ждали ареста "Блэки" Мэнсфилда - именно тот должен был внести ясность в озвученные обвинения. Между тем, 19 ноября 1914 г. разыскиваемый заявил о себе. С целью ограбления он в дневное время проник в богатый дом, расположенный в городе Аврора, в штате Иллинойс, примерно в 60 км. от Блю-Айленд. Когда хозяйка неожиданно возвратилась, Мэнсфилд набросился на неё с топором в руках и жестко избил. Можно сказать, что потерпевшая Дженни Миллер отделалась малой кровью - грабитель ударом обуха сломал ей челюсть и оставил несколько синяков на теле. Возможно, женщину спасло активное сопротивление и крик на всю улицу, кроме того, Мэнсфилд, видимо, был здорово пьян и оказался физически неспособен долго размахивать топором. Он бросился бежать и его рассмотрели несколько свидетелей, без труда опознавшие при предъявлении фотографии. То, что нападавший пустил в ход топор и, находясь в Иллинойсе, не обратился в полицию из-за гибели членов своей семьи, лишь укрепило всеобщую уверенность в том, что именно Мэнсфил совершил массовое убийство в Блю-Айленд. "Блэки" искали по всему Иллинойсу, но тот, словно бы издеваясь над правоохранительными органами штата, совершил новое преступление в том же самом месте. Через три месяца он вернулся на место прежнего преступления, видимо, потому, что дом Дженни Миллер, полный антиквариата и мелких безделушек, показался грабителю слишком уж лакомой добычей. Вечером 25 февраля 1915 г. Уилльям Менсфилд вновь тайно проник в жилище Миллер и приступил к его обыску. Хозяйка была приглашена на вечеринку, устроенную соседями из соседнего квартала, но на свою беду покинула её очень быстро, сославшись на недомогание. Женщина вернулась домой и вновь столкнулась лицом к лицу с Мэнсфилдом. На этот раз преступник пустил в ход обрезок газовой трубы, нанеся Дженни несколько десятков ударов по голове и верхней части тела. Открытая травма мозга и острая кровопотеря в течение нескольких минут привели к смерти хозяйки дома. Мэнсфилд снял с обезображенного страшными ударами трупа драгоценности и спешно покинул место преступления, но удача отвернулась от него - как и в предыдущий раз убийца попался на глаза нескольким жителям района, запомнившим странного бродягу. Дженни Миллер проживала в престижном районе, да и сам город Аврора был в те годы эдаким оазисом среднего класса, так что крупный мужчина мрачного вида в надвинутой на глаза шляпе и потёртом драповом пальто, выделялся на его улицах как тарантул на белой скатерти. Нельзя не удивляться тому, как Мэнсфилду удалось в тот вечер избежать задержания! Тем не менее, это факт - он ускользнул из Авроры и как стало ясно много позже, благополучно уехал из штата. Убийце хватило ума не обращаться к знакомым, понимая, что те "сольют" его полиции ради любой мало-мальски выгодной сделки, он никому не говорил о своих истинных намерениях и долгое время не сбывал похищенные на месте убийства вещи. Видимо, у Мэнсфилда имелся некоторый запас наличности, так что он мог не прибегать к услугам скупщиков краденого. Преступник очень удачно оторвался от преследования и фактически начал жизнь "с нуля". Он поездил по стране, присматривая место где можно было бы задержаться, поработал на лесопилке, на железной дороге и в конце-концов остановился в Канзас-сити, почти в 600 км. от Авроры, где устроился на местный консервный завод. Там он начал понемногу распродавать вещи, похищенные в доме Дженни Миллер. И в конечном итоге привлёк к себе внимание Джеймса Уилкерсона. Да-да, именно частный детектив, а вовсе не государственная полиция, сумел выйти на след опаснейшего преступника. Уилкерсон получил от владельца ломбарда информацию о человеке, заложившем золотое украшение, похожее на то, что было снято с тела Дженни Миллер. Подпись под закладной оказалась поддельной и была сделана от имени несуществующего человека, владелец же опознал Мэнсфилда по описанию со слов детектива. Так Уилкерсон в мае 1916 г. узнал, что убийца обретается где-то