| |
|
УБИЙСТВА ДЕТЕЙ.
Несмотря на вал весьма неприятных для обвиняемого открытий все же результаты следствия следовало бы признать весьма ограниченными. Изъятия денег, опознания и пр. даже при условии их абсолютной надежности, доказывали только факт получения денег в качестве выкупа, но никак не виновность в похищение младенца. Поэтому полиция Нью-Йорка обвиняла Хауптманна лишь в мошенничестве, но никак не в киднэппинге. Если Хауптманна полиция хотела каким-то образом "привязать" именно к похищению ребенка, то для этого требовались новые доказательства. И в течение второй половины сентября 1934 г. такие доказательства появились. Сначала Хауптманна опознал Миллард Уайтед, тот самый сосед Линдбергов, который в феврале 1932 г. видел неизвестного мужчину, наблюдавшего за домом летчика. Затем полиция догадалась проверить рубанок, которым плотничал арестованный. 
рис. 34: Рубанок Хауптманна, приобщенный к делу о похищении Чарльза Линдберга-младшего в качестве вещественного доказательства. На режущей кромке рубанка были обнаружены щербины, подобные тем, о которых говорил в 1932 г. Артур Коехлер (напомним, эксперт при изучении деталей лестницы заявил, что рубанок, которым они тесались, должен иметь сколы на режущей кромке). Но и это было не все. Последним ударом, имевшим для обвиняемого фатальные последствия, оказалось открытие, сделанное во флигеле Хауптманна инспектором нью-йоркской полиции Льюисом Борманом. При внимательном осмотре чердака над квартирой Хауптманнов инспектор обратил внимание на то, что детали перекрытий соединены между собой старыми, коваными вручную 4-гранными гвоздями. Вспомнив, что в протоколе осмотра лестницы, брошенной похитителями у дома Линдбергов, фигурировали отверстия из-под 4-гранных гвоздей, пытливый инспектор взялся рассматривать настил пола. Борман убедился, что одна из отсутствующих досок пола точно соответствует детали раздвижной лестницы, оставленной похитителями у дома Линдбергов. Вызванные криминалисты подтвердили, что вынутая доска действительно была использована при изготовлении лестницы (если точнее - детали под N 16). 
рис. 35: Фотография пола чердака над квартирой Хауптманнов, частично разобранного полицией. Однозначность сделанного заключения базировалась на том, что четыре 4-гранных отверстия в детали N 16 лестницы точно соответствовали четырем 4-гранным отверстиям в чердачном полу. Посредством четырех гвоздей эта доска прибивалась прежде к лагам, расположенным под ней. Сделанное открытие намертво привязывало Хауптманна к лестнице, использованной при похищении ребенка Линдберга. Теперь его м. б. обвинять не только в мошенническом получении денег за выкуп ребенка, но и в самом похищении. Перед Большим жюри нью-йоркского суда, рассматривавшего вопрос о выдаче Хауптманна властям штата Нью-Джерси, выступили свидетели, чьи показания доказывали причастность Хауптманна к похищению ребенка: Миллард Уайтед, Льюис Борман, подтвердил свое опознание голоса Чарльз Линдберг. Осборн, эксперт-графолог, заявил, что почерк обвиняемого соответствует почерку, которым были написаны письма, содержавшие требование выкупа (напомним, что первое из них было оставлено на подоконнике детской комнаты в ночь преступления). Заявление графолога, таким образом, тоже привязывало Хауптманна по месту и времени к похищению ребенка. Суд уложился в один день. Судья Хаммер постановил выдать Хауптманна властям штата Нью-Джерси и уже через три часа обвиняемый был доставлен в городок Флемингтон, столицу графства Хантердон, где оказался заключен в местную тюрьму. Кортеж из 7 автомашин и 2 полицейских на мотоциклах встречала громадная толпа жителей графства, привлеченная трансляцией новостей по радио. Началась подготовка большого процесса по обвинению Ричарда Хауптманна в похищении и убийстве ребенка Линдберга. Дэвид Виленц неоднократно повторял на разные лады, что для него осуждение преступника, покусившегося на сына "Героя Америки" - дело чести. Министр юстиции не скрывал своих серьезных политических амбиций, было известно, что он собирался выдвигать свою кандидатуру на пост губернатора штата, а стало быть, ему была нужна убедительная победа в суде. В целом, совокупность уличающих Хауптманна вещественных доказательств и показаний свидетелей, можно разделить на несколько разнородных групп: а) о п о з н а н и я: - Джоном