|
©А.И.Ракитин, 2019 г.
©"Загадочные преступления прошлого", 2019 г.
Cмерть композитора (фрагмент XI).
Пожалуй, нельзя обойти молчанием и допрос Стефании Юник, той самой соседки Владимира Ивасюка, упоминание которой мы встречали в показаниях Татьяны Жуковой. Ничего особенно ценного Стефания Ивановна следователю не сообщила, но если мы полностью проигнорируем этот документ, может сложиться впечатление, будто в нём есть нечто, что автор в силу неких личных причин желает скрыть. Это не так, содержание протокола таково, что скрывать там решительно нечего, в чём читатели сейчас сами же и убедятся.
Стефании Ивановне на момент допроса, проведенного 10 июля 1979 г, исполнилось 44 года, как видим, это была вполне ещё молодая женщина, родилась она в селе под Полтавой, образование имела среднее, то есть школу-семилетку закончила и тем ограничилась. Юник состояла в браке, нигде не работала, числилась домохозяйкой. Проживала в квартире №14 по ул.Маяковского, дом №106, Ивасюк являлся её соседом, что называется, за стенкой (он занимал квартиру №13). Во время допроса Юник уточнила, что других соседей на площадке не имелось, а кроме того, сделала ещё одно любопытное уточнение: по её словам, Владимир из всех жильцов дома разговаривал только с нею, с остальными - здоровался. Похоже, Стефания Ивановна очень гордилась как своим знаменитым соседом, так и возможностью общаться с ним накоротке. Подобную вежливость, судя по всему, она воспринимала почти как доверительные отношения.
Теперь по существу. Познакомилась Юник с Ивасюком в 1973 г, когда Владимир заехал в предоставленную ему горисполкомом квартиру. Проживал он там первоначлаьно с сестрой Галей, учившейся во Львовском медицинском институте, затем в квартире поселилась пожилая женщина Лиля, бывшая некогда няней отца Владимира. Потом Лиля уехала жить к отцу в Черновцы, а вместо неё приехала мать Владимира.
По словам свидетельницы, композитор много работал над музыкальными произведениями, порой не ложился спать до 3 часов ночи. Юник поначалу не могла к этому привыкнуть, но потом пообвыклась. Узнав, что Владимир страдает от бессоницы, Стефания Ивановна принесла ему книгу с описанием гимнастики йогов, в ней содержалось изложение практики, которая могла помочь преодолеть проблемы с засыпанием. Как мы знаем, йога помогла Владимиру мало...
Некоторую иронию вызывает тот фрагмент протокола, в котором Стефания Юник простодушно рассказывает о том, как спрашивала Владимира, когда же тот женится? По словам свидетельницы, знаменитый сосед обычно отвечал, что ему надо найти "хорошую дивчину" или, что сначала закончит "Сонату", а потом и женится... Женщина, похоже, не понимала неуместность и даже бестактность подобных вопросов, адресованных 30-летнему мужчине. По-видимому, Стефания Ивановна всерьёз считала эти идиотские вопросы и ответы на них чем-то важным для следствия, коли в кабинете прокурора принялась делиться подобными воспоминаниями. Вот уж, воистину, можно вывести девушку из села, но невозможно вывести село из головы девушки!
Безо всяких околичностей Юник рассказала следователю о том, как вела беседы с Владимиром Ивасюком о его отношениях с Жуковой. Во время этих бесед она заявляла Владимиру, что Татьяна ему "не подходит" и спрашивала, почему он не найдёт себе "хорошей девушки". Как несложно понять, Юник не считала Жукову "хорошей", ставя ей в вину "высокомерие". Другой её упрёк в адрес Жуковой сводится к тому, что та якобы вела себя "некрасиво с материальной стороны". Вообще, конечно же, удивительно, почему Ивасюк терпел подобные закидоны со стороны какой-то непонятной дамочки, живущей за стенкой. Почему не остановил раз и навсегда пустопорожнюю бабскую болтовню на деликатные темы. Понятно, что брехливую соседку привечала мать Владимира, но окоротить дамочку, сующую нос в чужие дела, следовало непременно.
Из этих показаний Юник видно, что Владимр, в общем-то, был мужчина мягкий, терпеливый, интеллигентный и не конфликтный. И наверное, даже бесхребетный - этот эпитет, конечно же, режет глаз и может показаться уничижительным, но основание написать так, у нас имеется. Стефания Ивановна даже после смерти Владимира не поняла, что вела себя с ним как самое обычное селюковское быдло. Быдлом обычно называют дурно воспитанных мужчин, но в данном случае это понятие с полным основанием можно отнести к соседушке композитора.
Вся по-настоящему содержательная часть допроса может уместиться в нескольких фразах: "Последний раз я видела Владимира 18-19 апреля 1979 года во дворе. Я торопилась и мне было не до разговоров. Он только сказал мне, что [отправляется на] работу. Потом я узнала, что Владимир приехал из Хмельницка и что он пропал." Свидетельница даже точную дату не могла вспомнить, когда же именно видела своего знаменитого соседа в последний раз!
