| |
|
УБИЙСТВА ДЕТЕЙ.
рис. 12: Фотография письма с описанием того, как именно надлежит упаковать деньги для передачи их похитителям ребёнка. Письмо, полученное Кондоном, прямо предписывало вручить деньги... самому Кондону. Разумеется, для последующей передачи киднепперам. Содержание письма весьма любопытно. Если вдуматься, преступники фактически предложили Линдбергу отдать деньги человеку, которого не знали ни они сами, ни Линдберг! Т. е. зашел человек с улицы, сказал, что считает летчика Чарльза Линдберга героем, и после этого предложил свои услуги в переноске 70 тыс. наличных долларов в любое время и в любое место. И при этом не предоставил никаких гарантий точности и честности своих действий и никаких доказательств того, что ребенок еще жив... Что и говорить, для любого прагматичного человека подобное предложение было бы слишком смелым. К тому же Линдберг уже успел вручить 3,5 тыс. $ "авторитетному" бутлегеру Микки Роснеру (который оказался ничуть не лучше банального мошенника) и понял к тому времени, что не стоит опрометчиво раздавать деньги всем добровольным помощникам. Поэтому, посоветовавшись с адвокатом, Чарльз Линдберг решил действовать следующим образом: он отправил Кондона на встречу с похитителями, но без денег, и с требованием предоставления доказательств того, что ребенок жив и здоров. В тот день Линдберг провел с Кондоном несколько часов, обсуждая различные аспекты предстоящего задания. Тогда-то отставной учитель физики и придумал себе псевдоним, которым подписывал в дальнейшем свои объявления в газетах: Джафси. Слово это получилось путем прочтения его инициалов - JFC. Добровольный помощник в тот же день дал условное объявление в газете "Нью-Йорк америкэн" и через день получил ответ, в котором ему предписывалось прибыть к указанному времени на станцию метрополитена. В 19.00 12 марта 1932 г. Кондон был в указанном месте. Там к нему подошел человек, оказавшийся, как выяснилось впоследствии, шофером такси, и вручил записку, в которой Кондону предписывалось отправиться на кладбище "Вудлаун" в Бронксе, Нью-Йорк, и оставаться там до тех пор, пока к нему не подойдут. Свидетелей встречи Кондона и автора анонимных писем не было. О ней известно лишь со слов самого Джафси-Кондона. Как следовало из его рассказа, он подъехал к кладбищу на такси и довольно долго бродил между могил в полном одиночестве. В какой-то момент к нему обратился мужчина, загораживавший нижнюю часть лица рукой, и из разговора с ним Кондон понял, что это и есть похититель. 
рис. 13: Место на пересечении двух аллей на кладбище "Вудлайн", где Кондон, согласно его утверждениям, вёл переговоры с похитителем сына Линдберга. Незнакомец велел называть его "Джоном". Он говорил с немецким акцентом, но в процессе общения упомянул, что он - скандинав. "Джон" рассчитывал получить деньги немедленно, но Кондон сказал, что об этом не может быть и речи до тех пор, пока не будут предъявлены гарантии того, что ребенок жив. В ответ на это "Джон" категорически заявил, что не может показать ребенка Кондону ни при каких условиях. После некоторого препирательства переговаривающиеся стороны сошлись на том, что Кондон получит вещи, связанные с похищенным ребенком. Тем самым будут сняты все сомнения в том, что Линдберг-младший действительно находится в руках людей, от имени которых вел переговоры "Джон". И с утренней почтой 13 марта Кондон получил внушительный пакет, надписанный уже знакомым ему корявым почерком. 
рис. 14: Пакет, в котором Кондону были присланы вещи похищенного ребенка. Внутри находилась детская ночная рубашка и поясок, используемый для страховки малышей.  
