| |
|
Серийные убийцы. Загадки без ответов.
- латунная гильза от зенитного снаряда времён Второй Мировой войны калибром 88 мм., обрезанная до длины 55 см. (использовалась в доме Пачиани в качестве вазы для цветов). Также был изъят пулемётный патрон калибром 7,62 мм.(1 шт.); - несколько порнографических журналов, в одном из которых, датированном 1978 г., имелась подборка фотографий в стиле "жёсткого порно". Положа руку на сердце, нельзя не признать, что вся совокупность изъятых предметов производила впечатление полнейшей чепухи. Эти "улики" никоим образом не доказывали причастность подозреваемого к инкриминируемым преступлениям! Руджеро Перуджини, однако, так не считал. С момента обыска он повёл масштабную РR-компанию, призванную показать общественности незаурядные успехи группы САМ в деле разоблачения "Флорентийского Монстра". Главным аргументом Перуджини были вовсе не сомнительные результаты обыска фермы главного позреваемого, а тот факт, что серийный убийца уже несколько лет не демонстрирует активности. Сначала потому, что находился в тюрьме, а теперь потому, что взят под плотный контроль сотрудниками специальной группы. Что при этом чувствовал Пачиани, оставашийся на свободе ещё более полугода, остаётся только догадываться - его почти официально объявили серийным убийцей и просто даже удивительно, что он сумел дожить до ареста. Можно предположить, что Перуджини умышленно не спешил с арестом Пачиани, рассчитывая "поджарить" того на медленном огне, максимально вывести из равновесия его психику, чтобы в дальнейшем быстрее преодолеть запирательство на допросах. Одновременно в этим всё лето и вторую половину 1992 г. проводилось большое количество экспертиз биоматериалов и неорганических образцов, изъятых во время обыска фермы Пачиани. Криминалисты искали любые следы - крови, пороха - которые могли бы свидетельствовать о преступной или подозрительной деятельности Пачиани. Настоящим подарком оказалась бы одежда со следами крови, не принадлежащей Пачиани и его родным, но сразу скажем, что ничего подобного отыскать не удалось. Долгие, кропотливые и трудоёмкие экспертизы не дали решительно никакого результата, опираясь на который можно было строить обвинение в суде. Когда Руджеро Перуджини понял, что прорыва от криминалисов ждать не приходится, он отдал приказ произвести арест Пачиани на основании давно заготовленного ордера. Теперь стратегия следствия сводилась к тому, чтобы "расколоть" подозреваемого на допросе и добиться от него признательных показаний. Арест был произведён 16 января 1993 г., т.е. спустя восемь месяцев с момента завершения обыска на ферме Пачиани. Затравленный прессой, всеми брошенный, Пьетро пребывал в глубокой депрессии, тяжело болел, вместе с ним в тюрьму была привезена целая сумка всевозможных лекарств. Однако несмотря на тяжёлое психоэмоциональное и физическое состояние арестант по навязанным ему правилам играть отказался. Пачиани полностью отверг все предъявленные ему обвинения и довольно логично и последовательно выстраивал свою защиту. Его неоднократно допрашивал сам Перуджини, руководитель группы САМ. Спустя много лет в интервью каналу "Дискавери" старший инспектор вспоминал, что Пачиани хотя и был малообразованным человеком, мужланом, оказался на удивление здравомыслящим и хитрым. Он постоянно пытался завладеть инициативой в разговоре, выведать хоть какой-нибудь нюанс о состоянии расследования, ловко уклонялся от неожиданных или опасных вопросов, ссылаясь на забывчивость или искусно имитируя ухудшение состояния здоровья. С Пачиани было очень трудно работать, а сломить его волю оказалось вообще невозможно. Более года арестант находился в тюрьме в условиях полной изоляции. К нему были применены жёсткие нормы содержания, обычно используемые при содержании под стражей особо опасных террористов: ему отказывали в встречах с адвокатом, не передавали писем жены, не допускали свиданий. Желая добиться признательных показаний, следователи пошли на все мыслимые и немыслимые уловки, даже на мистификации. Так, например, Пачиани предъявлялись сфабрикованные заключения экспертиз, из которых следовало, будто на деталях его одежды обнаружена человеческая кровь, не соответствующая групповой принадлежности его самого и членов его семьи (на самом деле, ничего подобного обнаружено никогда не было). В другой раз ему предъявили поддельное экспертное заключение, согласно которому на ветоши в его доме было найдено ружейное масло и остатки порохового нагара, оставшегося от чистки оружия и т.п. После каждой из подобных "предъяв" обвиняемому рекомендовали во всём сознаться и прекратить запирательство, обещая снисхождение и смягчение режима содержания под стражей. Есть сильное подозрение, что к Пачиани применили бы и средства физического воздействия, если б только состояние его здоровья не было пугающе плохим. Находившийся в условиях полной информационной изоляции арестант мог рассчитывать только на себя самого, точнее, силу своего характера. Обвиняемый ото всего упорно отпирался, но его позиция имела неустранимый изъян - Пачиани не имел alibi на воскресенье 8 сентября 1985 г., т.