"Последний раз я видела Владимира 18-19 апреля 1979 года. (...) Потом я узнала, что Владимир приехал из Хмельницка и что он пропал." Это всё, что Стефания Юник сказала дельного по существу заданных ею вопросов. Кстати, допрос её вёлся на украинском языке, как, впрочем, и некоторых других свидетелей. Эта деталь красноречиво доказывает то, что в уголовном судопроизводстве и следственной практике в национальных республиках Советская власть никаких языковых ограничений не чинила.
Прочую болтовню, вроде того, что родители Владимира не верили в его самоубийство и считали, будто им не говорят всей правды, можно пропускать мимо ушей - это в чистом виде сплетни, разговор ни о чём. Следователь Гнатюк задал Юник вопрос о финансовом положении Владимира Ивасюка, и велеречивая соседушка, распираемая осознанием собственной важности, пустилась в многословные рассуждения о том, что ей ничего неизвестно о сбережениях Владимира, но она думает, что деньги у него были, а давал ли он взаймы, она не знает, но думает, что кому-то давал, кому именно не знает, но думает, что кому-то из консерватории... Честное слово, читать такое - это просто кровь из глаз, удивительно, что Гнатив потратил время на запись всей этой чепушни...
Некоторый интерес может представить следующий пассаж гражданки Юник: "[Мне] известно также, что Володя когда болел, как-то раз с отцом и сестрою ходил в Брюховичи [т.е. в Брюховичский лес - прим.А.Р]. Часто прогуливался в районе Погулянки." О том, что Ивасюк ходил гулять в Брюховичский лес, мы знаем из показаний Татьяны Жуковой, так что в данном случае Юник лишь подтвердила справедливость её слов. Интересно то, что отец композитора о прогулке с сыном в Брюховичи следствию ни единым словом не обмолвился. Это стремление родителей обходить молчанием детали, укрепляющие предположения о самоубийстве сына, выглядят как-то не очень красиво, если говорить точнее, то смахивает такое поведение на неумелые попытки манипулировать следствием. Неужели отец действительно забыл, что гулял с сыном в том самом лесу, где впоследствии его нашли повешенным, возможно даже, они проходили совсем неподалёку от того самого места? Нет, конечно же, ничего отец не забывал, скрыл на допросе умышленно...
После изложения показаний Юник, мы должны сказать несколько слов о допросе ещё одного свидетеля - Вишатицкого Ростислава Степановича. Фамилия эта прежде не упоминалась и понятно почему - Ростислав является персонажем совершенно проходным и как бы незначительным для сюжета, но... Во время допроса, проведенного 11 июля, Вишатицкий сообщил следователю одну важную и недостающую в пазле деталь, которая по мнению автора, имеет важное значение для понимания логики поведения Ивасюка в последней декаде апреля 1979 г.
Вишатицкий родился в г.Львове в 1953 г, т.е на момент описываемых событий это был сравнительно молодой мужчина и притом моложе Ивасюка. Ростислав Степанович делал успешную партийную карьеру, несмотря на молодость он уже являлся членом КПСС, трудился освобожденным работником Обкома комсомола, был заведующим группой. Существовала в Советскою пору категория таких вот молодых, да ранних партвыдвиженцев, начинавших свою карьеру как правило во время службы в Советской армии. Ходили эти ребятки в костюмах-"тройках", при галстуках, с горящим взором, все такие из себя респектабельные и абсолютно фальшивые. Это как раз про таких молодых деятелей через несколько лет спел Виктор Цой: "У кого есть хороший жизненный план, Вряд ли станет думать о чём-то другом". По-моему, этих людей никто из сверстников не уважал и друзьями не считал. Впрочем, в дружбе такие ребятки и не нуждались. В своей основной массе учиться они не могли - от слова "совсем" - ввиду своей тупизны и лени, но дипломы о высшем образовании получали безо всяких проблем. Как это им удавалось, спросит наивный юноша из поколения ЕГЭ? Да очень просто - эта публика никогда не сдавал экзамены вместе с остальными студентами, для таких "передовых учащихся" устраивались особые "досрочные экзамены". Они приходили в аудиторию, брали экзаменационные билеты, после чего преподаватель из аудитории выходил, давая возможность "передовикам" списать ответы. Это не шутка! Коммунистическая партия всегда и во всём внедряла подобный порядок вещей и все знали: коммунисты - не ровня остальным даже в такой мелочи, как сдача экзаменов!
Вернёмся, впрочем, к Вишатицкому.
Ростислав входил в состав делегации от Львовского Обкома ЛКСМУ, отправившейся на конкурс молодёжной песни в г. Хмельницкий. Делегация была большой, по словам свидетеля, "более 12 человек", в неё входили ансамбль "Арника" и двое солистов. В составе делегации был и Ивасюк, включенный, как мы помним, в жюри конкурса.
