| |
|
УБИЙСТВА ДЕТЕЙ.
 
рис. 24: Современные фотоснимки того самого столба по номером B 62574 HW, подле которого 12 мая 1932 г. У. Аллен обнаружил останки неизвестного ребенка. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что под телеграфным столбом рядом с дырявым холщовом мешком лежит сильно разложившееся, изъеденное муравьями, тело ребенка. Создатели интернет-проекта "Загадочные преступления прошлого" не раз вставали перед дилеммой: следует ли помещать на сайте фотографии жертв преступлений или этого не следует делать в силу этических соображений? Разрешение этого вопроса отнюдь не столь очевидно, сколь это может показаться на первый взгляд. И в данном случае, скорее всего, мы бы воздержались от воспроизведения фотографий детского трупа, обнаруженного Уильямом Алленом, но логика повествования требует, чтобы некоторые из этих фотоснимков были все же предъявлены. Читатель должен сам составить представление о том, в каком состоянии находились найденные останки, поскольку этот момент окажется существенно важным для понимания дальнейших коллизий "дела Линдберга". 
рис. 25: Так выглядели останки ребенка на месте их обнаружения. Сильно разложившийся детский труп был доставлен в городок Западный Трентон (столицу штата Нью-Джерси), где к его освидетельствованию приступил официальный патологоанатом службы окружного шерифа Чарльз Х. Митчелл. Первоначально было проведено официальное опознания трупа. На эту процедуру были приглашены Чарльз Линдберг, медсестра Бетти Гоу и педиатр Филип ван Инген, лечивший Линдберга-младшего; мать похищенного - Энн Морроу-Линдберг - решили не приглашать в морг, дабы не наносить ей психологической травмы. Троица подписала протокол официального опознания тела на основании совпадения числа зубов у трупа и Линдберга-младшего. 
рис. 26: Именно в этих сильно поврежденных останках Чарльз Линдберг, Бетти Гоу и Филип ван Инген опознали исчезнувшего вечером 1 марта 1932 г. ребенка. Разрушения внешних покровов тела было таково, что о сохранении иных признаков идентичности не было и речи. Патологоанатом Чарльз Митчелл удовлетворился опознанием и приступил к аутопсии. Однако, официальный протокол вскрытия на 6 машинописных листах не дает представления о том, как же именно была организована эта процедура. А между тем, это весьма немаловажно. Поскольку доктор Митчелл страдал артритными болями в суставах пальцев, он не полагался на крепость рук и поручил взять скальпель... коронеру графства Уолтеру Свейзи. Сам патологоанатом при этом сидел на стуле позади коронера и подавал ему команды какие манипуляции надлежит проделать. Когда педиатр Филип ван Инген, приглашенный для участия в аутопсии, заявил протест по поводу происходящего и потребовал остановить вскрытие, его попросту проигнорировали. Протокол вскрытия зафиксировал отсутствие у трупа левой ноги от колена вниз. Также отсутствовали левая и правая руки. Разложение тканей было таково, что пол ребенка не поддавался определению. Сильное разложение тканей, пострадавших к тому же от лесных насекомых, не позволяло прийти к заключению об обстоятельствах потери конечностей и прижизненности этого. Внешний осмотр трупа привел к обнаружению некоторых несуразностей, зафиксированных в протоколе. Так, после обмера тела выяснилось, что погибший имел рост 82,5 см., т. е. был на 10 см. выше Чарльза Линдберга-младшего. На темени трупа была найдена область, не закрытая костями черепа (т. н. парантральная (parantly) зона). Ее диаметр составлял 2,5 см. Такого рода незакрытые участки наблюдаются у ранних младенцев и обычно к 12-у месяцу жизни они уже затягиваются костями. Филип ван Инген, педиатр, наблюдавший за Линдбергом-младшим, в числе примет исчезнувшего ребенка не сообщал о сохранении на его темени незаросшего костями участка (другими словами, педиатр считал, что развитие костей черепа шло нормально и к 20 месяцам его парантральная область должным образом была уже сформирована). Эти странные факты заставили всех присутствующих серьезно усомниться в том, что найденное тело действительно принадлежит ребенку Линдберга. Этим казусы аутопсии отнюдь не были исчерпаны. При исследовании черепа в его височной доле было найдено отверстие диаметром около 1 см., которое первоначально было принято за входное пулевое отверстие. Однако, ни выходного отверстия, ни пулевого канала в черепе не было. Отсутствовала и сама пуля. Патологоанатом Чарльз Митчелл был поставлен сделанным открытием в тупик. После долгого обсуждения природы найденного отверстия, присутствовавший на вскрытии детектив Уолш смущенно сознался в том, что он, будучи в лесу,...