| |
|
Виновный не назван.
Итак, Ивасюк для чего-то упомянул о встрече с композитором Скориком. Не вызывает сомнений, что будучи членом жюри музыкального конкурса, он встречался со многими людьми, но в разговоре упомянул одного Скорика. Видимо, встреча с ним что-то для Владимира значила, но что именно, он объяснить Татьяне не смог или не захотел. И ради чего он тогда звонил? Ладно, можно счесть, что хотел голос любимой женщины услышать… Однако через несколько часов Владимир позвонил снова. Жукова рассказала об этом так: «В этот же день в 15 часов он позвонил мне [опять], сказал, что обнаружил телефон-автомат. Он попросил, дословно он сказал: „Ты можешь выполнить одну мою просьбу?“ Я ответил, что могу. Тогда он продолжил, что он не может дозвониться до Гали (младшей сестры — прим. А.Р.) и что он хочет, чтобы я передала что-то Гале. Я сказала, что не знаю её телефона рабочего. Я даже удивилась, т.к. знала, что он мог позвонить матери. Затем он сказал, что хорошо, я тебе позвоню завтра и скажу что передать. 22 апреля я была дома целый день, но звонка не было». Очень интересно, не так ли? На первый взгляд действия Ивасюка совершенно бессмысленны. Во-первых, что за нужда срочно разыскивать сестру, при этом не говорить с нею лично, а передавать нечто через Татьяну Жукову? Во-вторых, почему из поиска сестры исключена мать? Какую информацию Владимир хотел сообщить сестре, причём так, чтобы об этом не узнала София Ивановна? В-третьих — и это главное! — почему в конце разговора Владимир резко отказался от первоначального намерения передать некое сообщение сестре, ведь именно для этого он, вообще-то, и позвонил?! И наконец, в-четвёртых, почему не последовало обещанного телефонного звонка на следующий день, 22 апреля? Всем этим деталям можно было бы не придавать значения, если не знать, что всего через 3 суток Владимир Ивасюк исчезнет без вести, а потом будет найден мёртвым. Но близость во времени этих странных звонков и последовавших трагических событий заставляет предполагать наличие между ними внутренней связи. Автор позволит себе сделать предположение, разумеется, не настаивая на его безусловной истинности, которое хорошо объяснит события 21 апреля (и последующих дней). Именно в тот день Владимир Ивасюк принял решение покончить жизнь самоубийством. Причём, он был готов это сделать прямо в Хмельницком, не откладывая дела в долгий ящик. «Триггером» для подобного выбора, или, если угодно, спусковым крючком, послужил разговор со Скориком или с кем-то ещё, неустановленным пока что лицом, под впечатлением которого Владимир позвонил Татьяне сначала один раз, а потом и второй. Он никому ничего не хотел объяснять, во всяком случае, уж точно не матери, но, по-видимому, имелось нечто, что следовало знать сестре... может быть, некие слова, которые Галина должна была передать матери после того, станет известно о смерти брата. В общем, нечто очень личное, внутрисемейное, такое, что не следовало доверять Татьяне Жуковой. Однако в процессе разговора намерение Владимира свести счёты с жизнью в чужом городе изменилось и он решил, что сделать это надлежит по возвращении во Львов. Это решение сразу снизило внутреннее напряжение, Владимир до некоторой степени успокоился, намеченный на 22 апреля телефонный звонок потерял в его глазах смысл. Ну, в самом деле, зачем звонить, если он вернётся во Львов и поговорит с сестрой по возвращении! Приняв это решение, он, внешне спокойный, вернулся из командировки в Хмельницкий, повидался с матерью, побывал в консерватории или нанёс некие важные визиты… но с Жуковой не виделся и не звонил ей. Почему? Уж не потому ли, что общение с ней могло отвратить его от принятого решения?