Показания Вишатицкого касаются событий в Хмельницком, т.е. того, что происходило за считанные дни до исчезновения Ивасюка (конкурс проходил 20-22 апреля, а Владимир пропал без вести, как мы помним, во второй половине дня 24-го). Из Львова делегация отправилась автобусом 18 апреля, видимо, именно в тот день Стефания Юник и видела Владимира Ивасюка в последний раз. Допрашиваемый сообщил следователю с кем именно из членов делегации в те дни общался Ивасюк - Скорик, Бабич и он сам, Вишатицкий. Для чего-то уточнил: "Со Скориком разговоры велись чисто [об] их творческих планах, упоминали Львов."
 
Владимир Ивасюк.
А вот дальше Вишатицкий говорит то, что превращает его показания в очень ценное свидетельство. А именно: "На конкурсном просмотре был секретарь ЦК ЛКСМУ Плохий, с ним был инструктор Лисенко и зав.отделом пропаганды ЦК ЛКСМ Черноус В.Г. Я думаю, что на протяжении просмотра Ивасюк мог с ними вести разговор [о том], что его волновало. Мне неизвестно, выяснял ли Ивасюк у кого-нибудь о прохождении его кандидатуры на конкурс им. Островского, может быть и выяснял."
После общения с ответственными работниками ЦК ЛКСМ Украины Ивасюк неожиданно отклонил предложение Вишатицкого возвратиться во Львов автобусом, т.е. тем же путём, что делегация ехала в Хмельницкий. Как он обосновал отказ? Да очень просто, Вишатицкий передал слова Ивасюка так: "Он сказал, что очень много потратил времени и потому спешит. Из этого разговора я узнал, что его ждёт работа и потому он спешит." Прямо скажем, ответ Владимирав Ивасюка звучал грубовато, подтекст его выглядел таким: я не такой бездельник, как вы, меня ждёт работа!
Допрашиваемый пояснил следователю, что был знаком с композитором совсем недолго, около 3 месяцев, поэтому судить об изменении его поведения не может. А потом рассказал о... как бы это помягче выразиться... неловком моменте, имевшем место между ними - т.е. Ивасюком и Вишатицким - перед самой поездкой. Слово Ростиславу Степановичу: "(...) перед поездкой в г.Хмельницкий я вручил Ивасюку почётную грамоту ЦК ВЛКСМ по [случаю] 60-летия комсомола. Когда мы приехали в Хмельницкий, Ивасюк увидел у Бабича значок на груди, который вручается вместе с грамотой. Такого значка я Ивасюку не вручал, потому что у меня его не было. Из-за этого Ивасюк меня в Хмельницком спросил, почему я отнимаю такой значок и сказал мне, что ему Бабич хвастался [значком], а он его не имеет. Из этого разговора я заключил, что Ивасюк очень хочет получить этот значок и потому я сказал, что по возвращении я ему достану такой значок."
С одной стороны, история эта выглядит совершенно смехотворно, взрослые мужчики устроили разборку из-за какой-то дряни, железки на лацкане, которую адекватные люди вообще стыдились одевать... Сколько скабрезных анекдотов ходило в те годы про значки с профилем Ильича-Лукича (первый, приходящий на ум из этой серии - про старичка-крокодила, проглотившего комсомолку)! Но с другой стороны, дело ведь не столько в значке, сколько в том неуважении и невнимании, что проявил Вишатицкий по отношению к Ивасюку. Понятно, что грамота ЦК ВЛКСМ шла единым комплектом со значком, их нельзя было разделять, поскольку наличие значка на груди свидетельствовало о вручении грамоты обладателю значка. Если Вишатицкий вручил Ивасюку одну только грамоту, стало быть, значок он куда-то заныкал... Сам носить стал или подарил кому-то? Непорядок. И непонятно, кстати, как на самом деле разговор между ними сложился, Ивасюк-то ведь не мог подтвердить Гнативу правдивость слов Вишатицкого! Нельзя исключить того, что имело место какое-то обострение и нелицеприятные выпады.
Значок к Почётной грамоте ЦК ВЛКСМ по случаю 60-летия организации. Именно такой значок Владимир Ивасюк должен был получить из рук Вишатицого после вручения грамоты, но... не получил. А почему? А потому, что по словам Вишатицкого "значка у меня не было". Ай, врёт чертяка комсомольская, хотел значок заныкать!
В общем, история получилась некрасивая. И неизвестно ещё, какое бы она получила развитие, поскольку Вишатицкий повёл себя очень некрасиво и даже мошеннически, в принципе, его можно было подтянуть под очень неприятную разборку, напиши Ивасюк жалобу в ЦК ЛКСМУ. Дескать, ответственный работник Обкома повёл себя жульнически, грамоту вручил, а насчёт значка ни полслова, ни гу-гу... Но Ивасюк пропал без вести и Вишатицкий отделался испугом.