потыкал палкой найденный труп. Еще один штрих, выразительно характеризующий уровень криминалистической подготовки подчиненных полковника Шварцкопфа. В качестве причины смерти Митчелл назвал тяжелые раны головы, причиненные тупым предметом либо падением с высоты. Череп младенца имел 4 пролома и обширную гематому. Митчелл авторитетно заявил, что обнаруженный кровоподтек свидетельствует о том, что кровь из пробитого черепа не вытекала. Смысл этой декларации (весьма, кстати, спорной с научной точки зрения) сводился к тому, чтобы объяснить, почему в спальне похищенного ребенка не оказалось следов крови. Фактически, такого рода объяснением Митчелл косвенно защищал теорию, будто найденное тело принадлежит именно ребенку Линдберга. Между тем, в ходе аутопсии не было сделано ни одной фотографии. Тем самым Митчелл не оставил независимых свидетельств, с помощью которых могли быть проверены результаты его работы. Может показаться удивительным, но в этом сенсационном расследовании власти умудрились провести аутопсию таким образом, что сразу же исключили всякую возможность альтернативного исследования. Нельзя отделаться от ощущения, что делалось это преднамеренно. Ощущение странности действий полиции усиливается, когда узнаешь, что сразу после аутопсии тело ребенка было сожжено в местном крематории. От момента обнаружения трупа до его уничтожения прошло менее 24 часов. В высшей степени странная поспешность! Особенно, если иметь в виду, что выводы медицинского эксперта, сделанные на основе весьма спорного по своему качеству вскрытия, грешили очевидными изъянами. Так, Митчелл посчитал доказанным факт принадлежности найденного детского тела Чарльзу Линдбергу-младшему. Между тем, он даже не смог сколь-нибудь внятно ответить на вопрос о предпологаемом времени наступления смерти, ограничившись утверждением, что смерть имела место "более месяца назад, а возможно, гораздо раньше." Факт отсутствия должным образом развитых парантральных костей Митчелл в своем заключении никак комментировать не стал, хотя для 20-месячного ребенка несформировавшееся темя представляется чем-то явно аномальным. Несоответствие найденного трупа росту похищенного ребенка Линдберга окружной анатом объяснил довольно казуистически, мол-де, трудно предположить, чтобы годовалый младенец оказался больше ростом, чем Линдберг-младший. Смерть ребенка, по мнению окружного анатома, выглядела следующим образом: преступник, проникший в спальню, засунул ребенка в мешок и попытался пролезть с ним в окно. Возможно, он бросил мешок вниз, в руки сообщника, поджидавшего его внизу. Именно на этом этапе похищения ребенку было нанесено ранение, оказавшееся фатальным. Похититель (или похитители) это, видимо, заметили не сразу и несли ребенка в мешке на руках до самой дороги (а это больше 6 км.!). Лишь при посадке в автомобиль они увидели, что ребенок мертв. Не желая терять время на захоронение тела, преступники бросили его рядом с дорогой, сняв напоследок ночную рубашку и страховочный поясок. Чтобы закончить рассказ об аутопсии, следует заметить, что эта процедура оставила более вопросов, нежели ответов. Абсолютное большинство историков признают вскрытие "ребенка Линдберга", произведенное Чарльзом Х. Митчеллом, неудовлетворительным. По этому поводу у криминалистов с течением времени накопилось столько вопросов, что Уолтеру Свэйзи (который, собственно, и держал скальпель в руках) в 1977 г. пришлось согласиться на то, чтобы повторить на манекене все те процедуры и манипуляции, которые он фактически выполнил. Такого рода реконструкция была призвана помочь оценить достоверность заключения доктора Митчелла. Линдберг был чрезвычайно расстроен событиями мая 1932 г. Его горечь усугублялась сознанием того, что разного рода негодяи стремились мошеннически нажиться на преступлении. После 12 мая Линдберг встретился с Джоном Куртисом и потребовал, чтобы тот выдал полиции Хильду, через которую, якобы, поддерживался контакт с киднэпперами. Куртис какое-то время запирался, но потом признал, что "Хильды" не существует и вся история с передачей выкупа затеяна им сугубо с целью выманить у Линдберга поболее денег. Верфь в Норфолке не приносила