 Что же последовало после того, как в воскресенье 22 апреля Владимир так и не позвонил Татьяне? Слово Жуковой (орфография подлинника сохранена): «24 апреля я попросила Светлану, чтобы она позвонила матери и узнала за Володю. Мать ответила, что он приехал и пошёл в консерваторию. 25 апреля позвонила его сестра Галя и спросила, нет ли у меня Володи? Я ответила, что нет и тогда она объяснила, что его со вчерашнего числа нет дома. Вечером позвонила мне мать и дословно сказала: „Где Володя?“ Я ответила, что не знаю. Далее она сказала: „Ты уничтожила моего сына, мы — тебя уничтожим! Мы к тебе приедем с милицией, если к вечеру Володи не будет“. 26 апреля позвонила соседка Стева, которая просила извинения у меня, что мать мне угрожала. Поясняла, что мать наговорила, будучи в таком состоянии. Затем мать Володи снова звонила мне и стала говорить, что они не против нашего брака, что они говорили Володе, пусть закончит консерваторию, а потом женится. Светлане по телефону она говорила, чтобы нажать на все кнопочки и чтобы нашёлся Володя. Мы со Светланой поняли, что бесполезно говорить с ними.» Это просто сюрреализм какой-то! Но поражает больше всего категоричность матери, заявившей уже вечером 25 апреля «ты уничтожила моего сына». Дело даже не в неуместных и недопустимых угрозах, а в уверенности матери, что сын «уничтожен». Объяснение, что «вещее сердце матери» что-то там почувствовало выглядит совсем неубедительным. Глагол «уничтожен» в контексте сказанного матерью звучит как набат, применительно к живым людям так не говорят! Дело тут вовсе не в предчувствиях, а в твёрдой уверенности Софии Ивановны, что дело дрянь, сына в живых уже нет и его «уничтожение» — свершившийся факт. А уверенность эта могла возникнуть у неё только после последнего разговора с Володей. Что-то было в этом разговоре произнесено такое, что заставило мать думать, будто сын ушёл от неё… или уходит… или уйдёт. Может быть, был высказан некий упрёк, неудовольствие, раздражение… но когда Владимир не появился дома утром 25 апреля, София Ивановна поняла, что это конец всему. Прежней жизни уже не будет. И эта мысль вызвала столь неадекватную реакцию. Судя по протоколу допроса Софии Ивановны, она с Владимиром в середине дня 24 апреля поговорила совершенно спокойно. И ничто в поведении сына её якобы не насторожило. Но мы уже убедились в том, что родители композитора были со следователем честны, мягко говоря, весьма избирательно. И говорили только то, что считали нужным сказать, пытаясь влиять тем самым на выводы Гнатива. Обратите внимание, родители сделали явный донос на Жукову, не представив следствию никаких доказательств высказанным подозрениям. По-русски такого рода доносы называются облыжной клеветой. При этом София Ивановна странным образом забыла рассказать о собственных угрозах в адрес Татьяны Жуковой и запрете ей появляться на похоронах сына. Запрете, кстати, также сопряженном с угрозами. То есть со стороны родителей сначала имели место звонки Татьяне Жуковой с угрозами, а потом последовали заявления следователю, что она, дескать, не интересовалась ходом розысков пропавшего сына! Поэтому на вопрос, можно ли верить воспоминаниям Софии Ивановны Ивасюк о её последнем разговоре с сыном, ответить однозначно положительно нельзя. Поведение Софии Ивановны на следующий день опровергает ту благостную картинку, которую она постаралась нарисовать при её допросе следователем Гнативом. Сделав этот важный вывод, вернёмся к допросу Жуковой. Вот как она описала события второй половины мая: «12 мая я уехала в г. Минск на фестиваль молодых певцов оперы. Я сказала Светлане, если обнаружится [Владимир Ивасюк], чтобы мне позвонили. Я часто сама звонила. Когда Володю нашли, то Светлана дала мне телеграмму. 21 мая я уже была в г. Львове. Мы пошли в милицию узнать. Затем позвонила Галя на работу начальнице Светланы, чтобы мы не приходили на похороны, а то нам будет хуже. Мне стало очень плохо, я почти неделю болела.» Здесь мы видим полное совпадение с показаниями Светланы Федорченко (что удивительным не кажется). Вполне определенно и недвусмысленно Татьяна высказалась о возможности самоубийства Владимира Ивасюка: «Я думаю, что Володя мог покончить жизнь самоубийством в совокупности со многими факторами, которые повлияли на его психику. В частности, что это была весна, а творческие люди весной страдают. Кроме этого, он устал, не выспался и если узнал, что его кандидатура не проходит на получение премии, то всё это в совокупности могло привести Володю к такому состоянию, что [он] мог покончить [с] жизнью».