Впрочем, наплевать на эти комсомольские цацки, в допросе Вишатицого для нас интересно другое. А именно - во время конкурса Владимир Ивасюк получил прекрасную возможность пообщаться накоротке с высокопоставленными комсомольскими функционерами республиканского уровня. Надо понимать, что секретать республиканского ЦК комсомола и начальник отдела ЦК - это уже серьёзный уровень, это не юные комсомольцы, а партработники из числа высшей партноменклатуры. Понятно, что Ивасюк был знаком с каждым из них и ранее, но теперь представилась возможность спокойно поговорить обо всём, ибо конкурс долгий, в зале надо отсидеть от начала до конца и времени на общение много.
И вот тог-да Ивасюк узнал, что на на главный комсомольский конкурс республики он не проходит. Ну, то есть вообще... Львовский Обком ЛКСМ на конкурс им.Островского его выдвигать вообще не стал! Хотя это выдвижение было Ивасюку обещано!
То, что Владимир Ивасюк узнал об этом от присутствовавших на конкурсе комсомольских чинуш, сомнений нет никаких. В уголовное дело подшита статья из газеты "Комсомольское знамя" от 24 апреля 1979 г, т.е. номера, вышедшего в печати в тот самый день, когда композитор вышел из дома и не вернулся. Статья называется формально и косноязычно: "От комиссии ЦК ЛКСМУ по республиканской комсомольской премии имении Н.Островского 1979 г в области искусства, архитектуры и исполнительской деятельности". Следователь Гнатив обвёл красным карандашом статью и выделил нужный абзац, из которого можно узнать, что "Комиссия ЦК ЛКСМУ (...) сообщает, что для участия в конкурсе (...) в 1979 году допущены такие кандидатуры: (...) Герасимчук Д.К. Книга "За всi роки до нашоi любовi". Выдвинута Львовским обкомом ЛКСМУ".
Львовский Обком комсомола Ивасюка обманул, выдвинув на соискание республиканской премии не его, а некоего (или некую) Герасимчук Д.К.
Статья в газете "Комсомольское знамя" от 24 апреля 1979 г: "От комиссии ЦК ЛКСМУ по республиканской комсомольской премии имении Н.Островского 1979 г в области искусства, архитектуры и исполнительской деятельности". Изображение кликабельно.
Номер, датированный 24 апреля надлежало сдать в печать вечером накануне, т.е. в понедельник 23 апреля. Понятно, что решение о выдвижении готовилось не в последний день и не передавалось в редакцию "с колёс". Зная неисправимую любовь советской номенклатуры подгонять все мероприятия к тем или иным памятным датам, можно было не сомневаться, что решение об окончании конкурсного этапа должно было послдеовать к 22 апреля (дню рождения Ленина, если кто забыл, что это за дата). Поскольку 22 число являлось воскресеньем, все необходимые решения и бумаги должны были быть приняты и оформлены либо к пятнице, 20 апреля, либо в непосредственно в этот день. В любом случае, товарищи из ЦК ЛКСМУ Плохий, Черноус и Лисенко ко времени проведения конкурса в Хмельницке уже были в курсе, что фамилии Ивасюка в списке выдвинутых на соискание премии нет.
И вряд ли кто-то из этих ответственных работников принялся наводить тень на плетень и отговариваться неосведомленностью. Это было глупо во всех отношениях, в т.ч. и потому, что через день-другой Ивасюк всё равно обо всём бы узнал из газет. Поэтому Ивасюку ответили как есть...
Мы не знаем, что именно он почувствовал, но наверное, ему стало очень неприятно. Его уговаривали поехать на конкурс в Хмельницкий - а ведь он изначально не хотел тратить на это время! - превратили эту поездку чуть ли не в комсомольское поручение, ещё в начале недели заявляли об успешном выдвижении на премию Островского, а уже в пятницу втайне от него всё переиграли и отдали предпочтение другой кандидатуре. А ведь у Ивасюка столько было связано с участием в конкурсе, до которого его не допустили! Прежде всего - вступление в Партию. А со вступлением в КПСС жёстко увязывался его приём в Союз Композиторов.
Одно тянуло за собой другое, один срыв провоцировал провал по всей цепочке.
Неудивительно, что Владимир испытал крайнее раздражение. Удивительно другое - то, что он не выказал своего гнева окружающим. Всё, что он себе позволил - отказался от поездки в автобусе с неприятным ему Ростиславом Вишатицким и отправился домой поездом. В отличие от всего этого комсомольского блудняка Владимир Ивасюк действительно был занятым человеком, ему надлежало готовиться к экзаменам и доделывать "Кантату".
Теперь автор знает почти наверняка, что именно лежало в портфеле Ивасюка, когда он уходил в последний раз из дома, и почему портфель оказался пуст, когда его нашли возле трупа. Впрочем, догадливый читатель теперь это знает не хуже автора!
Следователь Гнатив, разумеется, тоже всё понял, но в отличие от автора этого очерка, он не имел возможности назвать вещи своими именами. Поэтому он безо всяких комментариев вшил в уголовное дело заметку из газеты "Комсомольское знамя" от 24 апреля 1979 г, оставив тем самым подсказку для некоего "условного Ракитина", который через многие десятилетия получил бы возможность прочесть документы и разобраться в скрытых в них смыслах.