е. то самое время, когда по мнению следствия, в лесу Сан-Кассиано были убиты французские туристы. Положение его стало ещё хуже после того, как полицейские сумели отыскать (или "уговорить" дать показания) нового важного свидетеля, рассказ которого закладывали настоящую бомбу под защиту Пачиани. Речь идёт о некоем Лоренцо Неси, торговце свитерами и женским трикотажем, разъезжавшим по тосканским дорогам в своём микроавтобусе-автолавке. Летом 1993 г. Неси вдруг "вспомнил", что видел Пьетро Пачиани вечером 8 сентября 1985 г., т.е. в тот самый день, когда по общему мнению была убита пара французов, и видел не где-нибудь, а на просёлочной дороге в лесу Сан-Кассиано. По словам Неси, Пачиани сидел за рулём обогнавшего его красного или розового "форда", а рядом с обвиняемым находился незнакомый свидетелю мужчина. Эта встреча на лесной дороге была примечательна тем, что произошла менее чем в 1 км. от поляны, на которой Надин Мориот и Жан-Мишель Кравеишвили разбили палатку. Показания Неси были очень важны потому, что тот лично знал Пачиани, а стало быть, ошибочность опознания можно было исключить. В скором времени поизошло немаловажное событие, которое заслуживает быть упомянутым. Начальник подразделения Корпуса карабинеров во Флоренции Артуро Минолити получил анонимную посылку, содержавшую короткую записку, кусок промасленной ветоши и... пружину. Из текста записки следовало, что пружина является частью berett'ы, которой "Флорентийский Монстр" убивал свои жертвы. А промасленная тряпка - это кусок более крупной тряпицы, которой убийца имел обыкновение протирать пистолет. И то, и другое принадлежало Пачиани и было им успешно спрятано перед обыском его фермы весной 1992 г. После этого Пачиани, всё ещё остававшийся на свободе, перепрятал свой тайник и загадочный аноним сумел завладеть обрывком ткани и возвратной пружиной пистолета. Минолити воспринял анонимку скептически, поскольку пружина не имела маркировки и не могла быть сопоставлена с конкретной berett'ой. Карабинер сообщил о странном послании, похожем скорее на розыгрыш, нежели реальную попытку помочь правосудию, Руджеро Перуджини. Оперативники САМ немедленно нагрянули на ферму Пачиани и устроили там новый обыск. Буквально через пару часов они отыскали стеклянную банку, открыто стоявшую под деревом, в которой находился... кусок промасленной материи. Как нетрудно догадаться, когда два куска ткани - из анонимной бандероли и банки - совместили, линия разрыва идеально совпала! Из случившегося оба офицера - Минолити и Перуджини - сделали диаметрально противоположные выводы. Перуджини увидел в случившемся подтверждение всех своих подозрений в адрес Пачиани; Минолити же посчитал, что имеет место явная подтасовка улик, подбрасывание вещдоков, то, что называется "грязной полицейской игрой". И занимался этим явно кто-то из членов группы САМ, а не какой-то сумасшедший мистификатор... Не желая скрывать свои догадки, карабинер направился к городскому прокурору и заявил о мучивших его подозрения. По мнению карабинера с явной или неявной подачи Перуджини сотрудники целевой группы перешли все границы дозволенного и занялись явной фальсификацией обвинения против Пачиани. Важность сделанного Минолити заявления усиливалась ещё и тем, что именно он являлся свидетелем пресловутого "обнаружения стреляной гильзы" .223-го калибра во время обыска фермы Пачиани весной 1992 г. Сам Артуро Минолити всегда утверждал, что не видел этой гильзы на земле, а увидел её лишь в руках Перуджини, когда последний якобы поднял её и показал присутствующим (с таким же успехом он мог достать эту гильзу из кармана). Тем не менее на Минолити всегда ссылались как на должностное лицо, независимое от Перуджини, которое способно подтвердить факт находки гильзы. Теперь же этот самый офицер Корпуса карабинеров открытым текстом выражал недоверие проводимому расследованию! И лично старшему инспектору Перуджини! Прокурор выслушал Минолити и... промолчал. Ему было о чём промолчать. Реакция Руджеро Перуджини последовала незамедлительно - уж он-то понимал, что накануне сложного судебного процесса единство представителей обвинения необходимо поддержать любой ценой. Он санкционировал исключение из членов оперативно-следственной группы САМ всех без исключения карабинеров и ряда работников прокуратуры, которые, по его мнению, занимали деструктивную позицию, т.е. не поддерживали версию о виновности Пьетро Пачиани и позволяли себе иметь собственное мнение на сей счёт. Так ряды межведомственной целевой группы покинул Минолити и не раз упоминавшийся в настоящем очерке Марио Ротелла - человек, сделавший для розыска "Флорентийского Монстра" больше многих других работников прокуратуры. Суд над Пьетро Пачиани открылся 14 апреля 1994 г. при колоссальном стечении журналистов и зевак. Поскольку количество мест в зале заседаний было ограничено, толпа многие часы стояла перед подъездом, дожидаясь момента, когда обвиняемого станут вводить, либо выводить из здания. На кадрах хроники, отснятых тележурналистами, можно видеть, как при появлении конвоя люди запрыгивали на литую решётку ограждения перед зданием суда, карабкались повыше на фонарные столбы - и всё для того, чтобы поверх голов рассмотреть низкорослого Пачиани. Интерес общественности к суду над "Монстром" был колоссален - радиостанции и телеканалы устраивали прямые включения из зала судебных заседаний и в каждом блоке новостей сообщалась краткая сводка последних событий на процессе.