в окрестностях Канзас-сити. Дальнейший розыск явился делом техники. Детектив обратился к прокурору штата и добился открытия ордера на арест Мэнсфилда. Надо сказать, что документ этот оказался в высшей степени необычным. Из него следовало, что Мэнсфилд обвинялся в убийстве 5 июня 1912 г. Энн и Роллин Хадсон в Паоле, массовом убийстве 9 июня 1912 г. в Виллиске семьи Мур и сестёр Стиллинджер, массовом убийстве в Блю-Айленд 5 июля 1914 г. членов собственной семьи и двух нападениях в Авроре, жертвой которых оба раза являлась Дженни Миллер, убитая в ходе последнего ограбления. Документ этот примечательно неточен - неправильно указаны имена и возраст сестёр Стиллинджер, строго говоря, официальный документ обвинял Мэнсфилда в убийстве несуществовавших людей. Не совсем понятно, для чего Уилкерсон добился включения в ордер эпизода, связанного с убийством в Паоле в июне 1912 г., и как он вообще планировал доказывать причастность Мэнсфилда к этому преступлению. Никаких объективных данных, никаких свидетельских показаний, связывающих "Блэки" с убийством четы Хадсон, тогда не существовало. Кстати, не появились они и позже. Джеймс Ньютон Уилкерсон вёл методичный розыск Мэнсфилда независимо от полиции, которая, получив информацию об открытии ордера на арест последнего, также приняла меры по установлению его местонахождения. Удача сопутствовала частному детективу и в июле 1916 г. он произвёл арест "Блэки", после чего сразу же возбудил ходатайство об экстрадиции Мэнсфилда из Канзаса в Айову. Видимо, вопрос этот был решён с Генеральным прокурором штата загодя, потому что нужное Уилкерсону решение было принято в считаные дни. Такая быстрота работы бюрократической машины сама по себе выглядит довольно подозрительной, но ощущение странности ещё более усилится, если мы вспомним об обвинениях Мэнсфилда в двойном убийстве в Паоле, на территории Канзаса. Теоретически, прокуратура Канзаса не должна была выпускать арестованного из своей юрисдикции, другими словами, Мэнсфилда следовало сначала судить за это двойное убийство, тем более, что и по времени совершения преступление в Паоле являлось более ранним, чем в Виллиске. Тем не менее, окружной прокурор Канзас-сити всего один раз допросил "Блэки" и быстренько передал его в Айову, а если быть совсем точным - прокуратуре округа Монтгомери, в юрисдикции которой находится Виллиска. Упомянутые детали невольно заставляют подозревать, что за всей этой историей стоит некий политический заказ, интрига политических противников сенатора Фрэнка Джонса, в интересах которых и действовал детектив Уилкерсон. Уж больно гладко, ловко и быстро проворачивал свои дела последний - в обыденной жизни так не получается. Как бы там ни было, Джеймс Уилкерсон по праву прибыл в Виллиску в июле 1916 г. как национальный герой, как настоящий триумфатор. Ему, разве что, лаврового венка на голове недоставало: детектива знал в лицо весь город, все спешили засвидетельствовать ему своё почтение и на его стороне совершенно явно были симпатии всего общества. О сенаторе Джонсе говорили с презрением и все ждали, что в ближайшие недели Большое Жюри округа официально признает его причастность к убийству семьи Мур и сестёр Стиллинджер, а потому сенатор непременно закончит тюрьмой. В это время в Канзасе произошло событие, внешне никак не относящееся ни к Мэнсфилду, ни тем более к убийству в Виллиске, но безусловно, повлиявшее на весь ход связанных с ними событий. Джек Бойл, ближайший соратник Уилкерсона в его независимом расследовании, преуспевающий журналист и писатель, был арестован по обвинению... в изготовлении и сбыте наркотиков. Надо сказать, что к тому времени в САСШ действовало одно из самых строгих анти-наркотических законодательств в мире и эта страна в начале века даже явилась инициатором международных конференций по проблемам, связанным с распространением наркотиков (в Шанхае, а затем в Гааге). В 1909 г. Конгресс принял "Закон о запрете опиума", запрещавший ввоз и использования опия в немедицинских целях, а в декабре 1914 г. был принят т.