 Это, пожалуй, последний отрывок протокола, который имело бы смысл процитировать дословно. Далее Татьяна ответила на вопросы следователя, связанные с работой наручных часов Ивасюка, сообщив, что тот на них не жаловался и иногда энергично встряхивал рукой, из чего она заключила, что его часы имели автозавод. Также свидетельница высказалась о физической силе Владимира, сообщив, что тот прекрасно плавал, легко залезал на деревья и дважды в её присутствии влезал на балкон своей квартиры с земли. Как видим, допрос Татьяны Жуковой был чрезвычайно информационно насыщен, свидетельница сообщила очень много исключительно важных для следствия сведений. Однако, следует помнить, что любые свидетельские показания ценны не только тем, что в них содержится, но и тем, чего в них нет. Татьяна безусловно являлась одной из самых хорошо осведомленных о жизни Владимира Ивасюка женщин. Но в жизни композитора было нечто такое, о чём он не пожелал рассказать даже ей. Татьяна очень бы удивилась, если бы узнала, что в кармане плаща Владимира Ивасюка, найденного рядом с его телом, лежала записка с именами и адресами двух девушек хотя и имевших одинаковые фамилии, но не являвшихся родственницами. Обе они учились в Харьковском институте искусств на 4 курсе, обе были привлекательны и заметно младше Жуковой — Виктория Корниенко родилась в июне 1956 г, а Елена — в мае 1957 г. Их адреса и фамилии были записаны не рукой Ивасюка. Записку эту он бережно хранил целый месяц и не забыл переложить из зимней куртки в демисезонный плащ. И никому об этом клочке бумаги он никогда не рассказывал. Возможно, связывал с ним некие надежды или ожидания, о которых до поры до времени никто не должен был знать.
  Что же последовало далее? «Приехав в общежитие», — продолжила Корниенко, — «я провела их на 9-й этаж в 901 комнату, где из проживающих гостей никого больше не было. Всего в той комнате было 6 или 7 кроватей. Я их оставила там и через 15 минут они пришли в 704 комнату ко мне. Времени было примерно начало 6-го вечера. Ребята находились у меня в комнате примерно до 18:30. При этом мы пили чай, временами присутствовала студентка 1 курса Лариса Хлопова, проживающая в нашей комнате. Мы разговаривали о завтрашних докладах, о проблеме распределения Безрука после окончания консерватории, поскольку одним из вариантов у него была работа вторым дирижёром Харьковской филармонии. (...) Примерно в 18:30 Володя и Валера ушли на концерт в филармонию. 27 марта с 8 часов утра я находилась на дежурстве в общежитии. Безрука и Володю Ивасюка я увидела уходящими из общежития около 8 час. 45 мин. 27 марта 1979 г на конференции я не была, так как была занята на дежурстве до 16 часов. С Безруком и Володей Ивасюком я встретилась около 23 часов в вестибюле общежития. Как выяснилось, до этого они заходили ко мне в комнату и спрашивали меня у Хлоповой. (...) Мы поговорили минут 7—10 о конференции на первом этаже и, не договариваясь о конкретной встрече назавтра, расстались.» Что ж, пока всё в показаниях Виктории выглядит достаточно рутинно. Интересные нюансы начинаются с событий следующего дня. Читаем протокол далее: «Утром 28 марта 1979 года, около 9 часов я вышла из общежития по направлению к троллейбусной остановке. Не доходя до остановки, я увидела останавливающуюся автомашину „такси“, оттуда высунулся Володя и позвал меня. Мы вместе доехали до института, где в большом зале проходила конференция.» То ли Владимир Ивасюк хотел приехать на конференцию заблаговременно, то ли на самом деле он хотел перехватить Викторию на выходе из общежития и заблаговременно поймал «такси» — каждый волен думать, как ему угодно. Но на конференцию они явно не опаздывали, поскольку Виктория намеревалась ехать на троллейбусе, транспорте куда более медленном, нежели «такси». В общем, Владимир красиво довёз спутницу до института (и сам доехал) и более от неё не отходил. Виктория рассказала об этом в таких выражениях: «В течение 2-го дня конференции мы находились вместе. В этот день Володя выступал с докладом. Его тема была связана с критикой упаднических течений в искусстве. Когда объявляли его фамилию, то я не обратила внимание на это и ещё не знала, что это и есть известный композитор Ивасюк. В докладе его был один неверный тезис, касающийся соотношения марксистско-ленинского понимания искусства и буржуазной идеологии. Впоследствии Володя очень сильно переживал (подчёркнуто в тексте протокола — прим. А.Р.). Это получилось у него непроизвольно».
