| |
|
Виновный не назван.
Автор записки продиктовала ребёнку её текст, не до конца понимая, что же именно хочет сообщить миру своим творением. Колебания в выборе типа автомашины, на которой якобы уехал композитор, явно на это указывают. С большой долей вероятности можно предположить, что женщина была нездорова, если и не явная шизофреничка, то в каком-то пограничном состоянии… Возможно, что записку на могилу подбрасывал именно ребёнок — такое допущение хорошо объясняет 3-кратное сворачивание листа (помещается в детской ладошке). Все эти конспиративные потуги с привлечением школьника начальных классов указывают на человека с одной стороны малообразованного и подозрительного, а с другой — исполненного внутренним ощущением доступного ему «тайного знания», которое он постарался донести миру в такой вот странной, мягко говоря, форме. С вероятностью 99% и даже более женщина, диктовавшая анонимку, ничего не знала о действительных обстоятельствах исчезновения и гибели Владимира Ивасюка. Перед нами отпечаток фантомных болей чьей-то больной психики. Очень жаль, конечно, родителей композитора, поскольку они в этой ситуации стали заложниками не то, чтобы злого умысла, а просто чужой болезненной эмоциональной реакции на гибель их сына. Написавшая анонимку, скорее всего, искренне любила Владимира Ивасюка, но это не отменяет того, что её бредни доставили страдания близким композитора. Автор записки, по-видимому, знала, что родители Владимира появляются у его могилы, возможно, она даже подходила к ним и заговаривала, но следует ясно понимать, что записка вовсе не была адресована им. Это так сказать обращение к миру, сверхценное мнение для целой Вселенной… Здесь мы подходим к очень деликатной теме, о которой представители правоохранительного сообщества обычно стараются не говорить, но без упоминания которой в «деле Владимира Ивасюка» никак не обойтись. Речь идёт о реакции некоторой части общества — назовём её представителей «лицами с нестабильной психикой» — на общественно резонансные психотравмирующие происшествия.
  Здоровый человек, перенеся стресс, способен довольно быстро — в течение дней или недель — вернуться к повседневному ритму жизни. Новые эмоции и впечатления оттесняют воспоминания о травмирующем событии на задний план и психика довольно быстро компенсируется, возвращаясь к своему обыденному состоянию. Это нормально. Способность человеческой психики блокировать психотравмирующий фактор является важным признаком её здоровья. Помните, как в песне Владимира Высоцкого «и отплакали те, кто дождались, не дождавшиеся — отревели…"? То есть у здорового человека есть время плакать, но есть время и жить... Однако многие эмоционально и психически нестабильные лица демонстрируют иную реакцию на стресс: для их мышления характерна ригидность (вязкость), «залипание» на психотравмирующем раздражителе. Когда они оказываются во власти сильной негативной эмоции, ими овладевают тоска, страх, подозрительность и т.п., причём весь этот букет негативных переживаний они распространяют на окружающих. Такие люди оказываются в плену подавляющего их страдания и зачастую неспособны разорвать возникшую психологическую зависимость от созданного их воображением образа или ситуации. Классическим примером такой совершенно ненормальной ригидности мышления является история самоубийства Галины Бениславской, одной из многих любимых женщин Сергея Есенина. Их отношения начались в 1921 г, т.е. за несколько лет до смерти поэта. Галина никогда не считалась сумасшедшей в бытовом понимании этого слова, хотя после первого расставания с Есениным в 1921 г она и угодила на лечение в клинику нервных болезней. Не вызывает сомнений, что у молодой женщины — а на момент смерти ей исполнилось 28 лет — имелись серьёзные проблемы психиатрического профиля. После смерти поэта Галина практически ежедневно приезжала на Ваганьковское кладбище, где был погребён Есенин, фактически она была одержима поэтом, насколько это возможно в отношении умершего человека. Через год после убийства Сергея Есенина она покончила с собою на его могиле, застрелившись из револьвера и оставив записку, гласившую: «3 декабря 1926 года. Самоубилась здесь, хотя и знаю, что после этого ещё больше собак будут вешать на Есенина… Но и ему, и мне это всё равно. В этой могиле для меня всё самое дорогое…» Историю жизни и смерти Бениславской очень любят упоминать в курсе суицидологии, обычно не уточняя, что поведение этой женщины является своего рода экстремумом, крайней точкой переживаний нездорового человека. Однако довольно большое число людей демонстрирует схожую симптоматику без того, чтобы пустить себе пулю в лоб или сердце. С появлением интернета эмоционально нестабильные персонажи окукливаются среди себе подобных на тематических площадках. Уже необязательно ехать на могилу любимого персонажа, можно вдоволь кипеть разумом перед компьютером, не выходя из-за стола. Классический пример «залипания» эмоционально нестабильных лиц мы можем видеть в т.