Murders

Книги Алексея Ракитина в электронном и бумажном виде.

©А.И.Ракитин, 2011 г. ©"Загадочные преступления прошлого", 2011 г.

Феномен массовых убийств в Советской Армии в послевоенное время

Страницы: (1) (2) (3) (4) (5) (6)

Стр. 5

Майор Заико, увидев, что Гаев открыл огонь на поражение, сориентирвоался первым и бросился наутёк. Он побежал вдоль стены казармы, рассчитывая свернуть за угол и выйти из-под огня. В принципе, шансы остаться в живых у майора были неплохие - освещённость территории части была низкой, полярная ночь отлично маскировала любого, кто догадался бы прыгнуть в сугроб. Майору надо было лишь на несколько секунд выйти из зоны видимости убийцы.

     Однако, Гаев и сам понимал это, а потому бросился вслед за офицером, не переставая стрелять на ходу. При этом он выпустил из поля зрения ещё одного солдата, Евгения Чухонина, ставшего свидетелем расстрела у крыльца казармы. Чухонин, едва только пули попали в Дмитриева и Горбунова, метнулся в казарму, завопив во всё горло: "Гаев стрелят в командира!"
     Все военнослужащие, находившиеся в казарме, повскакивали со своих мест и бросились кто куда. Основная группа помчалась в ружейную комнату, рассчитывая открыть её и вооружиться, кто-то попытался спрятаться. Сам Чухонин, пробежав через спальную комнату, заперся в кладовке, рассчитывая, что Гаев не станет осматривать помещение с вёдрами и швабрами. Вместе Чухониным в кладовке заперся рядовой Кривоножкин.
     В это самое время Гаев бежал за майором Заико, стреляя без остановки. Офицер петлял на ходу, рассчитывая уклониться от пуль, однако расстояние между преследователем и убегавшим было слишком мало - едва ли более десятка метров. Гаев попал в спину майору в общей сложности 5 раз, шестая пуля прошила насквозь шапку-ушанку и сбила её в головы офицера. Заико забежал за угол казармы, потом повернул вторично и, наконец, упал в снег. Гаев подошёл к нему, но добивать раненого не стал. Постояв некоторое время над истекавшим кровью офицером и насладившись эффектом, ефрейтор развернулся и направился в казарму - он помнил, что хотел "разобраться" с Москалёвым и решил, что тот находится именно там. Майор Заико умер от острой кровопотери через несколько минут в сугробе позади казармы.
     Войдя в казарму, Гаев крикнул с порога: "Где Москалёв?" и поскольку никто ему не ответил, двинулся осматривать помещения. Он обнаружил некоторых из спрятавшихся военнослужащих, но стрелять в них не стал. Убедившись, что старшего сержанта Москалёва в казарме нет, Гаев в сердцах произвёл выстрел в створ между кроватями. Он ни в кого не целился, выстрелили наобум. Пуля пролетела через всю комнату, пробила дверь кладовки, в которой прятались рядовые Чухонин и Кривоножкин и... ранила обоих. Пуля навылет прошла через обе ноги Кривоножкина и попала в сердце Чухонина, сидевшего на корточках. Последний умер моментально, а Кривоножкин усилием воли заставил себя остаться на ногах и не закричать, дабы Гаев не догадался, что в кладовой кто-то прячется.
     Послонявшись по казарме, разбив телефон, ткнув штыком стенд с фотографиями отличников боевой и политической подготовки, Гаев, наконец, принял очередное решение. Он забрал ключи от ружейной комнаты у младшего сержанта Марьина, пытавшегося открыть "ружейку" перед самым появлением Гаева, и проник в помещение. Там он взял пулемёт РПД и два пустых диска, рассчитывая, очевидно, снарядить их патронами, которыми были набиты его карманы (карабины СКС, пулемёты РПД и автоматы АК-47 были унифицированы для стрельбы одинаковыми патронами). После этого Гаев запер оружейную комнату, ключ положил в карман, дабы никто более не добрался до оружия и вышел из казармы.
     Убийца стоял на крыльце, размышляя о своих дальнейших действиях и, очевидно, обдумывая где надлежит искать старшего сержанта Москалёва, как тут по иронии судьбы тот сам вышел на него. Буквально!