Куртису дохода и он стоял на пороге банкротства. Это и толкнуло его на попытку мошенничества. Чарльз Линдберг не пощадил негодяя. Он подал заявление в полицию. Это привело Куртиса под суд, которым он был приговорен к 1 году тюремного заключения условно. Обнаружение 12 мая 1932 г. детского трупа подстегнуло и без того высокую активность полиции Нью-Джерси. Самой перспективной была признана версия мафиозного похищения, совершенного при содействии некоего пособника в доме Линдбергов. О том, что подозрение в такого рода пособничестве падало на Элизабет Шапр и Бетти Гоу уже упоминалось в настоящем очерке. Но с середины мая психологическое давление следователей на обеих женщин заметно усилилось. Были проведены допросы подозреваемых и полученные объяснения следователи сочли неудовлетворительными. Сам Линдберг пытался умерить пыл местных шерлок холмсов, но из этого ничего не вышло. Нельзя не признать, что подозрительность полиции отчасти питало и неправильное поведение на допросах самих женщин. Последнее в особенности касается Виолет Шарп. Она кричала на детективов, бросалась на них с оскорблениями, уничижительными репликами комментировала их действия, что никак не способствовало росту доверия к ней. Детектив Уолш прямо заявил полковнику Шварцкопфу, что считает приживалку соучастницей киднэппинга, и предложил официально арестовать ее. По мысли Уолша заключение под стражу и жесткий продолжительный допрос позволили бы сломить упорное запирательство Шарп и заставит ее дать признательные показания. Самой Виолет детектив заявил без обиняков, что добьется ее ареста любой ценой. Шварцкопф колебался (речь все-таки шла о члене семьи крупного политика и бизнесмена!) но в конце-концов согласился устроить инсценировку ареста. Сие надлежало обставить строго и официально, чтобы убедить всех в серьезности происходящего. Для этого помощник Шварцкопфа позвонил в дом Морроу, где проживала Виолет Шарп, и заявил, что начальник полиции штата с минуты на минуту прибудет для личного участия в неких важных процессуальных мероприятиях и предложил никому не покидать дом. В это время Норман Шварцкопф в сопровождении детективов и целого отряда полиции в самом деле направился в дом Морроу, вот только постановления об аресте он при себе не имел. Полицейский блеф неожиданно завершился трагедией. Когда Виолет Шарп услышала, что скоро прибудет сам начальник полиции штата, который лично займется каким-то важным расследованием, она закричала, что не позволит себя арестовать и бросилась в свою комнату на втором этаже дома. Там она извлекла из трельяжа склянку с жидкостью для чистки серебра и выпила ее. В жидкости содержались цианиды и их концентрация оказалась достаточной для того, чтобы вызвать смерть в течение нескольких минут. Никто из домашних не смог помочь самоубийце. Когда Шварцкопф и Уолш прибыли в дом Морроу их встретили потрясенные только что свершившейся трагедией члены семьи Морроу и Линдберг. Тут же, над еще теплым телом отравившейся женщины получила разгадку и та тайна, которую до последней минуты хранила Виолет Шарп. Заплаканный Оливер Ватели, дворецкий Линдбергов, их шофер, "дядька" похищенного ребенка, признался, что состоял в интимной связи с погибшей. Именно для того, чтобы уединиться с ним, Виолет отправилась вечером 1 марта 1932 г. в гостевой домик, прихватив две бутылки вина из бара. Она не могла признаться в этой связи, не скомпрометировав себя и женатого мужчину, но после ее смерти дальнейшее молчание теряло смысл. Оливер Ватели принял мужественное решение и своим признанием снял все подозрения в адрес покойной, восстановив ее честное имя. Нельзя было не признать, что неумелые, бестолковые и беспардонные действия полиции довели невинного человека до самоубийства. Поразительно, что такая очевидная гипотеза, как любовная интрига Виолет Шарп с кем-то из домашних или обслуги не пришла в голову детективам. Т.