н. «фанатских сообществах», «исследующих» гибель группы Дятлова. Это сейчас, пожалуй, самый яркий пример такого рода в русскоязычном сегменте интернета. Говоря об этих людях, следует брать существительное «исследование» в кавычки, ибо люди эти ничего не исследуют в принципе. У них для этого нет ни необходимых знаний, ни связей, ни интеллектуальных качеств. Они годами могут обсуждать «поддельность уголовного дела», ни разу в жизни не видев ни одного отечественного уголовного дела середины 20-го столетия и не имея ни малейшего понятия о правилах оформления таких документов в тот период… Они могут продуцировать многословные рассуждения о неких «параллельных расследованиях», не имея даже понятия о том, как правильно назывались те самые органы прокуратуры, которые якобы этим занимались… Они рассказывают бредни о ракетах, о полигонах, о «преступлениях военных» ничего не зная в принципе ни о ракетах, ни о полигонах, ни о Вооруженных Силах СССР. Эти люди фальсифицируют улики и доказательства, осуществляют целенаправленный вброс фальшивок под видом «вновь открывшихся» «воспоминаний», «свидетельств» и «документов». То есть буквально подделывают, буквально выдумывают… И чем больше проходит времени, тем больше фантасмагорических бредней начинает громоздиться вокруг этой истории усилиями не вполне нормальных её «исследователей». Эти люди с важным видом сидят в телевизионных студиях, упиваются собой и, по-видимому, в такие минуты искренне счастливы. Они не понимают, что позорят себя и компрометируют ту тему, о которой берутся разглагольствовать. Если вы, дорогой читатель, попали на какую-то тематическую площадку, где обсуждается гибель группы Дятлова, не спешите регистрироваться и бросаться в спор. Почитайте внимательнее перлы местных корифеев, я уверяю, что в большинстве случаев вы без особого напряжения увидите поток сознания если не явного шизофреника, то, скажу мягче, доброго шизоида. Почему это важно и почему об этом написано здесь? Да потому, что в окружающем нас обществе таких людей не очень много — примерно 6—8%, включая как явно больных, так и лиц в пограничном состоянии. Однако там, где присутствует некий психотравмирующий фактор, неважно, кладбище это или интернет-портал, их окажется гораздо больше — может половина активистов, а может и две трети… Такое место оказывается своего рода коллектором, отстойником, накопителем нездоровых на голову персонажей. Придите на могилу Виктора Цоя, посмотрите на тамошних сидельцев, послушайте их бренчанье на гитарах. Без всякой экспертизы вы поймёте, что у многих кладбищенских завсегдатаев «черепицею шурша, крыша едет не спеша»... Всё сказанное имеет прямое отношение к Владимиру Ивасюку, точнее, к той публике, что собиралась сразу после похорон композитора на его могиле. По той простой причине, что для этих людей трагическая смерть талантливого музыканта явилась серьёзным психотравмирующим фактором. Он надолго вывел из равновесия эмоционально нестабильных и откровенно больных поклонников и поклонниц. Интернета тогда не существовало и могила композитора явилась тем местом, где вся эта публика могла преломить колена и поделиться горем с себе подобными. А тем более, на кладбище регулярно приходили родители любимого музыканта… Подойти к ним, поздороваться, высказать слова соболезнования — это же святое! Неудивительно, что общественность разной степени неадекватности тянулась к могиле кумира день и ночь. Родители Ивасюка до некоторой степени сами провоцировали психоз вокруг сына, думается, невольно. Разумеется, эта специфика массового сознания хорошо известна правоохранительным органам, то, что написано выше — это не некое откровение, а совершенно тривиальная информация, о которой были хорошо осведомлены представители власти в том самом 1979 г., о котором ведётся речь.