     Москалёв, не отыскав свою подругу на станции Титовка, решил вернуться в расположение части. Он пешком преодолел расстояние в один километр и появился возле КПП спустя минут 30-40 после того, как на грузовике подъехали солдаты, бывшие с ним в командировке. То, что Москалёв отстал от сослуживцев, спасло ему жизнь. Примечательно, что старишй сержант, проскочив КПП, даже не заметил отстуствие караульных, сбежавших при первых звуках стрельбы. Также Москалёв не увидел трупа Юрия Горбунова, лежавшего в нескольких метрах от ворот, и не обратил внимания на тело рядового Дмитриева, который также лежал на открытом месте неподалёку от казармы. Объяснение этому может быть только одно - старший сержант был крепко пьян.
     Итак, пьяный Москалёв вышагивал от КПП в направлении здания штаба части, не зная, что на него объявлена самая настоящая охота. Гаев же в это самое время размышлял, покачиваясь на крыльце казармы, где бы ему отыскать своего обидчика и... увидел, что этот самый обидчик спокойно проходит мимо на удалении в 30-35 м. Гаев до такой степени обрадовался встрече, что даже не стал маскировать свои истинные намерения - вскинув карабин, он открыл огонь в спину Москалёва.
     Москалёв же, сообразив, что стрельба ведётся по нему, пустился наутёк. Ефрейтор погнался следом, не забывая постреливать на ходу. Всего он выпустил 4 или 5 патронов, но попадания так и не добился. Москалёв добежал до здания штаба и запер дверь изнутри. В штабе царила паника - о том, что Гаев похитил карабины и патроны, стало известно от солдат, примчавшихся из караулки, а стрельба возле казармы была слышна без всяких рапортов. Теперь же Москалёв прямо сказал, что Гаев направляется в штаб и устроит тут самосуд.
     Справедливость его слов подтвердили удары и выстрелы в дверь - это ефрейтор начал ломиться в штаб. Находившиеся в помещении военнослужащие бросились в противоположный конец здания и быстро открыв окно, выпрыгнули наружу. Москалёв, однако, этого делать не стал - он логично предположил, что Гаев станет преследовать его в тундре и если только ему удастся его ранить, то шансов убежать у старшего сержанта не будет. А потому Москалёв поступил хитрее - он спрятался в снарядном ящике, в котором хранились матрас и подушка дежурного по части.
     Гаев минут пять ковырялся с закрытой дверью и, наконец, сумел при помощи штыка отодвинуть засов, благодаря чему дверь открылась. Он ворвался в штаб, рассчитывая найти Москалева, однако его ждало разочарование - открытое настежь окно подсказало, что все, находившиеся в здании, благополучно убежали в тундру. Гаев не знал, что именно Москалёв никуда убегать не стал, а прячется буквально в пяти метрах от него. В досаде Гаев выстрелил в окно, а потом, действуя по уже отработанной схеме, разбил телефонный аппарат и обрезал провод.
     После этого он вышел из здания штаба и ушёл в неизвестном направлении.
     Информация о событиях на станции Титовка быстро дошла до окружного командования. В течение нескольких часов в часть, где бесчинствовал Гаев, стали прибывать манёвремнные группы, силами которых предполагалось утром 24 ноября приступить к прочёсыванию местности. Расположенные в непосредственной близости воинские части, прежде всего, два авиационных полка, были немедленно переведены в режим усиленного несения службы.
     Поисковую операцию, однако, разворачивать не пришлось - около 6 часов утра 24 ноября ефрейтор Михаил Гаев явился в общежитие железнодорожных рабочих в пятнадцати километрах от станции Титовка и сообщил, что хотел бы добровольно сдаться милиции. При нём оказался один карабин и 118 патронов, другой карабин, как и ненужный пулемёт РПД, он бросил в тундре, где они впоследствии и были найдены.