 Дальше рассказ становится интереснее: «Володя, Безрук и я сидели сзади. Справа от меня сидел Володя, а Безрук тоже был где-то поблизости. Мы рисовали друг на друга шаржи, а также на членов жюри. Он рисовал меня, а я на него и также на членов жюри, поскольку была ответственной за художественное оформление дневника конференции. (...) Около 20 часов ко мне в 69 комнату института, где располагался совет СНТО, зашёл Безрук без Володи. Он сказал, что Володя отправился к кому-то из Харьковских знакомых и обещал подъехать к общежитию примерно в 21 час, поскольку после 21 часа они должны были находиться в гостях у председателя студенческого совета общежития Олега Михайличенко. Мы пешком прошли до Благовещенского базара (...). В общежитие приехали в начале 10-го [часа] вечера, где расстались в вестибюле внизу. Мы договорились, что после этой встречи [с Михайличенко — прим. А.Р.] они зайдут ко мне в комнату около 22:30».
 Итак, у Ивасюка и Безрука появились совместные с Викторией Корниенко планы на вечер. Причём, глашатаем их, или инициатором, если угодно, выступил Безрук, Ивасюк от этой задумки как бы дистанцировался. Запомним эту мелочь, она на самом деле не мелкая! Читаем протокол далее: «Мне потом стало известно, что встреча Михайличенко с Володей Ивасюком и Безруком состоялась в комнате №904, где проживают девочки с 3-го курса дирижёрско-хорового факультета. Я знаю только троих [из них]. Две из них встречались с Володей Ивасюком в апреле 1979 года на фестивале по всей видимости в Шепетовке [на самом деле, в Хмельницком — прим. А.Р.], хотя точно город не помню. Этих девочек зовут Ольга Копачевская и Таня Маслак».