  Сборища на могиле Ивасюка на Лычаковском кладбище не могли не привлечь внимание Комитета госбезопасности и об этом надо сейчас сказать несколько слов, для чего мы вынужденно отвлечёмся от анализа материалов уголовного дела. Начиная с 22 мая 1979 г., т.е. времени похорон поэта, прошедших при большом стечении народа (до 10 тыс. человек!), возле могилы ежедневно стали собираться группы людей, поклонников умершего. Некоторые скорбели в молчании, кто-то же — произносил речи, цитировал слова из песен Ивасюка. Довольно быстро выделилось ядро «активистов» — это были те люди, которые приходили постоянно и выражали свою скорбь наиболее энергично. Некоторые из таких скорбящих допускали высказывания, направленные явно или косвенно против органов власти. В основном последние обвинялись в «пассивности» и «нежелании расследовать убийство». Разумеется, эти обвинения были совершенно голословны, из дела видно — и читатели могут это видеть вместе с автором — что нет оснований говорить о какой-либо пассивности прокуратуры. Следствие велось так, как проводились тогда все расследования. Довольно быстро число «активистов» достигло нескольких десятков, все они негласно фиксировались сотрудниками КГБ и личности их устанавливались. О происходящем информировалось руководство областного УКГБ, а от него информация уходила наверх, в республиканский Комитет и докладывалось партийному руководству республики.
  По партийной линии и линии госбезопасности о происходящем на могиле Ивасюка информировалась и Москва, что легко понять — Хрущёв и Брежнев являлись выходцами с Украины и всегда проявляли особый интерес к обстановке в республике. Никита Сергеевич упомянут в данном контексте неслучайно, именно Хрущёву принадлежит бессмертное: «Украина — это любимая сестра в семье братских республик!». Ниже приведены некоторые из документов республиканского Комитета госбезопасности, связанные с освещением ситуации среди поклонников композитора, попавшие в информационные сводки об обстановке в республике и направленные в Москву для доклада союзному руководству. Поскольку «активисты» до некоторой степени провоцировались родителями Ивасюка, появлявшимися на кладбище ежедневно, партийное руководство направило к ним одного из местных писателей, который поговорил о необходимости изменить поведение.