Кондоном (Хауптманн дважды встречался с ним и получил от него выкуп вечером 1 апреля 1932 г.); - Чарльзом Линдбергом (который слышал голос Хауптманна при передаче выкупа); - Уолтером Лилом и Силией Барр (которые принимали от обвиняемого золотые сертификаты, чьи номера были указаны в "списке Линдберга") и, наконец, Миллардом Уайтедом (который видел Хауптманна, слонявшегося в феврале 1932 г. вокруг дома Линдбергов). б) и д е н т и ч н о с т ь п о ч е р к о в обвиняемого и лица, написавшего 13 писем с требованиями выплаты выкупа за похищенного ребенка. Графологическая экспертиза считала бесспорным как совпадения в написании ряда букв (n, o, s, t, y), так и специфических орфографических ошибок ("were" - вместо "where", "hte" - вместо "the" и пр.).   в) о б н а р у ж е н и е д е н е г, переданных кладбищенскому "Джону" в качестве выкупа за похищенного ребенка. Не существовало никаких объективных свидетельств того, что обнаруженные в гараже Хауптманна 14 600 $ в золотых сертификатах действительно когда-либо передавались ему Изадором Срулем Фишем. Более того, не было никаких свидетельств того, что Фиш вообще когда-либо распологал подобной суммой денег. г) с о в о к у п н о с т ь у л и к, связанных с особенностями лестницы, брошенной преступниками возле дома Линдбергов: - изготовление "детали N 16" из доски, взятой на чердаке дома, где проживала семья Хауптманнов; - наличие следов на дереве, свидетельствующих о том, что они обрабатывались именно рубанком Хауптманна. д) к о с в е н н ы е у л и к и: - отсутствие alibi Хауптманна как на время похищения Линдберга-младшего, так и на время передачи выкупа за него месяц спустя; - отсутствие объяснений довольно обеспеченной в материальном отношении жизни Хауптманна до ареста. Было известно, что он бросил работу плотником, стал на свои деньги играть на бирже, совершил несколько продолжительных поездок по стране вместе с женою, купил автомашину. В период 1932-34 г. доказанный доход Хауптманна от биржевых спекуляций не превысил 6 тыс. $ и эта сумма не покрывала всех его расходов за это время; - Хауптманн совершал прежде преступление (как minimum, одно), в котором проникал в окно второго этажа по лестнице; - номер домашнего телефона Кондона, записанный на стене в квартире Хауптманна, подтверждал версию о том, что последний вступал с ним в контакт. Эти улики не зря приведены здесь. Они определенным образом рассортированы; без этого их кажущееся обилие способно сильно исказить восприятие материала. Имеет смысл проанализировать весь тот набор свидетельств, который по мнению обвинения, бесспорно разоблачал Хауптманна. Несколько моментов представляются в высшей степени странными и явно не идущими к делу. Во-первых, это пресловутое опознание Линдбергом голоса Хауптманна. Утверждать, что всего по одному слову ("Эй, доктор!") свидетель спустя 2,5 года опознал обвиняемого по меньшей мере несерьезно. Линдберг не слышал от кладбищенского "Джона" более ни одного слова, ведь все переговоры с ним вел Кондон. И кажется очень странным, что Линдберг не постеснялся утверждать, будто опознал голос Хауптманна, а обвинение не побоялось опереться на такое весьма сомнительное заявление. Надо сказать, что столь же сомнительно выглядело и опознание обвиняемого Миллардом Уайтедом, соседом Линдбергов. В феврале 1932 г. он не разговаривал с подозрительным незнакомцем, не подходил к нему близко, не видел его машины и не запомнил индивидуальных особенностей его одежды. Ссылаться на опознание таким свидетелем - не совсем добросовестный прием обвинения. Серьезные подозрения в истинности вызывает обнаружение номера домашнего телефона Кондона на кухонной стене в квартире Хауптманнов. У арестованного и в самом деле была манера записывать телефонные номера на обоях возле телефонного аппарата. Но оставить против самого себя такую улику, причем не удосужиться уничтожить ее на протяжении более чем двух лет - это прямо-таки верх безответственности. Но Хауптманн отнюдь не казался глупым или безответственным человеком. Но даже не это соображение было главным. Изюминка состояла в другом - похитители "ребенка Линдберга" никогда не звонили Кондону домой! В 30-х годах 20-го столетия преступники уже знали о технической возможности быстрого определения адреса исходящего звонка (задача эта облегчалась тем, что автоматических телефонных