     В результате действий Гаева были убиты 4 военнослужащих, ещё 1 ранен. По странному стечению обстоятельств тот человек, который возбудил в Гаеве наибольший антагонизм (речь идёт о старшем сержанте Москалёве), остался цел и невредим. В ходе следствия Гаев неоднократно менял свои показания, то утверждая, будто причиной его гнева была задержка демобилизации, то отказываясь от этого. В конечном итоге, он постарался не подчёркивать свою неприязнь к майору Заико, поскольку это рождало вопросы об отношении Гаева к членству в КПСС. Гаев был подвергнут комплексной психиолого-психиатрической экспертизе, которая отклонений, значимых при вынесении судебного решения, не обнаружила. На суде ефрейтор довольно топорно валил вину за случившееся на старшего сержанта Москалёва, который и мясо из охраняемого вагона украл, и водку купил, и напоил ею всех подчинённых, и в итоге его, Гаева, ещё и избил ни за что ни про что. Кроме того, много времени суд уделил изучению вопроса об умышленности убийства майора Заико, хотя, вообще-то, не совсем понятно, что тут можно было оспаривать? Трудно представить, как можно неумышленно выстрелить в спину убегающему человеку 6 раз и попасть в спину 5 раз. Рассказывая об убийствах других военнослужащих - Дмитриева, Горбунова, Чухонина - обвиняемый простодушно подчёркивал, что "зла к ним не испытывал", как будто наличие или отсутствие злобного чувства как-то меняло юридическую оценку факта умышленного группового убийства. Понятно, что такая тактика самооправданий мало могла помочь обвиняемому, поэтому приговор к высшей мере наказания оказался вполне ожидаем и заслужен.

     Гаев пытался оспорить приговор и в июле 1971 г. подал кассацию в Военную коллегию Верховного Суда СССР. В ней он указывал на своё пролетарское происхождение, на то, что начал трудовой путь в 15 лет в леспромхозе, закончил ПТУ, в армии - опять же-шь! - служил справно, был поощрён отпуском и даже стал членом КПСС. Несмотря на перечень всех этих заслуг, военные судьи остались равнодушны к судьбе убийцы и причин для пересмотра приговора не нашли. В июне 1972 г. приговор был приведен в исполнение.
     Михаил Гаев - яркий пример социопата в "советском интерьере". Человек не очень образованный, но энергичный и готовый использовать в своих интересах любую возможность, сулившую потенциальную выгоду. В армии оказалось полезно демонстрировать комсомольскую активность и он ретиво взялся её изображать. Как только появился шанс вступить в Коммунистическую партию - он немедленно им воспользовался, хотя ясно, что никаких серьёзных политических убеждений он не придерживался и даже вряд ли особенно задумывался на эту тему. Членство в партии давало различные сиюминутные выгоды (и ещё более значимые в перспективе), а потому он просто желал эти выгоды получить. Когда же выяснилось, что из-за членства в партии ему придётся подзадержаться в армии на несколько дней, Гаев воспринял это как мошенничество со стороны командования. Ещё бы, он ожидал всяческой "халявы" и всевозможных бонусов, а тут вдруг оказывается, что у него появились некие обязательства! Да это же просто обман... Несомненно, что именно такими категориями Гаев и рассуждал: он сам привык обманывать и манипулировать людьми, поэтому других отношений и не допускал.
     С точки зрения любого нормального человека, способного просчитывать наперёд развитие событий и управляющего своим гневом, ситуация с задержкой демобилизации не представляет никаких проблем и стрессовой не является. Но к Гаеву это не относится, его эгоизм и бездушие поражают не столько даже своим цинизмом, сколько откровенностью. То обстоятельство, что такие люди, как он, на шестом десятке лет "социалистического строительства" получали возможность без особых затруднений вступать в Коммунистическую партию (а такая возможность являлась для Советского Союза своеобразным "социальным лифтом"), не может не настораживать. Это зримое свидетельство того самого негативного отбора, дававшего всяческие преференции приспособленцам, стяжателям и социопатам, что в конечном итоге и погубил Советскую власть.
     М а с с о в ы й    у б и й ц а    А р т у р а с    С а к а л а у с к а с (расстрел караула 23.02.1987 г.)