Владимир Ивасюк.
Что далее?
Собственно, в рамках расследования Гнатива у нас остались всего 2 документа, на которые следовало бы обратить внимание.
Первый - это посмертная психиатрическая экспертиза, которую следователь не мог не назначить. Текст этого важного документа приведён ниже полностью и сделано это для того, чтобы устранить любые подозрения, связанные с его выборочным цитированием. Все, не испытывающие доверие к автору очерка, могут самостоятельно погрузиться в осмысление текста экспертизы.
Следователь вынес на рассмотрение экспертизы следующие вопросы: "1. Имелись ли у Ивасюка В.М. в 1977 г [т.е. во время его госпитализации в ЛОПБ - прим.А.Р.] признаки психического заболевания, какого именно, каково его происхождение? 2. Можно ли считать, что Ивасюк В.М. после проведенного лечения был полностью излечен от этого заболевания? Могло ли это заболевание повториться и в какой форме (...)? 3. Характерна ли или возможна ли для данного заболевания навязчивая идея покончить жизнь самоубийством? 4. (...) какво было психическое состояние здоровья Ивасюка В.М. на момент смерти и не явилась ли смерть Ивасюка В.М. результатом реализации навязчивой идеи самоубийства (...)? 5. Если у Ивасюка В.М. психического заболевания на момент смерти не имелось, то как можно, с учётом имеющихся материалов, оценивать состояние его психики на момент смерти (...)?"
Под постановлением о назначении экспертизы можно видеть расписку заведующей судебным отделением Львовской областной психиатрической больницы М.П.Тростяной: "Дело по факту смерти гр.Ивасюка В.М. получила. Зав.суд.отд. (Подпись) 9/VII-79 г"
При этом сам акт посмертной судебно-психиатрической экспертизы датирован 16 июня 1979 г. Налицо опечатка машинистки, на самом деле экспертиза была представлена 16 июля и это не подлежит сомнению, поскольку в её тексте есть ссылка на допрос Ростислава Вишатицкого, который, как мы знаем, имел место 11 июля 1979 г.
Ростислав Вишатицкий был допрошен "11 липня 1979 г", что означает - 11 июля. Согласитесь, в тексте экспертизы невозможно сослаться на документ, который будет написан через 25 дней. Но ляпы с датами в уголовных делах советской эпохи встречаются не то, чтобы часто, а систематически. В этом отношении, кстати, документы Гнатива выглядят на удивление аккуратными. Опечатка в дате судебно-психиатрической экспертизы, пожалуй, единственная такого рода ошибка в данном уголовном деле, притом, допущенная отнюдь не следователем.
Итак, что мы видим в содержательной части документа?
Эксперты значительно изменили оценку психического статуса Ивасюка по сравнению с данными истории болезни 1977 г, диагностировав у него циклотимию. Важно понимать, что сейчас термин "циклотимия" обозначает не совсем то, что в последней трети XX-го столетия. Сегодня - это расстройство, временный сбой психических реакций, а изначально по мнению психиатра Карла Кальбаума, впервые описавшего эту болезнь в XIX столетии, это разновидность маниакально-депрессивной болезни без выраженной и хорошо распознаваемой клинической картины "мании". Т.е. депрессия есть, а выраженной мании как бы и нет, вместо неё - приподнятое настроение, повышенный тонус, бодрость, оптимизм, прилив сил.
Важное свойство циклотимии - более 40% больных себя больными не признают и всячески скрывают депрессивную фазу от окружающих, считая, что это всего лишь слабость характера. Находясь в условно-маниакальной фазе они никогда к врачу не обращаются, полагая, что это состояние нормально, так и должно быть, в схожем состоянии живут все окружающие. Смена фазы от "маниакальной" к депрессивной вызывает резкое снижение настроения и самооценки, возникновение чувства вины, сложности при принятии решений, нарушение сна, заметное снижение и даже полное исчезновение полового влечения, продуцируются идеи саморазрушения. Очень большой процент страдающих циклотимией - 40% - 45% и даже более - предпринимают попытки самоубийств, которые в случае неудачи пытаются скрыть и выдать за несчастные случаи, неблагоприятные стечения обстоятельств, ошибки и т.п.
Именно такую циклотимию имели в виду члены комиссии, выставляя в своей посмертной экспертизе диагноз Владимиру Ивасюку.
