Murders

Книги Алексея Ракитина в электронном и бумажном виде.

©А.И.Ракитин, 2011 г. ©"Загадочные преступления прошлого", 2011 г.

Феномен массовых убийств в Советской Армии в послевоенное время

Страницы: (1) (2) (3) (4) (5) (6)

Стр. 4

Ещё в ходе первого беглого допроса в квартире, Суровцев рассказал о том, как появился и реализовывлася план кровавой бойни. По его словам, Коршунов давно предлагал осуществить захват какого-то значимого объекта, нападение на который Советская власть скрыть от населения не сможет.

     Как было написано выше, в качестве возможных вариантов рассматривались здания горкома и обкома КПСС, областной прокуратуры и одного из трёх отделов милиции. Однако, по-видимому, опасаясь расправы милиционеров, которые окружали егов ту минуту, Юрий Суровцев несколько видоизменил свой рассказ и заменил "милицию" на "машину". По его версии, изложенной во время этого допроса, планировался захват автомашины, разъезжая на которой по всему городу дезертиры намеревались расстреливать попавшихся навстречу людей. На самом деле преступники, если бы только действительно пожелали, вполне могли захватить машину, ведь именно на автомашине они уезжали от воинской части после своего побега.
     В ходе событий 26-27 сентября 1968 г. в Курске были убиты 13 человек и ранены 11 (из общего числа 24 пострадавших во время стрельбы по площади были убиты и ранены 17 человек, включая погибшего в "автозаке"). По разным оценкам в то время на привокзальной площади и остановках общественного транспорта рядом с ней находилось от 800 до 1 тыс. человек. Принимая во внимание, что огонь вёлся из двух автоматов буквально по сплошной стене из человеческих тел, нельзя не признать того, что жертв оказалось сравнительно немного. Большое количество человеческих жизней были спасены благодаря тому, что люди не поддались панике и смогли действовать организованно.
     Мировая история криминалистики знает немало примеров того, как преступники-психопаты объединяются в пары или группы и решаются на преступления, которые в полной мере могут быть классифицированы, как совершенные в условиях неочевидности мотива. Разумеется, преступников-одиночек намного больше, но это вовсе не означает, будто "союз по интересам" невозможен. Нет, он вполне возможен и вовсе не является чем-то исключительным. Иногда отношения внутри подобных криминальных тандемов строятся на основе сексуальной привязанности, причём такая связь может быть как гетеро-, так и гомосексуальной. Но это не обязательное условие, известны случаи, когда криминальные дуэты складывались потому, что людям, их создававшим, просто нравилось убивать, мучить и манипулировать другими людьми. Причём им нравится как само преступное действие, так и фантазии на эту тему. Независимо от того, присутствует ли в такой связке сексуальное влечение или нет, лица, образующие криминальный дуэт, могут быть чётко разделены по степени доминантности. Один из них явно давлеет над другим, навязывая свою волю и генерируя преступные идеи и фантазии. Высокодоминантного лидера в такой паре можно представить в виде ледокола, прокладывающего путь, при этом его низкодоминантный друг добровольно оказывается в положении ведомого. При этом второй вовсе не есть жертва обстоятельств, во время совершения преступных деяний он действует осмысленно, отдаёт себе отчёт в том, что преследует преступную цель и желает наступления вполне определённых последствий. Поэтому в корне неверно считать, будто низкодоминантный член преступной пары лишь поддался давлению старшего товарища и потому вина его много меньше. На самом деле это не так.
     Характерной особенностью криминальных дуэтов и групп, совершающих преступления с неочевидным мотивом, является склонность низкодоминантного члена предать высокодоминантного лидера в минуту опасности или иного сильного психологического напряжения. Для описания этого как нельзя лучше подходит пословица "где тонко - там и рвётся". Столкнувшись с угрозой возмездия за совершенные преступления, низкодоминантный член криминального дуэта естественным образом (разумеется, с точки зрения своей логики) приходит к мысли предать лидера, того самого товарища, которого он совсем недавно буквально боготворил, уважал и считал "другом до гробовой доски". Эта склонность к предательству слабейшего из преступников хорошо известна криминальным психологам и широко используется в самых разных ситуациях (при ведении переговоров, допросов, проведении оперативно-розыскных мероприятий). Интересно и то, что решившийся на предательство преступник всерьёз считает, что сумеет обмануть представителей правоохранительных органов и убедить их в том, будто он сам явился жертвой и сейчас добровольно помогает закону.