е., может быть, она и приходила, но должной проверки не получила. Результат оказался чудовищным: полиция Нью-Джерси потеряла свое лицо. Практически все крупные американские газеты написали о случившейся трагедии и комментарии журналистов оказались одинаково-уничижительны. Шварцкопф, возглавлявший расследование, дискредитировал себя окончательно и бесповоротно. И чем более он оправдывался, тем глупее выглядел. Линдберг открыто выразил свое возмущение действиями полиции. Отныне он демонстрировал полное пренебрежение полицейскими версиями. Когда полиция заявляла о подозрениях в адрес Кондона и устраивала в доме последнего обыски, Линдберг приглашал его к себе в гости. Когда детективы желали поговорить с Бетти Гоу, Линдберг вызывал личного адвоката и поручал ему присутствовать при этих беседах. После июньской 1932 г. трагедии самыми нежеланными гостями Линдбергов и Морроу стали полицейские; их фактически перестали пускать за порог. Все почтовые и банковские отделения страны получили списки номеров золотых сертификатов, выплаченных кладбищенскому "Джону" 2 апреля 1932 г. В общей сложности было распространено более 250 тыс. экземпляров этих списков; это число характеризует размах розыскных мероприятий. Считается, что мошенники долгое время не пускали сертификаты в оборот, но это не совсем верно. Уже в 1932 г. были зафиксированы случаи платежей посредством золотых сертификатов из "списка Линдберга", но ни в одном из этих случаев полиции не удавалось установить даже приблизительные приметы их предъявителей. Банковские служащие слишком поздно - как правило в конце дня или на другой день - обнаруживали сертификаты и восстановить их обратный путь ни разу не удалось. Решением Президента США Рузвельта все облигации номиналом 100 $ изымались из свободного обращения после 1 мая 1933 г. После этой даты обмен золотых сертификатов был возможен только в нескольких уполномоченных банках. Очевидно, что это фактически ставило крест на возможности преступников легализовать деньги, полученные 2 апреля 1932 г. на кладбище Св. Раймонда. Можно было ожидать попыток массированного сброса облигаций в дни, предшествовавшие 1 мая, но ничего подобного зафиксировано не было. Но вечером 1 мая 1933 г. сотрудник "Федерального Резервного банка" в Нью-Йорке увидел в большой стопе приходуемой наличности 100 $ золотые сертификаты. Когда он принялся проверять номера, то с ужасом обнаружил более трех десятков сертификатов из "списка Линдберга". Всего в этот день преступники сбросили сертификатов на общую сумму 2980 $. Немедленно вызванная полиция установила фамилию кассира, получившего деньги. Человек, предъявивший сертификаты к обмену на доллары, назвался J. J. Folkner (Фолкнер). Этот человек не являлся клиентом банка, никогда ранее в него не обращался и кассир едва смог припомнить как выглядел этот человек. Полиция долго билась с кассиром, предпологая возможность его сговора с преступниками, но в конце-концов пришла к выводу, что имела место банальная халатность: из-за наплыва посетителей в последний день обращения сертификатов кассир не стал проверять номера предъявленных бумаг. Скорее всего, именно на этом преступники и строили свой расчет. В течение 1933 и первой половине 1934 гг. спорадически обнаруживались отдельные золотые сертификаты из числа уплаченных киднэпперам. Но всякий раз полиция оказывалась не в силах проследить путь к источнику их появления. Несомненно, преступники избегали массового сброса наличности и, дабы не привлекать внимания, расплачивались ими всегда поштучно. Но 15 сентября 1934 г. в деле Линдберга, казалось, произошел долгожданный прорыв. В этот день управляющий бензоколонки Уолтер Лил получил золотой сертификат номиналом 10 $ и сумел записать данные человека, расплатившегося им. Сначала Лила смутило то, что клиент, заливший бензин всего на 98 центов протянул для уплаты сертификат слишком большого достоинства. Это выглядело так, словно человек совершил покупку для того лишь, чтобы разменять под благовидным предлогом сертификат. Когда клиент прочел на лице Лила недовольство, то реакция его оказалась довольно странной. "Что-то не так? Это - хорошие деньги!"- постарался уверить Лила незнакомец, но сказанное лишь подхлестнуло сомнения управляющего бензоколонкой. Он принял деньги, но поспешил к окну, чтобы получше рассмотреть автомашину, на которой подъехал незнакомец. Это был 4-дверный "додж" модели 1930 г. Уолтер Лил записал на всякий случай номерной знак автомашины. Сдавая через несколько часов дневную выручку в банк, он сам обратил внимание кассира на 10 $ сертификат. Кассир проверил номер и оказалось, что этот золотой сертификат был частью выкупа, заплаченного за Линдберга-младшего. Последовавшая проверка показала, что упомянутый автомобиль принадлежал некоему Ричарду Хауптманну, 35 лет, проживавшему в доме N 1279 по Восточной 222-й стрит в Бронксе, Нью-Йорк. 