станций большой емкости в те времена не существовало и коммутация осуществлялась оператором вручную). Верхом глупости похитителя был бы звонок со своего домашнего телефона. Поэтому совершенно невозможно понять, для чего Ричард Хауптманн записал на кухонной стене номер телефона Кондона-Джефси Следующим серьезным моментом, заставлявшим усомниться в официальной полицейской версии, был тот факт, что "деталь N 16" лестницы киднепперов оказалась изготовлена из фрагмента чердачного перекрытия над квартирой Хауптманна. С одной стороны, это была очень сильная улика против обвиняемого, которую практически невозможно было парировать и как-то убедительно объяснить в безопасном для него смысле. Но с другой стороны, угадывалась какая-то абсурдность в действиях Хауптманна, если они и в самом деле были таковы, как их преподносила полиция. По версии следствия получалось, что в декабре 1931 г. обвиняемый получил разрешение на строительство гаража во дворе дома и завез большое количество стройматериалов (в том числе и пиломатериалов), а буквально через месяц он взялся изготавливать лестницу для похищения и для этого принялся вытаскивать доски из чердачных перекрытий. Не существовало никаких разумных объяснений тому, для чего, имея под рукой необходимый материал, Хауптманн затеял возню на чердаке и фактически оставил там улики против самого себя. Которые - опять-таки! - не удосужился уничтожить за два с лишним года, миновавшие с той поры. Несмотря на то, что прокуратура Нью-Джерси демонстрировала уверенность в своих силах, а ее шеф давал прессе многозначительные интервью, нашлись люди, испытавшие сильные сомнения в правдивости официальной версии. Первым в длинном списке усомнившихся следует назвать знаменитого детектива Эллиса Паркера, известного под прозвищем "американский Шерлок Холмс". Обладатель в высшей степени необычного криминалистического дара и той удивительной прозорливости, что свойственна незаурядным сыскарям, Эллис Паркер прожил долгую и насыщенную впечатлениями жизнь. Этот замечательный детектив заслуживает того, чтобы ему на нашем сайте был посвящен отдельный очерк, и это, возможно, когда-нибудь произойдет. Пока же лишь заметим, что в начале 1930-х годов сыщик, родившийся в 1871 г., был общеамериканской знаменитостью; за четыре десятилетия своей активной работы этот человек имел отношение к расследованиям 300 тяжких преступлений из которых 288 закончились изобличением виновных. Благодаря Паркеру более 100 убийц были приговорены к смертной казни. С 1898 г. Паркер носил звание главного детектива графства Барлингтон, штата Нью-Джерси. За его деятельностью внимательно следили газетчики, ибо нередко успехи сыщика приводили к сенсационным разоблачениям. Когда Эллис Паркер заинтересовался обвинениями против Хауптманна это всем показалось разумным и обоснованным. 
рис. 37: Эллис Паркер (1871-1940 гг.) Как впоследствии вспоминал Паркер, его поначалу чрезвычайно смутил факт обнаружения телефонного номера Кондона на кухонной стене в квартире Хауптманна. Прежде всего тем, что Хауптманну (если он действительно был преступником) этот телефон был вовсе ненужен. Телефонный номер был написан в легкодоступном месте и эту запись мог оставить любой гость Хапутманна, скажем, тот же Изадор Сруль Фиш. Точно также, без всяких затруднений телефонный номер мог написать и кто-то из полицейских, проводивших обыск (Маленькое, но необходимое, отступление: в годы советской власти молодых следователей-стажеров опытные милицейские сыскари учили искать во время обысков "спасительный нож". Холодным оружием в те приснопамятные годы почитался клинок, выдерживавший на изгиб 5 кг.; понятно, что в любом доме имелись кухонные ножи, подпадавшие под определение холодного оружия. Если во время обыска не удавалось отыскать изобличавших подозреваемого улик, то его надлежало арестовать за незаконное хранение ножа, являвшегося холодным оружием. Обвинение это было не особенно серьезным и от него в любой момент можно было отказаться, поскольку и в милиции, и в прокуратуре понимали его надуманность. Тем не менее, старожилы уголовного розыска прекрасно помнят золотое правило: если обыск провалился - ищи "спасительный" нож!). В данном случае роль такого "спасительного ножа", оказавшегося в нужное время в нужном месте, выполнила карандашная надпись на кухонной стене