     Всё, отмеченное выше, в полной мере относится к преступному тандему Коршунов-Суровцев. Два товарища на протяжении более полугода лелеяли планы мести Советской власти, обсуждали детали того, когда, кого и как им предстоит убивать, что надлежит сделать в процессе подготовки. На этом этапе преступные замыслы каждого из участников, до того неконктретные и чисто умозрительные, оформились и приняли форму твёрдой решимости. Каждый из участнков имел определённые психологические проблемы и отклонения в поведении, но если бы военнослужащие не встретились, вполне возможно, что ничего похожего на массовое убийство не произошло бы. Однако, встреча и последующая дружба привели к тому, что антагонизм к военным порядкам и общественному строю усилился в душе каждого благодаря обоюдному влиянию. Коршунов, как более развитый интеллектуально и психологически крепкий, занял доминирующее положение в паре и его мрачная решимость покончить с беспросветной жизненной тоской индуцировала такое же точно чувство в душе Суровцева. При этом происходил и обратный процесс - видя, как последний внимает каждому сказанному слову и соглашается со всеми выводами, Коршунов убеждался в собственной правоте и ещё более заряжался решимостью.
     При этом не следует переоценивать антисоветский уклон в настроении обоих преступников. Они не являлись идейными антикоммунистами и их антисоветская риторика и ненависть к общественным порядкам лишь маскировали антисоциальные наклонности, присущие обоим. Ведь жертвами Коршунова и Суровцева в конечном итоге стали самые обычные рабочие и служащие, не имевшие вообще ни малейшего отношения к советской административной машине. Примечателен тот страх, который испытали "борцы с коммунистическим засильем" при виде милиционеров на площади перед зданием горкома КПСС. Казалось бы, вот тут бы ретивым антисоветчикам и проявить свой норов и непримиримость, но нет! - они трусливо проехали мимо и после долгих колебаний выбрали в качестве объекта нападения жителей самой заурядной советской коммуналки. Очевидно, что антисоветчина являлась лишь формой антисоциального поведения обоих военнослужащих. Окажись они в условиях капиталистического быта, очень скоро "антисоветская" риторика сменилась бы "антикапиталистической", причём и та, и другая в одинаковой степени остались бы демагогичны и бессодержательны.
     Юрий Степанович Суровцев не без удовольствия принимал участие в убийствах неповинных людей. После того, как ранним утром 26 сентября появились первые жертвы, он имел в своём распоряжении целые сутки для того, чтобы остановить своего дружка. Но он этого не сделал и нетрудно понять почему - ему нравилось происходившее. Он пил водку вместе с Коршуновым, насиловал беззащитную женщину и сознание власти пьянило его. В своих собственных глазах в те минуты он был могуч и бесстрашен, ведь у него под рукой находился автомат и рядом не было командира, чьи приказы следовало выполнять без обсуждений. Это было то самое торжество психопата, которое только и способно сделать людей этого сорта счастливыми. Именно потребность в повторении этого чувства и толкает серийных убийц на новые преступления.
     Но всё в душе Суровцева перевернулось, когда он понял, что оказался в ловушке и из квартиры №41 ему уже не удастся сбежать. Если бы оба психопата всё время оставались рядом, то решимость Коршунова умереть, безусловно соответствующим бы образом влияла и на Суровцева. Но преступники разделились - Коршунов контролировал входную дверь, а Суровцев всё время находился в самой дальней комнате. И чем больше он находился наедине со своими мыслями, тем больший страх испытывал перед неотвратимой смертью. Безусловно, на его настроение повлияли монологи командира части и его заместителя по политчасти, которые через громкоговоритель уговаривали Суровцева сдаться. Окажись на его месте высокодоминантный Коршунов все эти монологи не принесли бы результата, но к счастью, этого не произошло. Тривиальные призывы проявить благоразумие и не усугублять кровопролитие упали на благодатную почву, и Суровцев в конце-концов решил, что он может ещё найти из сложившейся ситуации приемлемый выход.