рис. 27: Дом Ричарда Хауптманна в Бронксе сделался местом паломничества зевак чуть ли не со всей Америки. Не было, пожалуй, такого человека в Нью-Йорке, который бы в конце 1934 г.- начале 1935 г. не приехал бы поглазеть на "логово самого знаменитого киднеппера". Это был эмигрант из Германии, нелегально проникший на территорию США еще в 1923 г. и впоследствии успешно натурализовавшийся. 
рис. 28: Ричард Хауптманн. Он заменил неблагозвучно звучавшее немецкое имя "Бруно" на английское "Ричард" и постарался превратиться в настоящего американца. Хауптманн был хорошим плотником и одно время держал мастерскую; с началом экономического роста США по окончании Великой депрессии он увлекся игрой на фондовом рынке. В 1925 г. Хауптманн женился на официантке Анне Шоеффлер, немке по национальности, и в 1933 г. у них родился сын Манфред. Ричард Хауптманн был членом немецко-американского общества в Бронксе, в различное время состоял в нескольких спортивных обществах, увлекался, в частности, греблей. Тот факт, что Хауптманн был плотником, сразу насторожил полицейских. Такому человеку не составляло труда изготовить складную лестницу. Полиция Нью-Йорка решила провести задержание Хауптманна и допросить его в полицейском управлении, коллегам из штата Нью-Джерси было предложено принять участие в операции. Детектив Китон специально для этого приехал в Нью-Йорк. Хауптманн был задержан прямо перед собственным домом. Его подвергли тщательному обыску в ходе которого Китон извлек из бумажника Хауптманна золотой сертификат номиналом 20 $. Сверившись со списком номеров сертификатов, выплаченных в качестве выкупа, Китон с удовлетворением констатировал попадание "в десятку": сертификат оказался из "списка Линдберга". "Где остальные деньги?" - поинтересовался Китон. "У меня вообще нет денег",- ответил задержанный. Его повели в квартиру, в которой он проживал, и при этом Китон обратил внимание на то, что задержанный тревожно посмотрел в сторону какой-то постройки во дворе дома. Детектив Китон пригласил домовладельца и поинтересовался, кто ведет строительство. Оказалось, что угол двора отдан Хауптманну для постройки гаража, который уже подведен под крышу. Китон обратился к нью-йоркским полицейским с просьбой получить ордер прокуратуры на обыск этого строения. Во время обыска квартиры Хауптманнов полиция обнаружила на стене в кухне записанный карандашом номер домашнего телефона Кондона ("Джафси"). Оказалось, что над квартирой подозреваемого находится просторный чердак; обыскали и его. Исходя из факта обнаружения в бумажнике Хауптманна 20 $-го сертификата полиция Нью-Йорка попросила прокуратуру выписать ордер на его арест. Более Ричард Хауптманн в свой дом уже не возвращался. 