н. "Закон Гаррисона", названный так по имени его инициатора Френсиса Гаррисона, 41-летнего конгрессмена от штата Нью-Йорк. Этот закон распространял ограничения, связанные с оборотом опия, практически на все, известные к тому времени наркотические средства (единственное, пожалуй, исключение - это героин, который в то время позиционировался его создателем Байером как "анальгетик, не вызывающий привыкания". Вообще, история создания и внедрения в массовый оборот героина является отличным примером научной ошибки, когда достижения науки оборачиваются колоссальным вредом для всего человечества. Такого рода ошибки достойны самого глубокого философского осмысления). "Закон Гаррисона" вступил в силу с 1 марта 1915 г. Джек Бойл, обвинявший "Блэки" Мэнсфилда в том, что тот является наркоманом-кокаинщиком, сам оказался наркоманом со стажем. Как выяснилось, журналист покупал в больших количествах опий-сырец у китайских поставщиков в Чикаго, и в домашних условиях изготавливал из него очищенный (т.н. экстракционный) опий. Сей продукт он потреблял сам и раздавал (и продавал) довольно широкому кругу лиц, принадлежавших к среднему и высшему классу штата Канзас. В отношении Бойла, безусловно, была проведена серьёзная полицейская операция с хорошей оперативной подготовкой, без которой успех полиции представляется труднообъяснимым. Журналиста "взяли" с поличным - поздним вечером, в момент изготовления зелья, когда сосуд с перегоняемым раствором стоял на печи его кухни. В целом, русская пословица "попал как петух в ощип" как нельзя лучше подходит к ситуации, в которой совершенно неожиданно для самого себя оказался журналист. Ещё вчера он с упоением травил сенатора и вот сегодня уже ему приходится думать о спасении из тюрьмы собственной шкуры! Воистину, Судьба играет человеком... Кто бы ни стоял за этой полицейской операцией - сенатор Джонс, его политические союзники или какие-то иные недоброжелатели Джека Бойла - успех оказался неоспоримым, а компрометация журналиста - 100%-ой. Арест Бойла и выдвижение против него очень серьёзных обвинений явился для Уилкерсона настоящим ударом ниже пояса, полученным в самый канун слушаний Большого Жюри округа Монтгомери в отношении Уилльяма Мэнсфилда. Пафосные разоблачения, озвученные Бойлом в его статьях, в глазах общественности немедленно обрели оттенок наркотического бреда, а сама идея "заговора сенатора" стала казаться параноидальным кошмаром. В самом деле, мало ли что понапишет обдолбанный нарколыга, пусть он хоть самый талантливый журналист на свете (чем талантливее, тем интереснее напишет, кстати)!
 Нетрудно понять с каким настроением члены Большого Жюри округа Монтгомери приступили к своей работе по исследованию доказательств причастности к убийству в Виллиске Уилльяма Мэнсфилда (ещё раз уточним, что задачей Жюри является решение вопроса о правомерности выдвижения обвинения против конкретного лица, а не вынесение вердикта о его виновности и уголовной ответственности. Т.е. Большое Жюри не является уголовным судом первой инстанции в привычном нам, жителям России, понимании). Заседания Жюри продолжались в период 15-21 июля 1916 г., Жюри работало за закрытыми дверями, без допуска прессы. Выслушав показания свидетелей Уилкерсона, обстоятельно допросив самого Уилльяма Мэнсфилда и приняв во внимание массу разнородной информации, так или иначе связанной с версией о возможной причастности последнего к убийству в Виллиске, Большое Жюри постановило, что все обвинения в адрес Мэнсфилда должны быть отклонены за недоказанностью, а сам подозреваемый - освобождён. Человек, обвиняемый в многочисленных убийствах на территории трёх штатов, вышел из здания муниципалитета с широкой улыбкой на лице и заявил журналистам, что хотел бы отоспаться в кровати с чистым постельным бельём. Посрамление детектива Уилкерсона было колоссальным. И притом, публичным. Но поражение не