 Похоже, мужчины засиделись у гостеприимных девушек и в 22:30 к Виктории никто не пришёл. Зато неожиданные визитёры появились через 1 ч 40 мин! Виктория рассказала об этом так: «Примерно в 00:10 уже 29 марта 1979 г ко мне постучал Безрук. Я вышла в коридор. В коридоре разговаривали Михайличенко и Ивасюк. Я сказала, что мне неудобно в столь поздний час вливаться в их компанию, и ребята все вместе спустились вниз, а я пошла к себе в комнату и собралась лечь спать. Минут через 10 Безрук снова пришёл. Я оделась и мы с ним беседовали примерно до 2 часов ночи. (…) Безрук очень много откровенничал со мной о своей жизни, о своих поисках профессии, о своей любви к профессии, к симфоническому оркестру. Я бы, честно говоря, столь откровенной не была, учитывая, что мы были знакомы только два дня.» А вот потом Безрук пустился в рассуждения, связанные с Ивасюком, сказав, в частности: «Он говорил, что у него очень мало друзей и он очень ценит Володю, как друга и дорожит его доверием». На первый взгляд может показаться, будто Безрук говорил о себе, но это всего лишь неправильная запись слов Виктории, поскольку в конце допроса Корниенко сделает следующую ремарку: «Прочитав протокол, я хочу уточнить, что в разговоре мной, происходившем ночью, Безрук говорил, что у Володи Ивасюка мало друзей, а в протоколе ошибочно записано, что друзей мало у Безрука». Итак, Валерий очень дорожил доверием Ивасюка и заметил, что у того мало друзей. Далее: «Как раз в этом разговоре я и узнала от Безрука, что Володя как раз и есть композитор Ивасюк. Однако я не подала вида, что этого не знала. Безрук подчеркнул, что Володя такой известный человек, а держится очень скромно и сдержанно и производит на всех очень милое и скромное впечатление». Вся эта активность Безрука, взявшегося посреди ночи рассказывать Виктории Корниенко и своем друге, выглядит немного странно. Сложно отделаться от ощущения, что Валерия направил сам Ивасюк, пожелавший таким вот образом обеспечить более благожелательное к себе отношение. Доказать это предположение сейчас уже невозможно, но интуитивно кажется, что Владимиру понравилась Виктория и тот, озадаченный её нежеланием присоединиться к их компании, отправил к ней Безрука с заданием добиться расположения. Комбинация чрезмерно усложненная на первый взгляд, мужчины в возрасте 30 лет обычно действуют в таких ситуациях более прямолинейно и эффективно. Но, сделав поправку на то, что Ивасюк являлся творческой личностью, полностью отметать такое предположение не следует.
Читаем показания Виктории далее: «На следующее утро мы в начале 11-го встретились на троллейбусной остановке: я, Безрук и Володя Ивасюк. Ребята не поехали к 10 часам на конференцию потому, что комендант общежития предъявил к ним совершенно несправедливые претензии по поводу исчезнувшей простыни [прям пахнуло истинным Совком от такой ублюдочной мелочности! Цена этой простыни 40 копеек, но вытряхивать душу из-за неё надо так, словно человек пойман на миллионном хищении — прим. А.Р.]. В троллейбусе Володя попросил меня отдать ему книгу „Оперные либретто. Том №2“, чтобы я потом для себя купила такую же. Он давал мне деньги на книгу. Я отказывалась [брать], но он всё же дал мне деньги на книгу.» Что ж, вполне ожидаемое поведение деликатного и хорошо воспитанного человека. Далее Корниенко сообщает: «Когда мы приехали в институт, ребята поднялись в большой зал, а я зашла в зал примерно через полчаса, успела купить нужную Володе книгу, но оказалось, что он уже её купил в киоске, который иногда работает у нас в институте. Он взял у меня и вторую книгу и сказал, что отвезёт её отцу». Как видим, с покупкой книги получилась небольшая накладка, но Владимир вышел из ситуации изящно и спокойно.