  Авторов записок, кстати, Комитет установил, здраво предположив, что эта публика может доставить немало хлопот. К концу 3-й недели со времени похорон органами госбезопасности были выявлены до полусотни лиц, демонстрировавших в той или иной форме антиобщественное поведение, спровоцированное смертью Владимира Ивасюка. Кто-то из их числа «активничал» на кладбище, кто-то — строчил листовки и разбрасывал их в аудиториях ВУЗов, магазинах, на почте и иных многолюдных местах. С большой долей вероятности можно утверждать, что подавляющее большинство выявленных персонажей страдали душевными расстройствами и действовали бескорыстно и искренне. Смерть любимого музыканта вызвала у них тяжёлую душевную травму и они всерьёз считали, что своими неадекватными действиями поспособствуют торжеству справедливости. Это, конечно же, проблема отнюдь не госбезопасности, такое лечится не наручниками и нарами, а галоперидолом и тизерцином, тут должны работать психиатры и психотерапевты. Но не все лица, занимавшиеся сочинением стишат и воззваний являлись неадекватами. Безусловно, некоторая часть кладбищенских «активистов» являлась последователями идей украинского национализма и в смерти широко известного и всеми любимого композитора эти люди увидели прекрасный повод для антисоветской пропаганды. Фрагмент сводки республиканского КГБ от 10 июня 1979 г. (лист 1 из 2). Поскольку упоминаемые в документе лица могут быть живы, их фамилии скрыты. То, что сам «феномен Ивасюка» стал возможен именно в условиях интернациональной политики советского руководства, этих людей не интересовало. Малограмотные, но злобные, националисты всячески «педалировали» тему «гонений» Власти на талантливого музыканта... Что это были за «гонения» мы рассмотрели в предыдущих фрагментах нашего очерка: бесплатная квартира, предоставленная горисполкомом 24-летнему музыканту, регулярные выплаты огромных авторских гонораров, участие в музыкальных конкурсах, фестивалях и программах всесоюзного ТВ, редкая по тем временам возможность получить второе высшее образование, возможность работать с лучшими певцами и поэтами самой большой страны мира… О таких «гонениях» и такой всенародной славе победители современного «Евровидения» могут только мечтать! Активность разного рода неадекватов, вызванная смертью Владимира Ивасюка, продолжалась довольно долго. Кладбищенские непоседы занимались, мягко говоря, странными проделками — по меньшей мере дважды выкручивали металлическую звёздочку из временного памятника, сожгли венок Обкома комсомола, перевитый красной лентой, и т. п. Возле могилы пришлось поставить круглосуточный наряд милиции, который самим фактом своего присутствия призван был удерживать слишком ретивых страдальцев от крайних форм выражения собственных страданий. Помимо милиционеров в форме на кладбище работала и группа сотрудников КГБ в штатском, фиксировавшая всех посетителей могилы. Личности наиболее активных или подозрительных из их числа устанавливались. Информация республиканского КГБ о происходящем на Лычаковском кладбище поступала в центральный аппарат Комитета вплоть до января 1980 г, некоторые из сообщений попадали во всесоюзные сводки, докладывавшиеся высшему партийному руководству (с ними знакомились до 70 человек, в т.ч. числе Политбюро ЦК КПСС, секретари ЦК, начальники отделов и некоторые из числа технических работников).
  Об этих событиях необходимо было сказать сейчас, хотя к следствию они имели, как мы видим, довольно опосредованное отношение. «Видно было и появлялось такое чувство, что Володя какой-то одинокий» Внимательные читатели наверняка обратили внимание на то, что в предыдущих частях нашего повествования нет ни слова о показаниях человека, обнаружившего тело композитора. Тому есть объяснение — автор следует общей хронологии событий, а человек этот оказался допрошен далеко не сразу. Сей момент до некоторой степени любопытен, поскольку протокол допроса такого свидетеля должен быть где-то в начале уголовного дела, рядом с протоколом осмотра места происшествия (обнаружения трупа в данном случае). Такой документ по смыслу предваряет всё расследование, с него оно начинается. В случае рассматриваемого нами расследования получилось не совсем так, упомянутое лицо было допрошено только 18 июня 1979 г, т.е. спустя ровно месяц со времени обнаружения тела. Причина такой задержки не кажется автору сильно подозрительной, поскольку обнаружил тело в петле военнослужащий срочной службы, проходивший её вне пределов Львова. Поэтому заполучить его на допрос явилось делом нескорым и сопряженным с рядом формальностей. Как бы там ни было, к 9 часам утра 18 июня военнослужащий явился в здание районной прокуратуры и ответил на заданные вопросы. В 09:30 допрос уже был окончен. Скажем несколько слов о получившемся документе — он того заслуживает. Допрошенного в прокуратуре военнослужащего звали Чаробаев Жамшидбек Салдыкович, родился он в 1960 г в Киргизской ССР, был призван на действительную военную службу и проходил её в спортивной роте воинской части 42190, относившейся к военно-воздушным силам. Занимался Чаробаев радиоспортом, той его разновидностью, что официально называется «спортивная радиопеленгация», а в просторечии — «охота на лис». Для тренировок Чаробаева вместе с другими военнослужащими вывозили в различные лесные массивы, так что в Брюховичском лесу он бывал и ранее.