заставило его отступиться, а наоборот, подтолкнуло к активным и довольно неожиданным действиям. Детектив объявил, что приглашает жителей Виллиска на общее собрание, дабы рассказать подлинную историю о том, почему Большое Жюри отпустило Мэнсфилда. Собрание это, с числом участников больше тысячи человек, состоялось на большом лугу южнее Виллиска. Дабы возвышаться над морем голов, Джеймс Уилкерсон стал ногами на капот автомашины (в каком-то смысле предвосхитив нетленный образ Ульянова-Ленина на броневике у Финляндского вокзала) и произнёс зажигательную речь про коррупцию в округе Монтгомери. Детектив заявил, что сенатор Джонс скупил на корню членов Большого Жюри и оказывал беспримерное давление на следствие. Время от времени Уилкерсон извлекал из нагрудного кармана стопку каких-то бумаг и потрясал ею в воздухе, сообщая зрителям, что это документы, способные полностью разоблачить сенатора-убийцу. В общем, театр одного актёра в лице Уилкерсона дал настоящее бесплатное представление, тем более успешное, что собрало оно сплошь благодарных зрителей. Монолог "оратора на капоте" периодически прерывался рёвом негодующей толпы, общее настроение которой в отношении сенатора Джонса было резко негативным. Уилкерсон просил поддержки общественности для ведения дальнейшей борьбы с сенатором, и общественность ему эту поддержку обещала, так что детектив мог быть доволен общим результатом устроенного им митинга. Шериф округа, однако, не считал, что детектив ведёт себя правильно. Если собирать толпы мужиков, сплошь вооружённых "кольтами", "наганами" и "винчестерами", произносить перед ними провокационные спичи про коррупцию и гнусных народных представителей (избранных, кстати, сугубо демократическим путём), то так недолго докатиться и до жакерии. Или пугачёвщины. Хотя шериф, скорее всего, не знал таких умных слов, он всё же почувствовал напряжённость момента и без промедления вручил Уилкерсону предписание, запрещавшее устраивать общие собрания жителей Виллиски без разрешения муниципалитета как в самом городе, так и за его пределами. Однако предписание шерифа, по сути своей, кстати, абсолютно правильное, лишь подлило масла в огонь, потому что явилось лишним подкреплением тезиса Уилкерсона о всевластии сенатора Джонса, подкупающего всех чиновников и затыкающего рты всем несогласным. Ощущая за собой всеобщую поддержку жителей города и округа Монтгомери, Уилкерсон решил не отступать и устроил новое шоу под названием "собрание общественности". Поскольку митинг в окрестностях Виллиски грозил детективу немедленным заключением в тюрьму за нарушение официального предписания шерифа, Джеймс Уилкерсон формально обошёл запрет, устроив сборище вдалеке от города. 3 августа 1916 г. огромная колонна грузовых и легковых автомашин, битком набитых людьми, двинулась из окрестностей Виллиски на север, к городу Гранту, миновав который, оказалась в округе Кэсс (Cass). Там предписание шерифа округа Монтгомери формально не действовало и Уилкерсон мог выступать и резвиться перед публикой, имея, как говорится, свободные руки. В новом митинге приняли участие не только жители Виллиски, но и горожане из других населённых пунктов. Попытка заткнуть рот детективу привела к тому, что его разоблачения разнеслись дальше, чем прежде. С этим надо было что-то делать, потому что ситуация реально начинала грозить общественному спокойствию и власти вот-вот могли потерять контроль над происходившим. Сенатор Фрэнк Джонс заявил через прессу, что будет добиваться защиты своего честного имени и привлечёт к ответственности любого, распускающего недоказанные сплетни о нём, либо членах его семьи. Угроза была адресована прежде всего газетчикам и возымела определённый эффект, поскольку все прекрасно понимали, что сенатор остаётся невиновным человеком до тех самых пор, пока обратное не будет признано приговором суда. Тон газетных статей сразу смягчился, все ожидали, каким окажется дальнейший порядок действий сенатора. | |