рис. 29: С Хауптманна в день ареста снимают отпечатки пальцев. Запрос на Хауптманна был послан в Германию. Ответ, полученный с исторической родины обвиняемого, придал американским полицейским уверенности в своей правоте: оказалось, что в 1919 г. Хауптманн был пойман при попытке хищения одежды и продуктов питания из квартиры, расположенной на втором этаже. Тогда он проник в окно... по приставленной лестнице. В полицейское управление были приглашены все кассиры, когда-либо принимавшие к оплате сертификаты из "списка Линдберга". Им показывали арестованного в надежде, что кассиры смогут опознать Хауптманна. Расчет полицейских оправдался : Силия Барр, продавщица билетов в кинотеатре, как-то раз получившая сертификат на 5 $ из "списка Линдберга", опознала Ричарда Хауптманна. Джон Кондон на официальном опознании Хауптманна заявил, что именно этот человек вел с ним переговоры на кладбищах "Вудлаун" и Св. Раймонда. Уверенность Кондона в этом укрепляло не только внешнее сходство, но и немецкий акцент Хауптманна. Детективы все более склонялись к мысли, что они находятся на верном пути. Хауптманн в первые часы и дни после ареста пребывал в явном замешательстве. Он лишь твердил, что не похищал ребенка Линдберга, не получал за него выкуп и не был в кинотеатре, в котором торговала билетами Силия Барр. Он не оспаривал тот факт, что расплатился на бензоколонке сертификатом в 10 $; также он не опровергал наличие в своем бумажнике другого сертификата из "списка Линдберга", но происхождение их объяснить никак не мог. Хауптманн утверждал, что не записывал номер телефона Кондона на стене кухни, кроме того, он клялся, что вообще незнаком с этим человеком. Но настоящий фурор произошел на вторые сутки после ареста Ричарда Хауптманна. При разборке его гаража полиция обнаружила в стене тщательно изготовленный тайник, в котором находились залитая оловом жестяная банка и кусок доски с "выбранной" внутри долотом полостью.  
рис. 30: Слева: полицейский заглядывает внутрь гаража Р. Хауптманна. Справа: доска, в которой долотом была "выбрана" 3/4-дюймовая щель, служила тайником для хранения дамского пистолета и 400 $. Внутри банки оказались золотые сертификаты на сумму 14 600 $, все - из числа уплаченных 2 апреля 1932 г. на кладбище Св. Раймонда. В полости доски оказался дамский пистолет 3,2 мм. калибра и 400 $ в золотых сертификатах (все - из "списка Линдберга"). Видимо, деньги эти были подготовлены к размену.  
рис. 31: Кинохроника, подготовленная ФБР США, показала трепетавшему населению страны извлечение из банки из-под машинного масла, найденной в гараже Ричарда Хауптманна, пачек с золотыми сертификатами. Реакцию обывателей предугадать было нетрудно: вот он, злодей, убийца ребёнка, сколько денег огрёб! Педагогическая ценность такого рода демонстраций, конечно, весьма сомнительна. Только теперь - при обнаружении остатков выкупа - полиция получила основание первый раз публично заявить о серьезном успехе в расследовании сенсационного преступления. На вопрос о происхождении этих денег Ричард Хауптманн ответил следующим образом: деньги в жестяной банке были получены им в декабре 1933 г. от коммерческого партнера Изадора Сруля Фиша, еврея по национальности, имевшего долю в торговле мехом в Бронксе.   
рис. 32: Изадор Сруль Фиш: прижизненные фотографии и загран.паспорт. В самом конце 1933 г. Изадор выехал из США в Германию, где неожиданно скончался в марте следующего года. Прокуратура Нью-Йорка запросила подтверждение этого факта у своих заокеанских коллег и получила официальное подтверждение захоронения Фиша на еврейском кладбище в г. Лейпциг. Фиш передал сертификаты Хауптманну перед своим отъездом в Германию; он предполагал возвратиться назад в США, но в марте 1934 г. неожиданно скончался. После смерти Фиша Хауптманн стал понемногу тратить сертификаты, поскольку Фиш остался должен ему значительную сумму. Наличие долга Хауптманн подтверждал записями в своих приходно-расходных журналах.   О существовании денег, спрятанных в стене гаража, Хауптманн не сообщил полиции по вполне понятной причине; кроме того, после ареста он и сам заподозрил, что в спрятанной банке находятся сертификаты, которые так старается отыскать полиция. В полицию был приглашен Чарльз Линдберг. Ему было предложено опознать голос Ричарда Хауптманна, ведь Линдберг слышал как на кладбище Св. Раймонда преступник звал Кондона: "Эй, доктор!" Несмотря на смехотворность такого опознания (по одному слову и по истечении 2,5 лет!) Линдберг заявил, что узнает голос обвиняемого. | |