     История массового убийства Артурасом Сакалаускасом своих сослуживцев не может быть обойдена в настоящем посвествовании молчанием. И дело тут даже не в том, что случившееся прекрасно иллюстрирует описанные психологические проблемы, толкающие потенциального преступника на убийство, а в том, что история этого массового расстрела разбудила страну, могие десятилетия дремавшую в анабиозе бесстыжей коммунистической лжи. Подлинная история Сакалаускаса, просочившаяся (пусть и не сразу) на страницы советских газет и в студии советских телепрограмм, сделалась одной из первых зримых ласточек горбачёвской "Перестройки". После выстрелов Сакалаускаса многое в стране стало иным - на короткое время изменилось лицо Советской армии, впервые громогласно заявили о себе националистические движения в республиках Прибалтики, а советская молодёжь начала открыто заявлять о своём нежелании служить в "такой армии".
     Артурас Сакалаускас родился в 1968 г. в Вильнюсе, после окончания 8-класса поступил в строительный техникум и в июне 1986 г. был призван на действительную военную службу. Впоследствии его младший брат Эдвард, рассказывая о нём, непременно упоминал, что Артурас всегда был рассудителен, спокоен и бесстрашен, несколько раз разнимал дерущихся мужиков, не боясь попасть под горячую руку. До призыва Артурас ухаживал за девушкой, в дурных компаниях не общался, приводов в милицию не имел. В общем, это был вполне положительный молодой человек, ни в чём предосудительном не замеченный.
     После "учебки" и принятия присяги Артурас попал в воинскую часть 6717, располагавшуюся в самом центре Ленинграда по адресу улица Якубовича, дом №26. Часть входила в состав Внутренних войск МВД СССР, это был конвойный полк, обеспечивавший охрану осужденных судом лиц при их транспотировке по всей территории Европейской России - от Свердловска до Минска и от Минеравльных Вод до Мурманска. Труд конвоира был сложен и опасен, поскольку приходилось иметь дело с коварным и непредсказуемым контингентом, да и бытовые условия были весьма непросты - многие сутки в поездах, в тесном объёме, без свежего воздуха, в условиях крайне ограниченного общения, далеко не барского питания... Даже у подводников служба во многих отношениях лучше.
     Отношения всех молодых солдат, прибывших тем призывом из Вильнюса, со "стариками" не заладились сразу. Надо сказать, что конвойные войска во все времена считались сильно криминализированными - сказывалась, видимо, близость "уголовного контингента" и неизбежное влияние последнего. Репутация в/ч 6717 была дурной задолго до истории, приключившеся в феврале 1987 г., так что особенно удивляться тому, что "литовцев" в конце лета 1986 г. встретили откровенно плохо вряд ли следует. Было много побоев, издевательств, по меньшей мере три товарища Сакалаускаса попали осенью в медсанчасть с разного рода травмами. Доставалось и Артурасу, хотя он старался держаться, домой о проблемах ничего не сообщал, надеялся, что со временем станет легче.
     В части сложился круг лиц числом 6 человек, особенно третировавших Сакалаускаса. Все эти люди вместе с Артурасом приказом командира роты получили наряд в один конвой, который должен был убыть из Ленинграда 9 февраля 1987 г. (Специальный поезд МВД под №934 в течение двух недель должен был проехать по маршруту "Ленинград-Свердловск-Новосибирск-Свердловск-Ленинград", вывезя из Северной столицы на Урал и в Западную Сибирь около 150 осужденных). Вечером перед отъездом Сакалаускас рассказал своему товарищу Рожанскасу, также призванному из Вильнюса, что попал в одну команду с "самыми большими гадами" и высказал мнение, что командир роты умышленно свёл их вместе. Очевидно, планировал "пообломать рога" строптивому литовцу.
     9 февраля конвойная группа в составе 6 военнослужащих (плюс к их числу старший группы прапорщик Пархоменко и повар рядовой Гатауллин) выехала из Ленинграда. Конвой отвечал за доставку в Свердловск двух вагонов с этапируемыми заключенными - в одном вагоне содержались женщины, в другом - мужчины. Помимо конвориров и осужденных в поездке участвовал и проводник Дашкиев.