   Утром 18 мая примерно в 09:30 команда числом около 15 человек также выехала в Брюховический лес на тренировку. Руководил группой военнослужащих майор Шишкин. Далее предоставим слово самому Чаробаеву: «Меня майор послал спрятаться с рацией. Я по дороге стал подниматься вверх, перешёл через бугор, прошёл немного и слева стал искать место где спрятаться. Я увидел, что висит, вернее стоит, чучело. Я подошёл близко, на расстояние 5—6 метров. Это был человек, висящий в петле, сделанной с пояса от плаща [так в оригинале — прим. А.Р.]. Лицо было почерневшее. Ногами человек касался земли. На земле рядом лежал плащ и портфель черного цвета. Я не касался [трупа и вещей] и близко не подходил. Я понял, что человек повесился. От этого я испугался и побежал назад к старту. Об этом доложил майору [речь идёт о майоре Шишкине, командовавшем группой солдат, прибывших в лес — прим. А.Р.]. Он послал спортсменов, чтобы позвали милицию. Приехали работники милиции и я показал дорогу к этому месту.»
 В принципе, на этом содержательная часть допроса и заканчивается, но мы процитируем ещё одну фразу: «Когда приехали работники милиции, то проверили, что у него [т.е. у повешенного] в карманах есть, а также проверили плащ и портфель.» Запомним эту фразу — она представляется любопытной. Дело заключается в том, что нам известны понятые, присутствовавшие при осмотре места обнаружения трупа (это Литадунов Владимир Лукьянович и Убойко Мирослав Дмитриевич), в их числе Чаробаева нет. То есть в какой-то момент Чаробаева и майора Шишкина с места происшествия удалили. В своём месте мы к этой детали ещё вернёмся — она поможет объяснить кое-какие представляющие интерес детали. Теперь, после необходимого прояснения истории обнаружения трупа композитора, вернёмся к событиям конца мая 1979 г. 30 числа следователь Гнатив допросил мать Владимира Ивасюка, а 31 — его отца, о чём сказано ранее. Однако, события 31 мая этим не были исчерпаны. В тот же самый день место в кабинете следователя заняла гражданка Заславская. Это была женщина, квартиру которой снимали две подруги — Светлана Федорченко и Татьяна Жукова. Обе коротко были знакомы с Ивасюком, а последняя на протяжении ряда лет даже являлась его интимной подругой. Если быть совсем точным, то Татьяна Жукова 27 апреля 1979 г получила от райисполкома квартиру и съехала от Заславской, но это не отменяло того факта, что Заславская хорошо знала обеих подруг, а также того, что Ивасюк регуляроно бывал в её квартире и был хорошо знаком Заславской. Также упомянем, что в той же самой квартире проживал и младший брат Светланы Федорченко, он учился в 8 классе и в силу своего возрасте особого интереса для следствия не представлял. Чего нельзя сказать о Заславской. Мы помним, что характеризуя Жукову и Федорченко, родители Владимира Ивасюка слова доброго не нашли. Поэтому для следствия представляли немалый интерес суждения женщины, наблюдавшей на протяжении длительного времени за развитием отношений Ивасюка и Жуковой и видевшей, если можно так выразиться, ситуацию изнутри. Ценность свидетельских показаний заключалась ещё и в том, что Заславкая являлась лицом незаинтересованным в обелении, или напротив — очернении, участников драмы. Виктория Дмитриевна Заславская родилась во Владивостоке в 1926 г, т.е. на момент описываемых событий ей исполнилось 53 года. Она работала заведующей нотной библиотекой Львовского оперного театра, овдовела, а потому 4-комнатная квартира на площади 30-летия Победы стала велика. Она пустила на проживание сначала Светлану Федорченко с младшим братом, а потом — и Татьяну Жукову. С каждого арендатора брала плату 20 руб в месяц.