Процитируем самую значимую часть заключения: "Анализ архивной истории болезни Львовской областной психиатрической больницы на Ивасюка В.М. за 1977 год и катамнестическая оценка его поведения и деятельности в последующие 2 года до смерти, дают основание считать, что Ивасюк В.М. страдал психическим заболеванием в форме циклотимии. Заболевание в тот период проявлялось подавленным настроением, двигательной заторможенностью, замедленностью интеллектуальных процессов, упадком работоспособности, упорной бессоницей, суицидальными мыслями, что усугублялось рядом реактивных наслоений /исключение из консерватории, тревога за снизившуюся продуктивность в работе, неудовлетворенность собой/. В процессе лечения депрессивное состояние сменилось гипо-маниакальным, настроение стало повышенным, жизнерадостным, он стал энергичным, деятельным, активным, не испытывал прежней усталости, стал работать над новыми песнями и более серьёзными произведениями. Отмеченная смена синдромов, свойственная для фазности течения циклотимии, и подтверждает наличие этого заболевания у Ивасюка В.М."
     
Судебно-психиатрическая экспертиза (посмертная) Владимира Ивасюка, проведенная в рамках расследования районной прокуратуры Шевченковского района г.Львова летом 1979 г. На первой странице акта в левом верхнем углу можно видеть ошибочную дату оформления документа. Изображение кликабельно.
Продолжим цитирование: "(...) после проведенного лечения у него наступило заметное улучшение, которое было расценено окружающими, как психическое выздоровление. Депрессивная фаза в последующем у Ивасюка В.М. повторилась в более выраженной степени, чему способствовал ряд психотравмирующих моментов. Однаков связи с диссимуляцией [сокрытием - прим.А.Р.] своего состояния и суицидальных намерений, его поведение внешне носило формально упорядоченный характер и поэтому заболевание своевременно не было распознано.
3. В клинической картине депрессивной фазы циклотимии могут иметь место болезненные идеи о самоубийстве и попытки покончить с собой.
4. Как видно из представленных материалов дела, незадолго до самоубийства у Ивасюка В.М. вновь стало ухудшаться его психическое состояние, что внешне проявлялось малозаметными признаками и не обращало на себя внимания окружающих и не вызывало настороженности близких, а именно: фон настроения был пониженным, он стал неразговорчив, несколько сторонился общения с окружающими, ни с кем своими переживаниями не делился, внизилась продуктивность в учёбе и творческой деятельности, возникла академическая задолженность в консерватории, трудность в написании сложных произведений. Вышеотмеченная скрытая болезненная симптоматика усугубилась рядом психотравмирующих моментов, особенно вестью о том, что его кандидатура не была включена [в список кандидатур] для получения премии Островского. Всё это привело к реализации болезненных мыслей о самоубийстве, которые и раньше звучали в его болезненной симптоматике. Таким образом Ивасюк В.М. совершил самоубийство, находясь в болезненном состоянии психической деятельности, в депрессивной фазе циклотимии."
Честно говоря, такого рода экспертизы, проведенные посмертно, т.е. без непосредственного обследования больного, всегда рождают... как бы это помягче сказать?... ощущение неудобства и даже неловкости. Ну, в самом деле, экспертиза эта выглядит так: врачи, которые видели Ивасюка живым и общались с ним на протяжении многих недель, болезнь не увидели, а вы, такие замечательные специалисты и сплошь эксперты, всю эту заковыристую симптоматику рассмотрели! Причём, в тех самых документах, которые подготовили в своё время первые врачи, те самые, что болезни не нашли! То есть, какое-то лукавство в этом вычитывании довольно лакончиных и весьма косноязычных бумаг присутствует. Автор понимает, что можно очень интересную симптоматику находить, скажем, в текстах Достоевского или Гоголя и поэтому, когда психиатр Чиж ставил по их текстам свои знаменитые диагнозы, это выглядело достоверно и объяснимо. А когда из топорной канцелярщины уголовного дела начинают вытаскивать какие-то глубокие подтексты - сие напоминает извлечение стада кроликов из шляпы фокусника, понимаете?
Ещё раз уточню, речь идёт даже не именно об этой экспертизе, а вообще о посмертных судебно-психиатрических экспертизах.
Вывод о том, что психоэмоциональное состояние Ивасюка имело фазность, довольно очевиден и неоспорим. Строго говоря, у всех людей можно такую фазность найти (кроме Ракитина, конечно же, человек, который пишет толстенные книги каждые 4 месяца и выкладывает огромные заметки на авторском сайте, депрессиям не подвержен!)... Интересно, что сумели бы отыскать члены комиссии, если бы им приказали обследовать следователя Гнатива!
Поэтому посмертное выявление такой серьёзной болезни - а циклотимия в 1979 г, повторим, являлась серьёзной психиатрической болезнью! - рождает определенное подозрение в заказном характере экспертизы.
Однако, против такого подозрения, есть 2 серьёзных возражения, которые убеждают в том, что судебно-психиатрическая экспертиза адекватна и беспристрастна.
Прежде всего, следует не упускать из вида то обстоятельство, что Ивасюк сам имел диплом врача и был, по-видимому, врачом неплохим. Во всяком случае, учился на "отлично" и в аспирантуру поступил. И как врач, он сам мог вполне объективно оценивать своё состояние. Да, он не был психиатром, не имел соответствующего клинического опыта, но для первичной диагностики ему этого и не требовалось. Он сам мог понять, что с ним что-то глубоко не в порядке, и будучи человеком умным и высоко организованным, принять меры к тому, чтобы скрыть тревожную симптоматику от окружающих. Это очень важный момент, который не следует упускать из вида при оценке его поведения.