  Все, перечисленные выше "улики", пошли в дело - и ботичеллевская "Примавера", и ржавая гильза, и планшет с дорожными картами из Оснабрюке, и кентавр Кристиана Оливареса... Правда, после того, как 18 апреля Марио Специ опубликовал свою статью, в которой рассказал о происхождении рисунка кентавра с семью могильными крестами, обвинение быстро "перестроилось" и не стало оглашать заключение психолого-психиатрической экспертизы, доказывавшее, что данная аллегория символизировала семь двойных убийств, совершённых Пачиани, и выражала скрытую некрофилию последнего. Чтобы как-то компенсировать моральный ущерб, причинённый статьёй Марио Специ, обвинению пришлось невнятно объяснять зачисление этого рисунка в число "значимых улик" тем, что Пачиани, якобы, говорил кому-то, будто видел сон с подобным кентавром. Это было странное и крайне неуклюжее объяснение, из которого вовсе не следовало никаких юридически-значимых выводов. Но в остальном обвинение опиралось на материалы, описанные выше. Хотя, надо признать, добавились и новые, весьма неожиданные и даже забавные улики. Для пущей убедительности к вещдокам добавили и пулю, выпущенную из мелкокалиберной винтовки, найденную в доме подсудимого. К преступлениям "Флорентийского Монстра" эта пуля не имела ни малейшего отношения, но тем не менее, она фигурировала на процессе как свидетельство того, что Пачиани имел в доме огнестрельное оружие, посредством которого охотился. Самое забавное заключалось в том, что сам Пачиани не отвергал того, что действительно любил охоту, имел, когда был моложе, и винтовку-"мелкашку", и охотничье ружьё 12-го калибра, а кроме того, занимался набивкой чучел птиц для продажи. Т.е. в этом вопросе обвинение буквально ломилось в открытую дверь. Суд над Пачиани был долгим и отличался крайним психологическим напряжением. Подсудимый себя виновным не признавал, твердил о фабрикации против него уголовного дела, подбросе улик и т.п. Его дочери, не имевшие, в общем-то, оснований особенно любить папашку и однажды уже отправившие его на нары, дали показания очень благоприятные для него, подтвердив, что Пьетро Пачиани никогда не приходил домой в забрызганной кровью одежде, от него никогда не исходил запах пороха и т.п. Никто никогда не видел у него пистолет beretta и патроны 223-го калибра; никто не слышал, чтобы Пачиани рассказывал о таком оружии и патронах. Обвинение же выставило свидетелей, рассказывавших суду о грубости Пьетро Пачиани, его невоздержанной любви к алкоголю, агрессивности в отношении женщин. Спорить с этим было трудно, да и вряд ли нужно - обвиняемый, скорее всего, и был таким вот деревенским жлобом с сильно укоренившимися повадками уголовника, но всё это никак не доказывало его причастность к преступлениям "Флорентийского Монстра". Нельзя не отметить и того, что поведение самого обвиняемого отчасти играло на руку прокурорам. Пылкий, порывистый, эмоциональный Пачиани зачастую говорил и действовал, не подумав о том, какое впечатление производит на окружающих. Он мог вскочить со своего места и начать призывать кары небесные и всевозможные проклятия на голову свидетеля, давшего "плохие" по его мнению показания. Пачиани регулярно извлекал из внутреннего кармана небольшую иконку с ликом Христа и, протягивая её в сторону судьи, начинал взывать к религиозной совести последнего. Иногда же, во время зачитывания каких-либо документов, Пачиани мог вдруг закричать на весь зал что-то вроде "Я судим, как Иисус Христос! Невиновного судят!" и т.п. На каждую из таких выходок судья реагировал очень остро, повышал голос на Пачиани и было видно, что подобное поведение подсудимого его крайне раздражает.