     Виктор Суровцев застрелил своего друга, вдохновителя и соучастника преступлений в твёрдой уверенности, что этот шаг поможет ему избежать наказания за содеянное. Предательство само по себе отвратительно, но то предательство, что совершил Суровцев отвратительно стократ. На допросах во время следствия он пытался уверить, будто никого не убивал, якобы все жертвы убиты Коршуновым. Это попытка ввести следствие в заблуждение была циничной и наивной одновременно. Баллистические экспертизы пуль, извлечённых из тел погибших и раненых, однозначно доказали, что стрельба на поражение велась из обоих автоматов. Но Суровцев, с присущим всем психопатам самомнением, отстаивал свою точку зрения и искренне верил, что сумеет всех убедить в собственной правоте.
     После вынесения вполне ожидаемого смертного приговора он впал в тяжелейшую депрессию, стал демонстрировать признаки религиозного помешательства, повторял сочинённые им самим молитвы, требовал встречи со священником, при этом носил на шее языческий амулет, представлявший собой дольки чеснока, нанизанные на суровую нитку. Амулет призван был защитить его от сглаза и происков злых демонов. От сглаза и демонов он, быть может, его и защитил, но против пули оказался бесполезен - в мае 1970 г. бывший ефрейтор Советской армии Юрий Степанович Суровцев был расстрелян в тюрьме города Шахты.
     М а с с о в ы й    у б и й ц а    Ю р и й    Г а е в (расстрел 23 ноября 1970 г.).
     Кровавая история, выпукло продемонстрировавшая описанные в начале этой главы изъяны, присущие нравам и порядку в Советской армии, произошла 23 ноября 1970 г. в суровом заполярном краю у станции Титовка Мурманской железной дороги. Это был шестьдесят девятый градус северной широты, где к тому моменту уже царила полярная ночь, а тундра продувалась ледяными арктическими ветрами. Безблагодатность как она есть!
     Станция Титовка никакого хозяйственного значения не имела - рядом с ней не было ни постоянных населенных пунктов, ни промышленных объектов, располагались только воинские части: с одной стороны железной дороги аэродром, с другой - мотострелковая часть, далее - узел связи. В то время этот район был буквально нашпигован военными объектами, поскольку примыкал к советско-норвежской границе, а Норвегия ялвляась членом НАТО!
     Юрий Михайлович Гаев, родившийся в 1950 г., в ноябре 1968 г. был призван на действительную военную службу и попал в небольшой заполярный гарнизон у станции Титовка. Воинская часть занималась охраной складов горюче-смазочных материалов и попутно привлекалась к охране воинских грузов, следовавших по Мурманской железной дороге. В армии Гаев быстро сориентировался и понял, что вступление в Коммунистическую партию может дать определенные жизненные бонусы, а потому постарался проявить себя на ниве комсомольской работы: начал говорить правильные речи на собраниях, "вскрывать недостатки", "бороться за показатели"... Побывал на комсомольской конференции, за отличные успехи в боевой и политической подготовке был поощрён краткосрочным отпуском домой, в Карелию. Ближе к концу второго года службы был принят кандидатом в члены КПСС. Всё было, вроде бы, хорошо, Гаев ожидал демобилизации к 1 декабря 1970 г. Во-первых, к этому времени исполнялось два полных года с момента призыва, а во-вторых, он, как кандидат в члены КПСС и отличник боевой и политической подготовки, был вправе рассчитывать на особое к себе отношение. Так было вплоть до 22 ноября 1970 г., но в тот день будущий убийца узнал, что домой он до 1 декабря уехать не сможет.
     Командир части майор Заико Л.А. сообщил Гаеву, что тот должен будет остаться, чтобы присутствовать на партсобрании, запланированном на 2 декабря. А значит, демобилизоваться придётся 3 числа, а может, и позже. Надо сказать, что никакого особого волюнтаризма в этом решении не было - по действовавшему в то время "Закону о всеобщей воинской обязанности" срок службы для солдат осеннего призыва засчитывался с 1 января следующего после призыва года. В случае с Гаевым это означало, что юридически его служба началась 1 января 1969 г., а значит, демобилизация должна будет произойти до 31 декабря 1970 г. включительно. То, что фактически Гаев служил с середины ноября 1968 г. значения не имело - командование имело законное право задержать его вплоть до Нового года. Это, кстати, была распространённая практика и многие "срочники" служили в армии на несколько недель больше календарных 24 месяцев.
     Тем не менее, мысль о том, что ему придётся задержаться в ненавистной армии на несколько дней, вызвала у Гаева что называется раздрай душевный. Он вообще был сварливым, грубым и неприятным человеком, но об этом вспомнили только после трагедии. А до этого он считался образцовым ефрейтором...
     Итак, первый повод для фрустрации Гаева обеспечил командир части. Если бы образцового ефрейтора более не беспокоили, быть может, ничего бы и не произошло и этот сюжет не попал бы в данную книгу, однако... история сослагательного наклонения не знает. Гаева вместе с командой сослуживцев направили в суточную командировку - им предстояло сопроводить железнодорожный состав с мясом на базу Ленинградского военного округа и к вечеру следующего дня вернуться обратно. Команда состояла из пяти человек, включая Гаева, старшим был назначен командир взвода Москалёв, старший сержант-сверхсрочник.