Но есть и другой.
Львов - город маленький, даром, что областной центр, все друг друга знают, людей примечательных, известных, знаменитых на всю Украину там не то, чтобы мало, а вообще наперечёт. А Ивасюк во второй половине 1970-х был не просто знаменит на всю Украину - его знал весь Советский Союз! Да и во всех странах СЭВ его тоже знали, не забываем, что его песни исполнялись на многочисленных международных конкурсах и фестивалях. Второго Ивасюка во Львове тогда не было, да и потом он не появился...
И когда всеобщий любимец весной 1977 г попал в психиатрическую больницу, желание врачей максимально ему помочь, вполне объяснимо. Но врачи-психиатры не могли не понимать, что выявление сколько-нибудь серьёзного профильного заболевания поставит на творческой судьбе талантливого композитора крест. Он просто отовсюду исчезнет - не будет ни конкурсов, ни творческих поездок, ни фестивалей, ни ТВ-трансляций, ни новых песен - ничего не будет. В условиях Советского Союза психиатрический диагноз - это приговор, равносильный расстрелу и профессиональной смерти, человека с таким диагнозом даже в больницу работать не возьмут, в лучшем случае - на завод ЖБИ бетон замешивать или дорожным рабочим гравий лопатами разбрасывать. И понимая это, врачи ЛОПБ, даже увидев соответствующую симптоматику, могли закрыть на неё глаза и фатальный диагноз не поставить.
Больше того, автор может с уверенностью сказать, что именно так на месте лечащего врача сам поступил бы также. Да, это было бы должностное преступление, но принимать на душу грех и ломать жизнь молодому талантливому человеку, я бы не стал. Пригласил бы его к себе, объяснил бы всю тяжесть его положения, сколь оно опасно и чем чревато, рассказал бы как надлежит организовать свою жизнь, но после этого пообещал бы, что в документах опасных следов оставлено не будет и с этой стороны бояться ему нечего. Никому бы никогда ни единым словом об этом разговоре не рассказал бы, но именно так и поступил бы.
Потому что талантливые люди подобны золотым самородкам - они редки и ценны, их надо беречь!
Нет никаких данных о том, что именно так и поступили врачи ЛОПБ, но внутрення убежденность подсказывает, что подобный вариант развития событий в 1977 г более чем вероятен. Врачи предпочли не заметить болезнь, предрешавшую "социальную смерть" композитора, и тем подарили ему 2 года активной творческой жизни. Тем более, что заболевание Ивасюка никакой опасности для окружающих не представляло, оно было опасно лишь для самого композитора.
 
Владимир Ивасюк.
Это пожалуй всё, что хотелось бы сказать о посмертной судебно-психиатрической экспертизе.
На следующий день после получения этого акта - 17 июля 1979 г - замрайонного прокурора Гнатив оформил и подшил "Постановление о прекращении уголовного дела". По-видимому, основная часть документа была подготовлена ранее, а по получении текста судебно-психиатрической экспертизы в него были внесены лишь последние дополнения.
Полный текст этого документа приведён ниже, каждый может с ним ознакомиться самостоятельно. Сделано это, опять-таки, для того, чтобы избежать любых подозрений в выборочном цитировании, призванном исказить смысл документа.
         
"Постановление о прекращении уголовного дела" от 17 июля 1979 г. Изображение кликабельно.
Для тех же, кто не подозревает автра в передёргивании и искажении фактов, процитируем самую существенную часть "Постановления ...": "(...) Ивасюк В.М. совершил самоубийство, находясь в болезненном состоянии психической деятельности, в депрессивной фазе циклотимии. В результате анализа собранных по делу доказательств, следует прийти к выводу, что творческий спад, который особенно болезненно переживал Ивасюк Владимир в связи с продолжающейся развиваться психической болезнью /циклотимией/, наличие незначительных жизненных невзгод, из которых он не мог найти правильного выхода, явились причиной самоповешения Ивасюка В.М. На основании изложенного (...) постановил: уголовное дело по факту смерти Ивасюка Владимира Михайловича дальнейшим производством прекратить за отсутствием события преступления."
Через день - 19 июля 1979 г - в местной газете "Ленiнська молодь" появилась статья, посвященная расследованию смерти Владимира Ивасюка. Пересказывать её содержание вряд ли нужно, поскольку автор её знал о расследовании намного меньше того, что знают прочитавшие очерки на эту тему на сайте "Загадочные преступления прошлого". Статья эта приведена здесь сугубо в целях расширения кругозора читателя, если хотите, для "коллекции" - это одна из очень немногих публикаций о смерти композитора в советской прессе тех лет. Так что, пусть будет, кому интересно - тот может углубиться в чтение.