 Что последовало далее? События того дня Виктория изложила с дотошностью, так что можно буквально видеть картинку происходившего: «В перерыве, который был объявлен до 14 часов, т.е. до итогового заседания конференции, где будут объявлены результаты, мы случайно столкнулись с Безруком и с Володей и они, в частности Володя, настояли на том, чтобы я пошла с ними обедать в ресторан „Люкс“. Возвращаясь из ресторана в институт, ребята зашли купить цветы для профессора В.П.Полтыревой, которая была представителем жюри от Львовской консерватории. На заключительном заседании было объявлено, что доклад Безрука получил вторую премию.» Итак, доклад Владимира не удостоился никаких наград или поощрительных премий. Далее начинается самая существенная, по мнению автора, часть показаний Виктории Корниенко. После окончания конференции она встретилась с Владимиром в вестибюле, причём встреча не была случайной — Владимир её ждал. Вдвоём они направились в сберкассу, где Ивасюк обналичил аккредитив, а потом — с деньгами «на кармане» — зашли в кофейню, где и просидели более часа. В общем, перед нами классическое романтическое свидание! О чём же Виктория разговаривала с Владимиром? Цитата (орфография оригинала сохранена): «Из беседы с Володей я почувствовала, что он очень тяжело входит в контакт с новыми людьми, несмотря на все свои приятные личные качества. Он говорил, что он немногословен, сдержан, что у него мало друзей. Он ещё упоминал о какой-то серьёзной ошибке в его жизни. Всячески пытался уверить меня, что у него никого близких друзей из женщин никого нет и быть не может [выделено мной — А.Р.]. Когда зашёл шутливый разговор о том, что я приеду во Львов в гости, Володя Ивасюк сказал, что я могу смело приходить к нему и быть уверенной в том, что мне не грозит неловкое положение при встрече с особой женского пола в его доме, т.е. что у него никого не будет из женщин. Были ли он женат, я не спрашивала, по его словам поняла, что он сейчас сам [т.е. одинок — прим. А.Р.], и не собирается расставаться со своим одиночеством.» Вот оно как оказывается... А как же Жукова? Помните её рассказы про то, что они жениться хотели, да родители препятствовали… Стало быть, не всё так однозначно! Интересно, конечно, читать, как Владимир, поддерживавший отношения с Жуковой почти 6 лет, принялся на голубом глазу рассказывать малознакомой женщине о своём одиночестве. Учитывая его возраст, неплохие внешние данные и очевидный для окружающих материальный достаток, подобного рода рассказы звучали совершенно неправдоподобно и никого в заблуждение ввести не могли. Однако зачем-то же Владимир это говорил! С точки зрения мужской психологии большой загадки в поведении Владимира Ивасюка тем вечером нет. Он, что называется, подбивал клинья. Виктория ему очевидно понравилась и он стремился добиться её расположения. Отсюда и визит в сбербанк для получения денег по аккредитиву (вы же не думаете всерьёз, будто у Ивасюка не было с собою наличных денег?!), и разговоры про одиночество, и намёк на возможный приезд Виктории в гости во Львов — это всё формы мужского кокетства. Довольно неуклюжего, по мнению автора. Для возвращения во Львов не нужна была большая сумма денег и, учитывая, что билеты были взяты ранее, весь поход в сбербанк был затеян единственно для того, чтобы Виктория поняла — Владимир солидный и обеспеченный мужчина. Из этой же серии обеды в ресторане и поездки на такси — по стандартам советских 1970-х гг это всё элементы «красивой жизни». Впрочем, в данном случае нас интересует не то, насколько ловким ловеласом являлся Ивасюк, а то, что его отъезд должен был состояться через несколько часов после посиделок в кофейне (в 18:50). Поэтому ясно, что приглашая Викторию на свидание, он явно не рассчитывал заняться с нею сексом сегодня и сейчас. Его интерес явно имел «отложенный» характер, скажем так. Ивасюк работал на перспективу. Он явно рассчитывал повидаться с Викторией позже — через месяц, через два, летом… Сейчас ему важно было закрепить знакомство, создать так сказать, образ. Автор, являясь сексуально активным мужчиной, прожившим вне брака всю жизнь, ничуть не осуждает Владимира Ивасюка, а напротив, очень даже хорошо понимает. Владимир — одаренный композитор, творческая личность, к такому человеку обычные мещанские лекала неприменимы в принципе… то есть весь этот бытовой стандарт строителя коммунизма — любящая кормящая жена, дети-засранцы, кипяченые пелёнки (памперсов-то в Советском Союзе не было!), очереди на молочных кухнях — это всё не про него. Поэтому его связь вне брака с Жуковой и одновременная попытка завязать очень личные отношения с Корниенко — это совершенно нормально. В Советском Союзе жизнь в своё удовольствие именовалась «беспорядочными половыми связями», разумеется, с сугубо негативной коннотацией, но как бы Партия ни осуждала таковые связи, они всегда существовали. Ибо блуд проистекает из человеческой природы! Удивительно, что мы не увидели в уголовном деле сообщений о десятках девушек и женщин, с которыми Ивасюк пытался флиртовать!