  Итак, слово Заславской: «Ивасюка Владимира я знаю с осени 1977 г, то есть с момента, когда Жукова пришла ко мне жить на квартиру. (...) Как о Жуковой, так и о Федорченко я ничего плохого не могу сказать, ведут себя нормально. Я никогда не видела, чтобы они устраивали пьянки или гулянки. Таня меня просила, чтобы я разрешила приходить Ивасюку к ним. Володю любила Таня и, по-моему, он её любил. Они дружили около шести лет. Родители были против [того], чтобы Володя женился на Тане. К тому же Володя очень любил мать и против её воли он ничего не хотел делать.» Как видим, со слов свидетельницы картина получается несколько иной, нежели рассказывали родители. В принципе, Федорченко и Жукова могли пускать пыль в глаза Заславской, опасаясь лишиться возможности снимать жильё. Ведь вовсе не обязательно устраивать попойки дома, этим весёлым делом можно было заняться и в ресторане, и в гостях, и на пикнике, и даже на скамейке в парке, не зря же говорится, что хорошему человеку везде дом! Тем не менее, сложно предположить, что Викторию Дмитриевну квартирантки смогли бы долго обманывать, всё-таки, жизнь она прожила и людей повидала. Да и женщина была неглупой. Так что запомним её суждение и почитаем показания далее: «Я говорила Тане, чтобы они поженились, а там пойдут дети и родители согласятся. Она говорила, что Володя не хочет идти против воли матери. Я даже хотела сама переговорить с Володей.»
Не станем комментировать эти секреты достижения женского счастья, в той или иной форме с подобным сталкиваются многие. Нам интересно, что именно Заславская могла рассказать об Ивасюке. Видимо, это же было интересно и следователю Гнативу и тот задал соответствующий вопрос. Виктория Дмитриевна ответила так: «О Володе я ничего не знаю, его характере и личности [так в оригинале — прим. А.Р.]. Таня мне говорила как-то в разговоре, что Володя лечился в психиатрической больнице, а я не спрашивала по какой причине, т.к. было неудобно.» А дальше следует неожиданный переход: «Когда Володю обнаружили мёртвого, то Таня была на фестивале в Минске, там она пела спектакль.» Фраза кривая, как это сплошь и рядом у мастера русской словесности Гнатива, но смысл ясен — Жукова отсутствовала, т.к. находилась в столице братской Белоруссии на гастролях. Очевидно, данная фраза представляет собой ответ на конкретный вопрос, заданный следователем, но нам интересен не столько сам ответ, сколько причина, побудившая Гнатива задать вопрос о местонахождении Жуковой во второй половине мая. Задумайтесь сами на минутку, почему Гнатива это интересовало? Дальше только интереснее. Новый неожиданный пассаж Заславской: «Таня, я знаю, очень боялась, чтобы Володя не пил спиртного, т.к. ему будет плохо». Очевидно, для подобных страхов имелись основания. В самом деле, коли человек пьёт и плохо ему не становится, то это никого особо и не волнует, но в случае с Ивасюком, по-видимому, имелись какие-то нехорошие прецеденты. Тут сразу вспоминаются слова матери композитора, заявлявшей, что Володя практически не пил. Запомним этот нюанс, обстоятельства, связанные с употреблением спиртного, могут иметь значение. Читаем показания Заславской далее: «Когда Таня была в Минске, она часто звонила нам и интересовалась, нашли ли Володю». Отец Владимира, напомним, заочно пенял Жуковой тем, что та не интересовалась ходом розысков и ни разу не позвонила. Выясняется, что звонила, только не родителям. Ну, а почему не звонила родителям, думаю, понятно, учитывая специфику взаимоотношений с ними. Далее следует новое интересное сообщение свидетельницы: «Когда она [Татьяна Жукова — прим. А.