     Как впоследствии стало известно из показаний этапируемых, издевательства над Сакалаускасом начались сразу же по отъезду. Его поставили в наряд и не сменяли целые сутки. Повар приносил ему пересоленую пищу, а когда Артурас попросил не сыпать столько соли, тот пообещал "добавить песка". После суток беспрерывного несения дежурства Сакалаускас обратился к прапорщику Пархоменко с просьбой произвести подмену, что вызвало гнев как самого прапорщика, так и остальных членов конвоя. Сакалаускас был избит и отправлен обратно в караул "на бочку". Всё это время состав конвоя безостановочно пьянствовал и развлекался в меру небогатых ума и фантазии: военнослужащие играли в карты, тренькали на гитаре... На вторые сутки безостановочного несения караула не спавший и голодный Артурас расстелил на полу шинель и уснул. Сослуживцы заметили это и решили подшутить сообразно своему пониманию юмора: они стащили сапог с левой ноги солдата, заправили куски газеты между пальцами ног и подожгли. Эта милая шутка называлась на казарменном слэнге "велосипедом" в силу того, что проснувшийся начинал сильно крутить и стучать ступнёй, страясь сбить пламя. Насмеявшись вдоволь, сослуживцы ещё раз избили Сакалаускаса: за утрату бдительности!
     Артурас получил сильные ожоги пальцев и некоторое время даже не мог обуть сапог. От боли, голода, бессоницы, пережитых унижений, в состоянии минутной слабости он расплакался, как мальчишка. Свидетелями этой сцены стали этапируемые женщины, которые впоследствии рассказали об увиденном на суде. Некоторые из них заговорили с Артурасом, высказываясь в том духе, что такого беспредела даже рецидивисты не творят. Одна из женщин, обращаясь к солдату, в сердцах восклинула: "да зачем же ты терпишь такое?". Артурас промолчал, но этот эмоциональный крик, видимо, отложился в глубине его души и повлиял на принятие последующих решений.
     Поездка в Свердловск прошла без особых происшествий и все заключённые были сданы на руки принимающей команде. Обратно конвой ехал в пустом вагоне. Что именно там происходило известно только со слов Артураса Сакалаускаса - все остальные обитатели вагона оказались в конечном счёте мертвы.
     Следствие признало соотвествующими истине показания Сакалаускаса, из которых следовало, что 23 феврая 1987 г. около 15 часов его разбудили рядовые Мансуров и Джафаров, которые потребовали, чтобы Сакалаускас прошёл с ними. Упомянутые Мансуров и Джафаров завели Артураса в туалет, где сначала принялись ругать за якобы некачественную уборку отхожего места. Эта уборка была поручена Сакалаускасу ранее и он выполнил её, якобы, недостаточно добросовестно. После разного рода нотаций и оскорблений, в том числе физических (т.е. побоев), оба солдата решились на большее. Путём запугивания и избиений, они принудили Сакалаускаса спустить форменные брюки до колен, после чего Мансуров удушающим приёмом стал удерживать Сакалаускаса в согнутом положении, предоставляя тем самым Джафарову возможность осуществить анальный половой акт. Из-за нехватки воздуха Сакалаускас потерял сознание (или по крайней мере утверждал впоследствии, будто потерял), во всяком случае деталей последующих событий он не мог изложить последовательно и связно.
     По его словам, он пришёл в сознание оттого, что Мансуров и Джафаров поджигали спичками пальцы его ног, приводя в ознание (напоминаем, что 10 февраля Сакалаускас уже получил ожог пальцев ног!). Убедившись, что Сакалаускас пришёл в себя, Джафаров пообещал ему, что скоро весь караул изнасилует его, после чего ушёл вместе с Мансуровым. Артурас как мог привёл себя в порядок, в частности, он снял кальсоны, испачканные спермой, и сжёг их в печи, расположенной подле туалета (по другой версии событий - он выбросил их в окно, хотя это вызывает опредленные сомнения, вагонные окна были заделаны на зиму так, что открыть их без использования инструмента было невозможно).
     Трудно сказать, каковы бы оказались последующие события, но Сакалаускас, выйдя в коридор, обнаружил, что пьяный прапорщик Пархоменко спит в приоткрытом купейном отсеке (начальник караула имел своё купе). Расположенный напротив его дивана металлический ящик с оружием и боезпасом оказался открыт. Сакалаускас без раздумий решил воспользоваться неожиданно появившейся возможностью поквитаться с обидчиками. Он вынул из ящика два пистолета ПМ и две обоймы, быстро вернулся в туалет и зарядил их.