рис. 15: Детская ночная рубашка и страховочный поясок, полученные по почте Джоном Кондоном после встречи на кладбище 12 марта 1932 г. Кондон немедленно помчался к Чарльзу Линдбергу. Полученные вещи были показаны медсетре Бетти Гоу, поскольку именно она одевала малыша вечером 1 марта. Гоу узнала ночную рубашку и поясок - это действительно были те самые вещи, которые она надела на ребенка перед его отходом ко сну. Примечательно, что в тот момент Чарльз Линдберг не показал их супруге: он боялся травмировать ее новыми впечатлениями. Итак, Чарльз Линдберг, казалось, получил необходимые ему подтверждения. Он стал готовить деньги для передачи их похитителям. Делать это ему пришлось таким образом, чтобы полиция ничего не прознала. В противном случае деятельный полковник Шварцкопф немедленно вмешался бы в ход переговоров и испортил бы всю проделанную работу. Тут имеет смысл приостановить изложение этой сюжетной линии и коснуться некоторых иных направлений расследования, поскольку все они в дальнейшем окажут существенное влияние на ход событий. Полицейские власти, буквально оккупировавшие Хоупвелл, под мудрым руководством полковника Шварцкопфа демонстрировали необыкновенное рвение в исследовании всех аспектов преступления. Были опрошены почти все жители Хоупвелла и окрестностей. Удача, как полагали полицейские, им улыбнулась: некий Миллард Уайтед сообщил, что в конце февраля дважды видел мужчину, наблюдавшего из леса за поместьем Линдбергов. Возраст неизвестного Уайтед определил в 30 лет, или возможно, чуть старше, рост - около 170 см. С чрезвычайной скурпулезностью полицейские изучали всю корреспонденцию, адресованную Линдбергам и жителям Хоупвелла. Напомним, что полковник Шварцкопф полагал, что именно среди последних и нужно искать похитителей. Три детектива, специально выделенные для перлюстрации, прочитывали в день до 2 тыс. писем, открыток и телеграмм! Понимая, что он допускает грубейшее нарушение гражданских свобод, Шварцкопф обратился к министру юстиции штата Нью-Джерси Дэвиду Виленцу с просьбой санкционировать перлюстрацию. Тот, поколебавшись, отказался это сделать. Тогда и начальник полиции штата, нехотя, приказал свернуть операцию. Смысл упомянутой затеи понять вообще-то довольно трудно, поскольку с помощью простейших лексических приемов текст письма несложно затуманить до такой степени, что любое поверхностное прочтение не обнаружит подлинного смысла написанного. В условиях военного времени сплошная перлюстрация "окопной корреспонденции" оправданна, ибо дает командованию представление о подлинном состоянии духа армии. Но при оперативной работе полиции и спецслужб досмотр переписки будет полезен лишь в случае избирательного применения. Шварцкопф, видимо, сам эту истину понять был не в силах, а компетентных специалистов он, видимо, выслушать не пожелал. Впрочем, может быть, никто из них просто не хотел перечить "неудержимому Норману". Примечательно, что в то самое время, пока полицейские в Хоупвелле зарывались в горы писем, преступник спокойно обменивался информацией с Кондоном посредством размещения в газетах условных объявлений. В огромном количестве были заготовлены листовки с описанием примет похищенного Чарльза Линдберга-младшего. С 11 марта 1932 г. они начали распространяться по всему Восточному побережью США. 