в квартире Хауптманна. Никаких веских доводов в пользу того, что надпись эту действительно сделал обвиняемый, прокуратура так и не представила. Эллис Паркер заподозрил, что при помощи этой надписи на стене полиция просто-напросто "пристегнула" Хапутманна к делу, к которому тот на самом деле не имел никакого отношения. Когда детектив стал собирать информацию о порядке производства в отношении Хауптманна тех или иных следственных действий, его удивление быстро переросло в негодование. Паркер выяснил, что еще до официального опознания Хауптманна Кондоном, полиция устроила их "случайную" встречу! Мало того, что подобная встреча являлась грубейшим нарушением установленной законом процедуры опознания, так еще выяснилось, что Кондон не узнал Хуаптманна! Полицейские привезли Кондона в тюрьму, в которой содержался Хауптманн, и оставили в помещении, через которое проходили заключенные, возвращавшиеся с прогулки. Хауптманн в это время гулял по тюремному двору; предпологалось, что его поведут с прогулки и Кондон получит возможность рассмотреть обвиняемого с близкого расстояния. Когда в помещение под конвоем завели человека в арестантской робе, Кондон не сдержал эмоций и кинулся наперерез с криком: "Ну что, вы не ждали встречи со мной в этом месте?!" Шокированный арестант отшатнулся, а детективы зашипели на Кондона в раздражении: "Куда Вы! Это не он!" Оказалось, что с прогулки вели совсем другого человека... Кондон на минуту сконфузился, но это не помешало ему через некоторое время заявить об уверенном опознании Хауптманна. Эллис Паркер, разумеется, был прекрасно осведомлен о существовании подобных нечистоплотных полицейских приемов. То, что полиция и прокуратура штата Нью-Джерси не погнушались в ходе досудебного следствия прибегнуть к такого рода низкопробным уловкам, внушало большую тревогу: желание властей рапортовать об успешном раскрытии "дела Линдберга" могло привести к обширной фальсификации следственных материалов и осуждению невиновного. Вместе с тем Паркер прекрасно понимал, что опознание Кондоном обвиняемого отнюдь не является "гвоздем" прокуратуры. Самая главная улика обвинения - это "деталь N 16" лестницы похитителей, изготовленная из доски, взятой на чердаке над квартирой Хауптманна. В самом деле, как посторонние могли без ведома хозяев разбирать чердак у них над головой? Без ответа на этот вопрос было бессмысленно начинать борьбу с Дэвидом Виленцом. Когда Эллис Паркер стал наводить справки о порядке проведения обыска в квартире Хауптманна, то стали выясняться удивительные подробности. Прежде всего, оказалось, что ФБР США, полиция Нью-Йорка и полиция Нью-Джерси проводили обыски неоднократно и разновременно. До того момента, как лейтенант Луис Борман сделал свое открытие на чердаке флигеля, были проведены в общей сложности... 19 (!) обысков. И никто ничего не видел (в том числе и на чердаке), пока находчивый лейтенант Борман не догадался приложить деталь лестницы на место половой доски. Эллис Паркер хорошо знал природу такой удивительной "догадливости". Ее обычно демонстируют полицейские в тех случаях, когда сами подбрасывают улики. Чтобы проверить свои предположения Паркер встретился с Эрастусом Хадсоном, криминалистом из полиции штата Нью-Джерси. Хадсон был тем человеком, который в марте 1932 г. первым изучал лестницу похитителей: снимал с нее отпечатки пальцев, обмерял, разбирал и т. п. Хадсон сообщил Паркеру, что пресловутая "деталь N 16" в марте 1932 г. вовсе не имела 4-гранных отверстий. И вообще ни одна деталь лестницы не носила следов того, что ее прежде использовали в другом изделии. Помимо этого Паркер узнал от Хадсона о том, что полиция изготовила несколько копий лестницы, во всем идентичных оригиналу. Их использовали для разного рода натурных экспериментов. Хадсон выразил обеспокоенность по поводу того, что зачастую полиция Нью-Джерси допускала небрежное хранение вещдоков и в настоящее время (т. е. в 1935 г.) трудно гарантировать, что лестница, выдаваемая полицией за "лестницу похитителей", на самом деле таковой является. Важные открытия, сделанные Эллисом Паркером, этим отнюдь не исчерпывались. Изучая рапорт о дактилоскопическом исследовании места преступления (детской комнаты в резиденции Линдбергов) детектив обратил внимание на то, что ни на одном предмете не оказалось отпечатков пальцев Энн Линдберг