     Дальнейшие действия Сакалаускаса нельзя охарактеризовать иначе, как обдуманные и последовательно реализованные. Чтобы подойти к купе, где пьяные караульные играли в карты, ему надлежало пройти мимо купе командира, но в таком случае Пархоменко, разбуженный стрельбой, оказался бы у него за спиной. Чтобы исключить эту возможность, Сакалаускас подошёл к спавшему прапорщику и выстрелил в голову с близкого расстояния. Из-за стука колёс звук выстрела оказался не особенно сильным, во всяком случае пьяные сослуживцы ничего не услышали и продолжали играть в карты, хохоча и матерясь во всю глотку.
     Появление Сакалаускаса в дверях купе с двумя пистолетами в руках вызвало шок. Артурас не дал опомниться своим обидчикам и открыл огонь практически в упор - расстояние до самой дальней цели едва ли превышало 2 м. Впоследствии Артурас вспоминал, что во время "первого подхода" не стрелял в проводника Дашкиева, поскольку не решил окончательно, хочет ли он его убить? Расстреляв обе обоймы, Артурас вернулся в купе начальника караула, бросил на пол один из пистолетов, и перезарядил другой. После этого взял из металлического ящика новый пистолет, зарядил его и направился к купе рядового состава. Однако, дверь теперь оказалась закрыта - раненые сориентировались в обстановке и попытались спастись. Сакалаускас решил, что дверь закрыл проводник Дашкиев, возможно, эту деталь он выяснил в ходе коротких переговоров с запершимися через дверь. Пока продолжались эти переговоры, младший сержант Никодимов и старший сержант Столяров, стараясь уйти с линии огня, вскарабкались наверх и забились в багажное отделение, расположенное под потолком купе. Там они надеялись переждать опасный момент. Расчёт их, однако, не оправдался - Сакалаускас услышал возню над головой (багажный отсек занимал пространство над коридором) и принялся стрелять на звук. Впоследствии оказалось, что стрелял он на редкость удачно: из 6 пуль, выпущенных в потолок, 3 угодили в голову Никодимову, 1 - в голову Столярову и 2 - в грудь последнего. Оба сержанта там и скончались...

     После этого Сакалаускас выпустил несколько пуль в район дверного замка, надеясь поразить того, кто запер дверь. Прислушавшись и убедившись, что движения в купе нет, Артурсас открыл замок своим ключом и принялся было добивать раненых, но тут его отвлёк прапорщик Пархоменко, выскочивший из своего купе. Да-да, прапорщик оказался жив, несмотря на то, что пуля раздробила ему правую височную кость (благодая движению пули по касательной ранение не привело к необратимым повреждениям мозга)! Артурас был вынужден остановить добивание раненых, вернулся в коридор и произвёл в сторону прапорщика четыре выстрела. Пархоменко упал рядом с открытой дверью в кухонный блок, примерно в 4-5 м. от стрелявшего и затих. Сакалаускас, решивший, что убил прапорщика, вернулся в купе, но Пархоменко только притворился мёртвым. Он нашёл в себе силы заползти в кухонный отсек и забиться под стол, где в конечном итоге и умер от острой кровопотери минут через 5-10 после ранений.
     После того, как в пистолетах закончились патроны, Сакалаускас бросил ненужное оружие и снова направился в купе начальника караула. Там он снарядил обоймами ещё два пистолета и возвратился обратно, туда, где лежали тела его убитых и умиравших обидчиков. Он произвёл ещё несколько добивающих выстрелов, дабы убедиться, что никто не останется в живых.
     Всего Сакалаускас произвёл 46 выстрелов, 33 пули попали в людей. Жертвами расправы Артураса Сакалаускаса явились начальник караула, личный состав караула в количестве 6 военнослужащих, и проводник вагона. Хотя последний не являлся военнослужащим и до известной степни оказался случайной жертвой, Сакалаускас решил убить проводника за то, что тот "подзуживал и всегда смеялся над издевательствами". Тот факт, что Артурас произвольно остановил стрельбу, когда решил, что её цель достигнута, ясно свидетельствует о сохранении его волевой сферы, способности управлять своим гневом и планировать поступки.
     (на предыдущую страницу)                                         (на следующую страницу)