 Главными уликами обвинения, как нетрудно догадаться, явились гильза калибра .223, найденная старшим инспектором Перуджини во время обыска фермы Пачиани, промасленная тряпица, обнаруженная через пятнадцать месяцев после обыска в банке под деревом на всё той же ферме (напомним, что линия отрыва этой тряпки совпадала с таковой же линией на ветоши, анонимно присланной маршалу карабинеров Артуро Минолити), и наконец, свидетельские показания Лоренцо Неси, утверждавшего, будто он видел обвиняемого 8 августа 1985 г. менее чем в километре от той поляны, на которой погибли французские туристы. Пачиани и его адвокаты ничем не могли "отбить" эти доводы обвинения. Можно было, конечно, твердить о том, что гильза и тряпка подброшены, а свидетель ошибается, поскольку невозможно точно запомнить совершенно рядовую встречу на дороге, но это были голословные утверждения. И хотя Пачиани не имел автомашины красного или розового цветов (его автомашины была белой), тем не менее, даже эта ошибка в показаниях Неси не подорвала сильного впечатления от его показаний. Одной из очевидных странностей этого процесса было то, что все усилия обвинения были направлены на доказательство совершения Пьетро Пачиани убийства французских туристов в 1985 г. Другие эпизоды кровавого пути "Флорентийского Монстра" почти не рассматривались и упоминались лишь между делом, другими словами, обвинители не считали нужным доказывать причастность подсудимого к убийствам, скажем, немецких гомосексуалистов в 1983 г. или парочки на поле Бартолине (Сузанны Камби и Стефано Балди) двумя годами ранее. Т.е. по умолчанию считалось, что если Пачиани убил французов, то он же убил и всех остальных предполагаемых жертв "Монстра". Между тем, подобное признание виновности "по умолчанию" совершенно неоправданно с правовой точки зрения; презумпция невиновности требует доказывания в суде каждого из инкриминируемых обвиняемому эпизодов. Доказательство вины в одном эпизоде не должно автоматически распространяться на весь список обвинения. В данном же случае это правило было попрано явно и цинично - Пачиани формально обвинялся во всех преступлениях "Флорентийского Монстра", но обвинение фактически трудилось над доказательством вины только по одному эпизоду. Суд на Пьетро Пачиани продлился шесть с половиной месяцев. Приговор был оглашён 1 ноября 1994 г. Подсудимый признавался невиновным в убийстве Барбары Лоччи и Антонио Ло Бьянко и виновным в семи двойных убийствах, приписываемых "Флорентийскому Монстру". Он осуждался на тюремное заключение продолжительностью "четырнадцать пожизненных сроков". Немного абсурдный приговор, но зато со смыслом: за каждого погибшего от рук "Монстра" Пачиани получил один пожизненный срок. Пьетро Пачиани, услыхавший приговор, молитвенно сложил руки перед собой и простонал : "Умираю невиновным!" Эту сцену запечатлели с разных точек телекамеры четырёх телевизионных каналов.
 Казалось, в истории "Флорентийского Монстра" наконец-то поставлена подобающая ей жирная точка. Так думали все, потому что 14 пожизненных сроков в Италии - это совсем не то, что точно такой же приговор в США. Там, как известно, легко присуждаются огромные срокА, но также легко - дестяками лет - они и снимаются. В Америке можно получить 20 лет тюрьмы и выйти на свободу уже через пару лет - такие примеры известны во множестве. Ввиду переполненности тюрем, комиссии по условно-досрочному освобождению работают в США как хорошо отлаженный конвейр. В Итальянской республике всё не так: там "пожизненный срок" означает именно пожизненный, а уж четырнадцать пожизненных... После осуждения Пьетро Пачиани группа САМ была расформирована, как полностью выполнившая поставленную задачу. Сотрудники целевой группы получили всевозможные бонусы: ценные подарки, благодарности, продвижение по службе, переводы в наиболее престижные подразделения. Прокурор Винья, вечный оппозиционер изгнанного Ротеллы, возглавил крупный отдел в центральном аппарате прокуратуры, а Перуджини был направлен в долговременную командировку в США, где занял почётную должность офицера по координации и связи итальянского МВД при ФБР.
| |