и Бетти Гоу. Но мать и няня обязательно д. б. оставить следы своего пребывания в детской, тем более, что обе утверждали, будто они тщательно обыскивали комнату в первые минуты после обнаружения исчезновения ребенка! Это могло означать только одно: кто-то протирал мебель в комнате до приезда полиции. Кем и с какой целью это было сделано оставалось только догадываться. Не менее интригующим было открытие, сделанное полицией при исследовании окна в детской комнате. Оно оказалось неисправным - поднимаемую раму невозможно было зафиксировать в крайнем верхнем положении и она с шумом падала вниз. Кстати, это было единственное неисправное окно во всем доме. Преступник, если он действительно лез в окно, должен был непременно с шумом уронить раму и тем самым демаскировать себя. Но если этого не произошло, значит, либо он был кем-то предупрежден о неисправности, либо... он не пользовался окном. И первое, и второе предположение наводили на мысль о том, что к похищению ребенка Линдберга причастен кто-то из домашних. На протяжении нескольких лет эта информация держалась в секрете и лишь благодаря вмешательству Паркера полиция официально признала этот факт. Детектив подверг критическому разбору ту версию событий вечера 1 марта 1932 г., которую уже почти три года неустанно повторял Чарльз Линдберг. Паркер прямо заявил, что похититель никогда бы не оставил конверт на подоконнике, откуда его могло сдуть сквозняком, а положил бы послание в детскую кроватку. Детектив считал, что у Линдберга не было никаких разумных причин бежать с заряженным ружьем в ночную тьму и слоняться там почти два часа (причем, без фонаря!), не убедившись предварительно, что ребенка в доме нет. Эллис Паркер обратил внимание на очень важное свидетельство, которое до той поры оставалось должным образом неоцененным: Энн Линдберг и Бетти Гоу, обыскавшие комнату сразу после исчезновения ребенка, не помнили, лежал ли конверт на подоконнике. Зато они точно помнили, что конверт появился там после того, как в комнату зашел на короткое время Чарльз Линдберг. Паркер утверждал, что не может поверить в то, чтобы отец, у которого украли сына, отказался от мысли прочитать послание преступников до момента появления полиции и оставил бы конверт нераспечатанным более двух часов! Эллис Паркер сообщил о своих открытиях журналистам. Благодаря этому в некоторых американских изданиях появились публикации, выдержанные в весьма сочувственном обвиняемому тоне. Журнал "Нью-Йорк джорнэл" предложил на собственные средства нанять Хауптманну лучшего местного адвоката - Эдварда Рейлли. Это была хорошая реклама для издания, а для Хауптманна - непозволительная роскошь. Гонорар Рейлли обычно составлял десятки тыс. $ и обвиняемый не мог позволить себе пригласить такого адвоката. Теперь же, когда оплату принимал на себя издательский дом, Хауптманн попросил Рейлли защищать его в суде. Гонорар адвоката д. б. составить 25 тыс. $. Рейлли помогал еще один адвокат из Нью-Йорка - Флемингтон. Самым молодым в группе защитников Хауптманна был адвокат из Нью-Джерси С. Ллойд Фишер. 
рис. 38: Бруно Хауптманн со своими адвокатами: Рейлли, Флемингтоном и Ллойдом Фишером (слева направо). Процесс открылся 2 января 1935 г. Обвинение поддерживала группа прокуроров в составе Ланигана, Хаука, Пикока и Ларга во главе с министром юстиции штата Нью-Джерси Дэвидом Виленцом. Председательствовал на процессе судья Тренчард. 3-4 января под присягой был допрошен Чарльз Линдберг. Он достаточно подробно описал как провел день 1 марта 1932 г., в том числе в точности восстановил свои перемещения по дому после 20.00. Линдберг признал, что между 21.00 и 21.30 находился в библиотеке, расположенной прямо под детской комнатой. Это было очень "неудобное" для свидетеля признание, поскольку получалось, что он фактически был ближе всех к месту преступления. Из расспроса Линдберга выяснилось, что ставни на окнах библиотеки не были закрыты, благодаря чему он мог бы без труда заметить приставленную к дому лестницу, если бы посмотрел в окно. Вместе с тем, подобный рассказ невольно заставлял оценивать похитителя как человека бесшабашного до дури: в самом деле, какой разумный человек полез бы по лестнице наверх, будучи прекрасно освещен светом, падающим из окна первого этажа? В этой части рассказ Линдберга звучал, конечно же, недостоверно. | |