Р.] узнала, что [тело Владимира] нашли и его будут хоронить, то она приехала [из Минска], но её уговорили не ходить на похороны. Вроде отец Володи звонил на работу Светлане и сказал, чтобы они не приходили на похороны. Таня говорила, что как это жестоко не дать проститься с любимым человеком. От переживаний она заболела и несколько дней лежала в постели.» Скажем прямо, если это сообщение соответствует истине, то Михаил Григорьевич Ивасюк при организации похорон сына показал себя с очень неожиданной стороны. Никаких моральных оснований для того, чтобы запретить Татьяне Жуковой появляться на похоронах Владимира Ивасюка не существовало. Родители умершего композитора могли как угодно относиться к Татьяне — это их личное дело — но Владимир на протяжении 6 лет поддерживал с нею интимные отношения, а стало быть, она что-то для него значила. Много или мало, знал только сам Владимир, наверное, немало, если поддерживал эту связь столько лет! И запретить Татьяне проститься с Владимиром — это как-то совсем уж не по-человечески.
 Жизнь часто подбрасывает нам разного рода неловкие ситуации и создаёт моменты, чреватые скандалами или неприятными сценами. Часто бывает так, что некоторым людям лучше вместе не сходиться. Речь не только о жёнах и любовницах, а вообще об антагонистах в широком смысле (скажем, сотрудниках правоохранительных органов и бывших лагерных сидельцах). Для того, чтобы во время похорон избежать неловких ситуаций и никому не нужных обострений, процедура прощания организуется таким образом, чтобы антагонисты попросту не встретились. Иными словами, для прощания назначается разное время. У одного — один интервал, у другого — другой. То, что отец Владимира Ивасюка не пошёл по такому пути, свидетельствует о его «заточенности» на конфликт с Татьяной Жуковой. Иначе говоря, его крайней нетерпимости. Данное обстоятельство следует иметь в виду при оценке как его показаний следствию, так и его отношения к Жуковой. Вряд ли Михаил Григорьевич мог быть объективен. Если бы Татьяна действительно была столь плохой женщиной, как это рисовалось в воображении Михаила Григорьевича, то вряд ли Владимир Ивасюк стал бы поддерживать с нею многолетнюю связь. Оценки отца вступают в прямое противоречие с оценками сына, понимаете? Приведём ещё одно весьма важное, как кажется, сообщение Заславской: «Таня верила в то, что Володя мог покончить жизнь самоубийством. Со слов Тани я поняла, что с Хмельницка Володя приехал расстроен. Когда разыскивали Володю, то Светлана и Таня сказали, чтобы обратили [внимание] на его любимые места в Винниках или Брюховичах куда он часто любил ездить отдыхать. Они говорили, что Володя любил на такси выезжать в Брюховичи в лес и сам бродил по лесу несколько часов. Он также выезжал в лес в Винниках. Это были его любимые места.»