рис. 16: Листовка с описанием примет похищенного ребенка Линдберга, распространенная 11 марта 1932 г. Листовка эта примечательна тем, что в ней падкий до рекламы полковник Шварцкопф предлагал возможным информаторам связываться лично с ним. В полицейской практике это своего рода нонсенс, опять-таки демонстрирующий абсолютное непонимание начальником полиции своих функций и полнейший непрофессионализм. Полицейский опыт, заработанный кровью, требует, чтобы переговоры всегда вели лица, неспособные в силу своего положения на принятие решения: в этом золотом правиле кроется залог того, что переговоры не будут провалены окончательно и их при любом исходе можно будет продолжить. (Наша отечественная история знает пример, подтверждающий этот тезис: переговоры Премьер-министра Черномырдина с Басаевым в ходе операции в Буденновске летом 1995 г. Их бесславный результат ,увы, был запрограммирован наперед и это понимали все специалисты-переговорщики, кроме самого Черномырдина, разумеется.) Шварцкопф, видимо, полагал, что его завалят шквалом телефонных звонков, благодаря которым, он быстро расследует дело и тем самым навечно свяжет успех расследования со своей фамилией. Самым серьезным и взыскательным образом детективы подошли к проверке alibi всех лиц, бывших в усадьбе Линдберга вечером 1 марта 1932 г. Подозрений избежали только два человека - сам Чарльз Линдберг и его супруга Энн. Оливер ватели сумел восстановить свои перемещения по минутам и подтвердить их перекрестными показаниями, но две девушки сделать этого не смогли. Об одной из них - медсестре Бетти Гоу - уже упоминалось выше. В ее рассказе о событиях злосчастного вечера был пробел примерно в 40 минут времени, который она провела без свидетелей. И это сразу сделало ее подозреваемой. Про незакрытые шпингалеты на окне детской комнаты также упоминалось выше и тот факт, что их (опять же!) не закрыла Бетти Гоу, лишь усиливал подозрения полиции в ее адрес. Но помимо медсестры под плотную полицейскую опеку попала и еще одна девушка - Виолет Шарп. Это была своего рода "комнатная девушка" семьи Морроу, сирота, взятая в семью миллионера из филантропических побуждений. Ее детство прошло в обществе Энн и Элизабет Морроу и обе сестры видели в ней почти родственницу. Она была незамужем и по завещанию Дуайта Морроу ей должна была отойти некоторая сумма, способная обеспечить будущность Виолет.  
рис. 17: Бетти Гоу (фотоснимок 1935 г.) и Виолет Шарп. Обе удостоились пристрастного внимания полиции, которая три месяца терялась в догадках, кого же из них определить на роль главной пособницы киднэпперов? Вечером 1 марта 1932 г. Виолет Шарп покинула гостиную, где оставались Чарльз и Энн Линдберги, и ушла в небольшой домик для гостей, стоявший несколько в стороне от основных построек усадьбы. Девушке не было никакой нужды идти в этот дом, поскольку ее спальня распологалась в главном здании. Виолет Шарп не могла объяснить полицейским своего поступка и говорила на допросе о желании побыть в одиночестве. Такое объяснение никак не устраивало лейтенанта Артура Китона, который в первой декаде марта 1932 г. несколько раз допрашивал девушку. В конце-концов Китон отступил от Бетти Гоу и Виолет Шарп, но как покажет дальнейший ход событий это было временное отступление. Детектив попросил девушек не покидать Нью-Джерси без предупреждения полиции. Можно не сомневаться, что в устах сыскаря, ценимого полковником Шварцкопфом за деловую хватку, эта просьба прозвучала почти как обвинительный приговор. Правоохранительные органы распологали всего двумя предметами, вышедшими из рук преступника - раздвижной лестницей, по которой он залез в окно детской комнаты, и 3/4-дюймовым долотом, использованным для открывания окна. Попытка проследить путь долота оказалась безуспешной; выяснить где и кому оно было продано так и не удалось. С лестницей все оказалось не так однозначно. Криминалисты разобрали ее на составные части и внимательно их изучили. Для уменьшения габаритов, лестница была сделана складной, расстояние между ступенями составляло 19 дюймов (0,5 м.), что в 1,5 раза превышало плотницкий стандарт. Это косвенно указывало на то, что преступник был довольно высокого роста. Кроме того, уменьшение количества ступенек вело к облегчению конструкции, что в свою очередь упрощало манипуляции с нею. 
рис. 18: Складная лестница, по которой злоумышленник проник в окно детской спальни, была нетипиповой и состояла из трех частей. При первом же взгляде на нее становилось очевидно, что изготавливалась лестница под высокого человека, т. к. расстояние между ступенями составляло 19 дюймов (т. е. 0,5 м.) вместо 12 дюймов у обычных лестниц. Обратило на себя внимание качество изготовления отдельных элементов, аккуратность пропилов, точность работы рубанком и пр. детали. Не вызывало сомнений, что изготавливал лестницу человек, имевший неплохой навык плотницких работ. 
рис. 19: Современные фотографии фрагментов лестницы киднэпперов, выставленной в экспозиции Музея полиции в г. Западный Трентон, столице штата Нью-Джерси, США. Но не это было главным в заключении криминалистов: они обратили внимание на то, что при изготовлении деталей лестницы были использованы различные породы древесины. Из этого м. б. заключить, что изготовитель лестницы работал в таком месте, где имелись отходы плотницкого (либо столярного) производства, другими словами он либо работал в мастерской соответствующего профиля, либо имел в нее доступ. Полковник Шварцкопф обратился в лабораторию лесоматериалов, расположенную в г. Мэдисон, штат Висконсин, и попросил тамошних специалистов изучить лестницу. 