 То обстоятельство, что за месяц до гибели Владимир Ивасюк предпринял попытку установить доверительные отношения с Викторией Корниенко, заметно девальвирует его отношения с Жуковой. Ранее нами уже высказывались сомнения в том, что Владимир действительно видел в Татьяне избранницу, его отношение к ней скорее было потребительским. Теперь мы видим весомое подтверждение предположениям такого рода. Владимир очевидно был готов заменить Жукову другой. Извините за прямоту, автор в данном случае считает необходимым высказаться недвусмысленно и назвать вещи своими именами. Читаем показания Виктории далее, до конца протокола ещё далеко: «Мы договорились, что летом встретимся в Крыму. Я ему сказала, что летом буду работать недалеко от Севастополя в студенческом строительном отряде, а он сказал, что будет отдыхать в Судаке, где он ежегодно проводит не менее двух недель, занимаясь подводным плаванием. Когда он узнал, что я буду в Крыму, он обрадовался и сказал, что мы обязательно должны встретиться, что к нему я приеду вместе с 16-летним братом, который тоже будет в стройотряде. Он ответил, что это будет даже ещё лучше. Володя предлагал до лета приехать мне во Львов, но я сказала, что очевидно во Львов я не приеду, тем более, что у меня на это нет никаких оснований. Тогда он спросил, часто ли я бываю в Киеве. Я сказала, что часто и он предложил мне сразу, как я буду туда собираться ехать, позвонить к нему домой и он сразу приедет в Киев, что ему это не составит труда. [выделено мною — А.Р.]» По мнению автора, комментировать тут нечего — всё предельно понятно. Владимир Ивасюк пытался спланировать новую встречу с Викторией с учётом того, что оба они являлись студентами и их разделяла почти что тысяча километров. Любопытна концовка свидания: «В 17:30 мы встретились в вестибюле института искусств с Безруком и Леной Корниенко. Как выяснилось, Безрук в филармонии не был, а вместе с Леной был в райкоме партии Дзержинского района, где Лена Корниенко проходила парткомиссию для вступления в члены КПСС, несмотря на то, что у Безрука болела нога и он ходил с трудом. Знал ли Володя, что Безрук не ходил в филармонию, я сказать не могу, но у Володи на лице промелькнуло смущение. [выделено мною — А.Р.]» М-да, маленькая мужская хитрость не удалась! Володя хотел остаться с Викторией наедине, для чего отправил Безрука погулять. Для обоснования его отсутствия придумал историю про филармонию, но упустил из вида вероятность того, что маленький обман раскроется — а он раскрылся! Неудачно получилось… И Виктория всё поняла правильно. Этот фрагмент по мнению автора является весьма важным и, дабы избежать подозрений в неверном или неполном цитировании, передёргиваниях или искажении текста, данная страница протокола допроса приведена на фотографии. Любой может прочесть текст в его исходном виде.
 Далее последовали вокзальные проводы. Рассказ о них также представляется небезынтересным, так что процитируем нужный фрагмент: «В тот день около 18 часов 50 мин. у ребят уже отходил поезд в Киев. Вещи у них были с собой. Со мной ещё заранее Володя и Безрук договорились, что я буду их провожать, а Лена Корниенко присоединилась. Корниенко вела себя с ребятами как будто знала их очень давно и от этого мне было неудобно, неловко. Мы приехали на метро на Южный вокзал и по настоянию ребят пошли в ресторан Южного вокзала. Там Безрук за столом предложил обменяться всем адресами. Весёлый непринужденный тон беседе задавали Безрук и Лена Корниенко. [выделено мною — А.Р.]» Интересная деталь! Стало быть, Владимир Ивасюк и Виктория Корниенко чувствовали какое-то напряжение, во всяком случае, непринужденного общения между ними не было. По-видимому, на их настроение повлиял отказ Виктории приехать во Львов, да и осечка с объяснением отсутствия Безрука сконфузила до некоторой степени Владимира. В общем, между ними ощущалась какая-то недоговоренность — слова Виктории понять можно именно так.
| |