     Команда сопроводила груз, вскрыв попутно один из охраняемых вагонов и похитив почти центнер различного мяса и мясных консервов (замечательная пословица "что охраняем, то и имеем" родом как раз оттуда, из солнечной эпохи "развитого социализма", в годы которого "несуны", т.е. расхитители "социалистической собственности", из явления чисто криминального превратились в проблему экономическую). Мясо посредством натурального обмена было обращено в семь бутылок водки и кое-какую закуску - сыр, колбасу, копчёную рыбу - так что обратная дорога удалась на славу. Бойцы караульного фронта весело погужевали и после полудня 23 ноября завалились спать на полках плацкартного вагона. Надо сказать, что в вагоне ехали и мирные советские граждане, которые наблюдали попойку вооружённых военнослужащих, но никто из них, разумеется, остановить героев тылового обеспечения не посмел.
     Всё было хорошо до того момента, когда старший группы стал будить подчинённых. Заслуженный "дембель", отличник боевой и политической подготовки, кандидат в члены КПСС Михаил Гаев послал своего командира Москалёва неприличными словами далеко и надолго. По понятиям Советской армии "дембель" имел полное право "забить болт на службу" и его не следовало беспокоить приказами - он уже одной ногой не в армии, он - на "гражданке". Во многих воинских частях существовал ритуал раздачи "дембелями" своих папирос "духам" (солдатам, мобилизованным по последнему призыву), отказ от сахара или масла в их пользу. Дескать, "дембелю" не надо, он отожрётся на "гражданке". В общем, "дембелей" старались не трогать даже офицеры, поскольку это была категория самых обнаглевших, разжиревших и обленившихся солдат. И вот такому "дембелю" Гаеву старший сержант говорит: "Вставай, пошёл на выход, карабин не забудь!"
     Геав разъярился, вскочил с полки и со всего маху ударил Москалёва головой о перегородку, затем - в вагонное стекло, разбив которое Москалёв свесился наружу, едва не вывалившись. Гаев сжимал его горло руками и старший сержант понял, что каша заварилась серьёзная - его сейчас либо выбросят из вагона, либо задушат... спасая себя, он несколько раз ударил свободными руками нападавшего, разбив тому губы и сломав нос. Острая боль вынудила Гаева ослабить хватку и это позволило Москалёву вырваться из захвата. Гаев, увидев, что противник освободился, неожиданно бросился прочь, прокричав старшему сержанту на ходу: "Тебе конец! Я тебя пристрелю!"
     Пока потрясённые свидетели безмолвно следили за этой сценой, ефрейтор пробежал по вагону, выскочил в тамбур, где проводник уже открывал дверь на подъезде к станции и... прыгнул в заполярную тьму. Москалёв кое-как растолкал своих напившихся подчинённых, приказал им собрать пожитки и оружие и вышел вместе с ними на станции Титовка, где команду поджидал автомобиль, присланный из части.
     Тут самое время задать весьма уместный вопрос: а почему убегавший Гаев, грозившийся застрелить командира, не сделал этого прямо в вагоне? Ведь команда из пяти военнослужащих возвращалась из служебной командировки и имела при себе карабины СКС. Казалось бы, возьми карабин и - застрели ненавистного командира!
     Но - нет! И в этом скрыта одна из великих советских тайн: далеко не всем солдатам, заступающим в караул, выдавались патроны. В этом, кстати, была своя логика: противник не знает, имеются ли у часового патроны в магазине, а для того, чтобы это узнать, придётся осуществить нападение. То есть, обозначить свои намерения. Так что определенное сдерживающее значение оружие, безусловно, имело. А то, что у солдата без патронов меньше шансов открыть стрельбу в своих сослуживцев или покончить жизнь самоубийствм - это ж очевидно! Поэтому практика заступления в наряд без патронов стала в Вооружённых Силах СССР в середине 1960-х гг. повсеместной. Хотя в самом факте несения службы невооружённым военнослужащим есть некий элемент абсурда. Но для Советского Союза подобная абсурдистика была почти нормой.
     Гаев знал, где находятся патроны и направился именно туда. Старший сержант Москалёв не знал намерений сбежавшего "дембеля", но словно просчитал его действия и поступил довольно неожиданно, что и спасло ему в конечном итоге жизнь. Соскочив вместе со своими тремя подчинёнными на станции Титовка с поезда, он велел им отправиться в часть на автомашине, которая встречала команду, а сам решил задержаться. Он отправился к знакомой женщине, проживавшей неподалёку, где рассчитывал ещё выпить водки и немного пообщаться. Его же подчинённые - рядовые Горбунов, Дмитриев и Чухонин - влезли в кузов ГАЗ-66 вместе с оружием и вещмешками и направились в расположение части. Им надо было проехать немногим более километра, Москалёв же намеревался явиться туда пешком поближе к ночи. Так он уже поступал неоднократно.
     В это самое время Гаев, благополучно спрыгнувший с поезда примерно за километр до станции, также двигался в сторону части. Только явился вовсе не на проходную, а в караульное помещение, расположенное в другом конце охраняемого периметра. Ему нужно было оружие и патроны, и действовал он вполне осмысленно, при этом не особенно опасаясь того, что будет остановлен. Гаев знал, что весь караул в составе разводящего и четырёх солдат имеет карабины, но патронов к ним ни у кого нет. Патроны хранились в специальном металлическом ящике, опечатанном и запертом на ключ, а ключ в свою очередь лежал в ящике стола в караульном помещении. Сама "караулка" была приспособлена для круговой обороны - здвние имело укрепленные двойные двери, всегда запертые, на окнах - массивные стальные накладки, просветы окон забраны толстыми решётками, т.е. теоретически постороннему туда невозможно было попасть, но Гаев был отлично осведомлён об армейских порядках и не сомневался в том, что никто не остановит.