рис. 20: Осмотр лестницы при помощи которой было осуществлено проникновение в окно детской спальни. Этим занялся один из лучших специалистов лаборатории Артур Коехлер. Он установил, что при изготовлении лестницы были использованы брусья из северокаролинской сосны, сосны Пондероса, ели Дугласа и обыкновенной березы. Коехлер тоже посчитал, что брусья представляют собой отходы производства, поскольку явственно было видно, что их распил осуществлялся различными инструментами и в разное время. Проверив номенклатуру пиломатериалов, отпускаемых различными производителями, Коехлер установил, что типоразмер брусьев из северокаролинской сосны - 3,75 дюйма - соответствовал только одной фирме-производителю (в США более распространен был размер 3,625 дюйма, т. е. 3 5/8 дм.). Сделав запрос в отдел продаж этой фирмы, эксперт выяснил, что такие брусья на протяжении последних 2,5 лет поставлялись только одному дилеру на Восточном побережьи США - компании "Миллворк" ("Millwork"), которая в общей сложности закупила 45 партий сосны такого типоразмера. Склады пиломатериалов этого дилера находились в городской черте Нью-Йорка, в Бронксе. Коехлер не сомневался, что именно через эти склады прошли материалы, из которых была сделана лестница. 
рис. 21: Артур Коехлер дал весьма ценные заключения об особенностях происхождения материалов и изготовления лестницы. Дальнейший их путь проследить не представлялось возможным, поскольку счет разного рода столярных, плотницких, мебельныз мастерских, строительных компаний и прочих потребителей пиломатериалов на территории Нью-Йорка шел на сотни. Однако, благодаря Коехлеру полиция смогла существенно сузить район поиска, ограничив его районом Нью-Йорка и ближайших пригородов. Рассматривая обтесанные рубанком поверхности брусьев в сильную лупу, Коехлер пришел к заключению, что инструмент изготовителя был не нов и имел выраженные дефекты режущей кромки. Несмотря на хорошее качество заточки она имела сколы (щербины), зная о существовании которых м. б. попробовать идентифицировать рубанок или фуганок, использованный мастером. Это заключение прозвучало весьма обнадеживающе для детективов, поскольку давало полиции реальный шанс найти мастера-изготовителя лестницы по его инструменту. Коехлер особо подчеркнул хорошую сохранность дерева, которую м. б. объяснить тем, что оно долгое время хранилось в сухом месте. Изготовленную лестницу держали не на улице, а в помещении. Судя по ее отличному состоянию, можно было предположить, что до вечера 1 марта 1932 г. ею вообще не пользовались по прямому назначению. Это соображение служило косвенным указанием на то, что преступник воспользовался отнюдь не первой попавшейся под руку лестницей; он специально ее изготовил и хранил именно с целью использовать при похищении. Однако, несмотря на эти - в целом неплохие! - результаты исследования лестницы, оказалось, что подчиненные Шварцкопфа и тут допустили преступную неаккуратность в обращении с вещдоком. В ходе весьма небрежных манипуляций с лестницей (переносов с места на место, транспортировки, разборки и пр.) к ней прикоснулось огромное количество людей. Когда лесница попала в распоряжение криминалистов они сняли с нее более 400 (!) качественных отпечатков пальцев (некачественных было намного больше). С учетом исследования детской комнаты в распоряжении полицейских оказалось более 550 различных отпечатков пальцев и фрагментов ладоней, значительная часть которых, без сомнения, принадлежала самим полицейским. Проявленная ими халатность в который уже раз ставила под сомнение компетентность и профессиональную пригодность сотрудников подчиненного Шварцкопфу ведомства. Так обстояли дела с полицейским расследованием на середину марта 1932 г., когда Чарльз Линдберг стал готовить деньги для передачи похитителям. Делать это пришлось очень аккуратно, поскольку попытка получить в банке 70 тыс. $ наличными непременно привлекла бы внимание полиции. Даже дуболом Шварцкопф легко бы догадался