 Это утверждение сделано с чужих слов, поэтому его нельзя считать доказательством того, что Владимир действительно вёл себя именно так. Однако, затронутый вопрос обязательно следовало прояснить при допросе Жуковой. Важность услышанного оценил и следователь, в конце допроса он опять вернулся к теме возможного самоубийства и попросил свидетельницу выразиться точнее. Заславская заявила следующее: «Уточняю, что Таня допускала мысль, что Володя мог покончить жизнь самоубийством, одновременно думала, что могло быть убийство.» Сказала она и несколько слов о работе Жуковой в театре, благо, будучи её коллегой, знала об этом не понаслышке: «В коллективе Таня на хорошем счету, её уважают и она перспективная солистка. Родители её скромные, отец учитель, инвалид войны и мать простая». На первый взгляд, перед нами самая обычная, что называется, проходная фраза, однако в ней есть любопытный подтекст. Дело в том, что Татьяна Жукова родилась в семье офицера КГБ, прошедшего Великую Отечественную войну и раненого в ходе боевых действий, служившего в послевоенное время в Ставропольском крае, рядом с Пятигорском, где вначале 1950-х гг разворачивало свою работу знаменитое рудоуправление, добывавшее первую в Советском Союзе урановую руду. Кстати, там, под Пятигорском, Таня Жукова в 1950 г и родилась… По иронии судьбы Василий Жуков по своей работе вполне мог знать Семёна Золотарёва, того самого участника похода тургруппы Игоря Дятлова, с именем которого связана версия «контролируемой поставки», но мы сейчас «дятловскую тему» трогать не станем, ибо незачем. Для нас важно то, что Татьяна нигде не выпячивала причастность своего отца к спецслужбе, а напротив, говорила о нём, как о тривиальном школьном учителе. Даже Заславская, имевшая возможность приватно общаться с Жуковой, об этих деталях ничего не знала, что вполне определенно характеризует Жукову. Теперь нам необходимо перейти к допросу Светланы Федорченко, подруги Татьяны Жуковой. Он был произведен в тот же день 31 мая 1979 г, что и допросы Ивасюка-старшего и Виктории Заславской (если быть совсем точным, то Ивасюк М. Г. допрашивался с 11:30 до 13:00, Федорченко С. И. — с 14:00 до 16:30, а Заславская В.Д — с 17:30 до 18:30, т. е. Федорченко «вклинилась» между ними). Хотя мы тут немного нарушили хронологию, по смыслу повествования правильнее поставить показания Светланы Федорченко после показаний Виктории Заславской как более полные и важные. Сначала несколько слов о жизни этой молодой женщины. Светлана Ивановна Федорченко родилась в 1953 г, т.е. на момент описываемых событий ей исполнилось 25 лет. Мать её умерла, а отец, в прошлом сотрудник МВД, майор, жил с другой женщиной. Светлана воспитывала младшего брата, проживавшего с нею, мы уже упоминали, что подросток учился в 8 классе. На брата она получала социальную пенсию и алименты от отца. Кроме того, подрабатывала солисткой варьете ресторана «Высокий замок», получая там 80 руб в месяц (плюс, разумеется, какие-то чаевые, о чём на допросе не сказала). В консерватории, которую она закончила как раз весной 1979 г, Светлана получала стипендию в размере 56 руб. Помимо всего этого женщина занималась репетиторством. В общем, крутилась, как белка в колесе. Говоря об оплате жилья, Светлана сообщила следователю Гнативу, что платит Заславской по 20 руб за себя и брата (её слова полностью совпали заявлениями последней на сей счёт). Завершая рассказ о своих доходах и расходах, Федорченко сказала: «На данном этапе жизни у меня материальное положение хорошее». Интересная фраза в уголовном деле! Следователь Гнатив никого из прежде допрошенных не спрашивал о материальном положении. И то сказать, он — не работник райсобеса, он по другой части. Откуда вообще пошёл этот разговор о деньгах и доходах? Складывается такое впечатление, что после допроса родителей композитора следователь остался под сильным впечатлением от услышанного и в некотором отношении оказался к Жуковой и Федорченко предвзят. Следует помнить, что Ивасюк-старший прямо заявил о своих подозрениях в причастности Жуковой к смерти сына — это серьёзное утверждение и отмахнуться от него было бы на месте следователя неправильно. Тем более, что исходило оно из уст человека умного, образованного, знающего жизнь, писателя… А писателей в Советском Союзе называли «инженерами человеческих душ», «сердеведами» (да-да, было и такое словечко!), то есть признавали за ними особую способность глубоко постигать и раскрывать суть человека и его поступков. И вот такой проницательный «инженер человеческих душ» заявил о страшных подозрениях в отношении Жуковой и Федорченко! Разве можно от такого отмахнуться...
| |