Статья в газете "Ленiнська молодь" в номере от 19 июля 1979 г, посвященная смерти Владимира Ивасюка. Изображение кликабельно.
Заканчивая обзор расследования, проведенного в мае-июле следователем Гнативом, нельзя не отметить его полноту и даже дотошность. Следователем был опрошен широкий круг свидетелей, назначены необходимые и целесообразные экспертизы, их результаты оказались в целом ясны и с точки зрения следствия логичны. С точки зрения оформления дела следует отметить аккуратность и грамотность ведения, наличие у следователя высокой канцелярской культуры. Поверьте, на фоне документации той поры оно выглядит очень достойно, выше среднего уровня.
По содержательной части расследования автор позволит себе обратить внимание на некоторые недоработки или, скажем иначе, детали, не получившие ответа в следственных материалах. А именно:
1) Следователь почему-то не заинтересовался следами травмирования, описанными в акте СМЭ трупа. Речь идёт об 11 поверхностных ссадинах на предплечьях обеих рук и левой голени. Можно понять, почему эти травмы не заинтересовали судмедэксперта - тот понимал, что видит старые следы - но непонятно, почему следователь Гнатив обошёл молчанием природу этих повреждений при допросе эксперта. Об этой детали было написано в начале настоящего очерка.
2) Также следователь не заинтересовался наличием двух следов лигаруты (сдавления) на тыльной стороне шеи покойного. Об этом также было написано в начале очерка, в принципе, характер повешения - стоя на ногах - позволяет логично объяснить появление двух следов сдвигом петли при подгибании ног. Но эти детали должен был разъяснить судмедэксперт, а не Ракитин! Налицо невнимание следователя...
3) В деле нет метеосводки. А она нужна, поскольку речь идёт о протяженных во времени событиях, ведь между исчезновением Ивасюка и обнаружением тела прошло более 3 недель! Хорошо бы понимать, какова была погода в те дни, шли ли дожди (на ногах мацерация!), выпадал ли снег. В этом вопросе очевидна неполнота следственного материала.
4) Следователь не сделал вывод о наличии довольно значительного интервала времени между уходом Ивасюка из дома и повешением. В своём месте мы делали прикидки на сей счёт и видели, что интервал этот хотя и не может быть определен точно, но должен быть весьма велик (более суток). Гнатив должен был задаться целью выяснить чем именно Ивасюк занимался в это время и где его провёл. В "Постановлении о прекращении уголовного дела" надлежало как-то на эту тему высказаться, продемонстрировать хотя бы понимание того, что такая задача перед следствием стояла... Но нет, Гнатив обошёл этот вопрос стороной и не факт, что он вообще понял существование данной проблемы. Между тем, такой хронометраж был бы очень желателен, принимая во внимание, что разные свидетели, никак между собой не связанные, заявляли будто видели Ивасюка в разных местах уже после исчезновения.
5) Никакого интереса следователь не проявил к опустошению портфеля Ивасюка. Между тем, в нём нечто лежало и это "нечто" потом исчезло. Исчезновение этого "нечто", как представляется автору, является хорошим косвенным доводом в пользу того, что имело место именно самоубийство композитора, и Гнатив мог бы использовать данное обстоятельство для подкрепления основной версии расследования. Этого он, однако, не сделал и вообще интереса к пустому портфелю не выказал, из чего можно заключить, что данная улика вообще не натолкнула следователя на какие-то серьёзные размышления. Ничего фатального в этом нет, на окончательный вывод данная деталь никак не влияла, но для полноты картины, конечно же, хотелось бы видеть хотя бы попытку следователя разобраться в этом вопросе.
6) Не очень убедительно выглядид выяснение следствием материального положения Ивасюка. Это не совсем понятно, поскольку изучение материального аспекта жизни потерпевшего в рамках этого расследования должно было стать одним из приоритетных. Баланс остатков на сберкнижках необходим, но очевидно недостаточен! Гнатив должен был изучить движение средств на счетах Ивасюка, тем более, что как выяснило следствие, Владимир пользовался аккредитивами (фактически безналичным перечислением денег между различными отделениями Сбербанка). По мнению автора, у Ивасюка в середине дня 24 апреля в карманах лежали не 4 рубля, более того, автор имеет сильное подозрение, что уже после ухода из дома в 13 часов того дня тот обращался в отделение Сбербанка и снимал какую-то сумму. И вполне возможно, что делал это не во Львое. Вопросы, связанные с финансовой стороной жизни композитора, требовали всестороннего и тщательного анализа, в который Гнатив углублять не стал, очевидно, посчитав детали такого рода избыточными.
Примерно так выглядят огрехи следствия в первом приближении. Автор не считает, что их устранение радикально изменило бы оценку произошедшей трагедии или как-то перевернуло бы общую картину, но подобная работа представлялось бы полезной.
17 июля 1979 г следователь Гнатив закончил расследование, уложившись в отведенный Законом срок, но как мы увидим из дальнейшего, это был отнюдь не конец истории.
|