о назначении денег, если бы узнал, что Линдберг пытался получить такую сумму в банке. Опасаясь, что вмешательство полиции испортит все дело, Линдберги собирали деньги через друзей и своего адвоката. Брикенбриджу удалось в несколько приемов раздобыть львиную долю необходимой суммы. В качестве выкупа было решено использовать не доллары, сильно девальвировавшиеся в результате "Великой депрессии", а т. н. золотые сертификаты, которые использовались в начале 30-х годов для стабилизации платежной системы США. Сертификаты номинировались в долларах и фактически не были подвержены инфляции, поскольку их стоимость была привязана к биржевой цене золота (поэтому они и назывались "золотыми", хотя физически были изготовлены из бумаги). Для выкупа были собраны сертификаты не очень крупного номинала - 10 $ и 20 $ - хотя не обошлось и без 100 $. Но Чарльз Линдберг специально пострался их разменять, дабы в последнюю минуту крупный номинал сертификатов не послужил причиной срыва сделки. Вся необходимая сумма не уместилась в сверток указанного преступниками размера. Поэтому 70 тыс. $ пришлось разделить на две неравные части - в свертке побольше были уложены 50 тыс. $, поменьше - 20 тыс. $. В процессе упаковки свертков Линдберг лично переписал номера всех сертификатов. Получившийся список он оставил на хранении в своем сейфе, а его копию вручил адвокату Брикенбриджу, участвовавшему во всех приготовлениях. 
рис. 22: Деньги для выкупа - 70 тыс. $ в золотых сертификатах - перед их упаковкой в конверты были сфотографированы, а номера банкнот - переписаны и оставлены на хранение в двух разных местах. Линдберг безапелляционно заявил, что на передачу денег отправится лично: сумма была слишком велика, чтобы доверить ее кому бы то ни было. В ходе нескольких пробных вылазок в Нью-Йорк, предпринятых в середине марта 1932 г., он убедился, что полиция не следит за ним. Это укрепило его намерение лично присутствовать при передаче выкупа похитителям. Все это время Кондон продолжал свою одностороннюю переписку с похитителями: он размещал в газетах объявления с заранее обусловленным содержанием, а по почте получал новые инструкции преступников. Всего похитителями Линдберга-младшего было направлено 13 писем, содержащих разного рода указания и инструкции (с учетом письма, оставленного на подоконнике в детской комнате во время похищения). Передача выкупа киднэпперам была запланирована на 2 апреля 1932 г. На этот раз местом встречи было выбрано кладбище Св. Раймонда все в том же Бронксе. Сначала Линдберг и Брикенбридж приехали домой к Кондону на автомобиле боксера Эла Рея, друга Линдберга. Там они около двух часов дожидались получения письма с окончательным ответом. Около 20.00 его доставил таксист. После этого Линдберг и Кондон направились к указанному преступником месту. За рулем находился сам Чарльз Линдберг. Он опасался вооруженного нападения с целью захвата денег и держал на коленях взведенный револьвер. Пакеты с деньгами находились подле него. Машина прибыла к воротам кладбища Св. Раймонда в 21.05 2 апреля 1932 г. В этот вечерний час место встречи у кладбищенской ограды выглядело весьма мрачно: небо было закрыто тучами, уличных фонарей окрест кладбища не было вовсе. Кондон вышел из автомобиля, как того требовала инструкция, полученная в последнем письме, и около четверти часа прогуливался взад-вперед. Линдберг все время оставался за рулем, опасаясь внезапного нападения. В конце-концов Кондон потерял надежду встретить "Джона" и быстрым шагом направился к автомобилю. Он уже подошел к задней двери, намереваясь сесть в салон, как его неожиданно окликнули: " Эй, доктор!" Этот окрик хорошо расслышал и Чарльз Линдберг. Джон Кондон пошел на голос и увидел как с земли поднимается тот самый человек, что встречался с ним 12 марта на кладбище "Вудлаун". Оказалось, что он все время прятался в ирригационном стоке, накрывшись с головой одеялом - в вечернее время это обеспечило ему идеальную маскировку. | |