     Так и вышло. Рядовой Юрий Долганюк впустил Гаева в караульное помещение (хотя и не должен был этого делать!), тот обыскал стол, нашёл ключ от ящика с патронами, открыл его и снарядил пару обойм для карабинов. Некоторое количество патронов он рассовал по карманам "про запас", прихватил с собою два карабина СКС и спокойно удалился, не забыв прихватить клют от ящика с патронами. Дабы другие не смогли до них добраться.
     Карабин СКС - мощное и надёжное оружие, пригодное как для рукопашного боя, поскольку имело несъёмный штык, так и для ведения огня на любые дистанции вплоть до 800 м. На дальности до ста метров пуля, выпущенная из этого карабина, имела дульную энергию в 7-8 раз превосходившую энергию пистолетной пули, соответственно выше были проникающее и запреградное действия такой пули. И теперь в руках Гаева очутились два мощных карабина и более 130 патронов к ним (точное число следствие так и не смогло установить впоследствии).
     Ефрейтор имел намерение дать бой своим обидчикам и располагал для этого всем необходимым. Казус заключался в том, что никто на территории воинской части не мог ему противостоять на равных - оружие всех военнослужащих оставалось незаряженным. А ключ от ящика с патронами лежал в кармане "сошедшего с катушек" ефрейтора. Весь личный состав части оказался фактически в заложниках Гаева, хотя в тот момент ещё никто этого не знал. А Гаев, уходя из "караулки" не забыл сначала оборвать телефонный шнур, а затем разбить и сам телефон, дабы исключить взможность того, что кто-то из караульных предупредит остальных военнослужащих.
     Итак, Гаев рысцой двинулся в сторону контрольно-пропускного пункта (КПП), неподалёку от которого располагались штаб воинской части и казармы, не зная того, что в это же самое время там появилась автомашина с солдатами Горбуновым, Дмитриевым и Чухониным, теми самыми военнослужащими, с которыми Гаев совсем недавно пил в поезде при возвращении из командировки. Машину встретил командир части майор Леонид Заико, который слушал доклад прибывших, стоя на крыльце казармы. Увидев приближашегося Гаева, майор приказал соладатам: "Ну-ка, приведите этого болвана сюда!" Майор Заико, по-видимому, совершенно не догадывался, что Гаев вовсе и не думал скрываться.
     Рядовой Павел Дмитриев бросился к Гаеву со словами: "Иди скорее, тебя командир требует!", но ефрейтор прикрикнул на него: "Не подходи!" и вскинул опущенный до того карабин. Дмитриев остановился, а через секунду Гаев произвёл выстрел. Зачем стрелял сам объяснить впоследствии не смог... Пуля, выпущенная с расстояния не более 5 м. угодила в предсердие и Дмитриев умер в считанные минуты после ранения. Гаев же, словно почуяв запах крови, принялся стрелять по стоявшим у крыльца военнослужащим, не сходя с места. Одна из пуль попала в живот Юрию Горбунову и тот, видимо в шоке, побежал зигзагом в сторону ворот части. Вторая пуля, отрекошетировав от перил крыльца, раскололась на несколько фрагментов и попала в левую руку Горбунова. Но это ранение уже ни на что не влияло - пробежав зигзагом около 30-35 м., Горбунов упал возле того самого грузовика, который привёз его в воинскую часть несколькими минутами раньше. Возможно, солдата можно было спасти, но только не в условиях разворачивавшейся бойни, Юрий Горбунов истёк кровью в течение нескольких минут.

(на предыдущую страницу) (на следующую страницу)