| |
|
Убийства. Виновный не назван.
Начало 90-х годов 19-го столетия для жителей Вятской губернии выдалось непростым. Два подряд неурожайных года сильно ударили по достатку крестьянских хозяйств, а двинувшаяся летом 1891 г. по Волге и Каме эпидемия тифа грозила выкосить все трудоспособное население. Чтобы помочь жителям края государство стало выдавать всем нуждающимся беспроцентные "хлебные ссуды". Полученное зерно м. б. потратить на посев или на пропитание; государство никак не ограничивало крестьян в этом вопросе, что, конечно же, явилось немалым подспорьем для нуждающихся людей. Жители Старотрыкской волости Малмыжского уезда страдали от недорода и эпидемии тифа в той же степени, что и их соседи по губернии. Однако, в самой волости не все деревни оказались в одинаковом положении; некоторым деревням везло - на их полях в достатке колосилась пшеница, а тиф обходил стороной. Село Старый Мултан, заселенное преимущественно вотяками (дореволюционное название удмуртов), оказалось как раз таким островком благополучия: из 95 дворов только 13 попросили в 1891 г. о выделении им "хлебной ссуды", тифа же ни том году, ни в последующем в Старом Мултане не было вообще. Деревни Старый и Новый Мултан, разделенные всего 2 километрами лесной дороги, были населены в основном представителями вотской народности, принадлежавшей к уральской семье народов. Их ближайшие соседи - деревни Анык и Чулья - напротив, были по составу населения в основном русскими. Именно в этих местах весной 1892 г. развернулись события, вошедшие в историю отечественного судопроизводства под названием "дела о Мултанском жертвоприношении". Во второй половине дня 5 мая 1892 г. 16-летняя девушка по фамилии Головизнина, проживавшая в деревне Анык, отправилась к своей бабке в соседнюю деревню Чулья. Собственно, между этими населенными пунктами существовали две дороги: одна - широкая, в обход леса, по которой можно было проехать и всаднику, и повозке, вторая - узкая тропа по заболоченной низине через лес. Девушка отправилась прямиком. Буквально в четырехстах метрах от края деревни Атык она обнаружила человеческое тело, лежавшее ничком поперек тропы. Лежавший был одет в мужскую одежду: коричневый "азям" (род двубортного кафтана без пуговиц, подвязываемый кушаком или веревкой) из-под которого выглядывала рубашка в синюю полоску, темно-коричневые штаны, на ногах - лапти, за плечами - котомка. Судя по одежде, это был мужчина, но лица лежавшего Головизнина не видела, поскольку на его голову была наброшена пола кафтана. Лежавший словно укрывался "азямом". Место, где находилось тело, было топким, болотистым; для того, чтобы грунт не проваливался под ногами местные жители накидали здесь небольшие бревнышки. Человек лежал прямо на этих бревнышках, причем его ноги и плечи свешивались, едва касаясь луж справа и слева от тропы. Писатель и журналист В. Г. Короленко, заинтересовавшийся "мултанским делом", через два с половиной года побывал на этом месте и в одной из своих 12 статей, связанных с ним и опубликованных в альманахе "Русское богатство", так описал увиденное: "Трудно представить место более угрюмое и мрачное. Кругом ржавая болотина, чахлый и унылый лесок. Узкая тропа, шириной менее человеческого роста, вьется по заросли и болоту. С половины ее настлан короткий бревенник вроде гати, между бревнами нога сразу уходит в топь по колено; кой-где между ними проступают лужи, черные, как деготь, местами ржавые, как кровь. Несколько досок, остатки валежника и козлы из жердей обозначают место, где нашли труп Матюнина и где его караулили соседние крестьяне..." Головизнина, увидав лежавшее поперёк тропы тело, даже не подумала, что видит труп. В самом деле, мужик в подпитии мог уснуть в самом неожиданном месте, эка невидаль! Проспится - пойдет дальше. Девушка обошла тело и отправилась своей дорогой дальше, совершенно позабыв об увиденном. На следующий день - 6 мая 1892 г. - Головизнина отправилась обратно - из Чульи в Анык. На том же самом месте она опять увидела ничком лежавшее тело. Только теперь пола "азяма" была откинута и ясно было видно, что ... тело лишено головы. Там, где должна была быть шея чернела страшная кровавая рана. Девушка бегом бросилась к дому. Полицию вызвал ее отец. Первый полицейский появился возле трупа около полудня 8 мая. Это был урядник Соковников. При помощи сотского деревни Анык он организовал охрану места. Хотя, конечно, об охране места происшествия в данном случае нужно говорить весьма условно: все-таки трое суток тело пролежало на тропе все всякого присмотра и если бы кто-то хотел обыскать или перенести труп, то ничто ему в этом помешать не могло. Через двое суток - 10 мая 1892 г. - возле тела появился пристав Тимофеев. Именно этот человек составил документ, послуживший основанием для возбуждения уголовного дела: акт осмотра места обнаружения трупа. Этот документ зафиксировал следующие существенные для понимания дела обстоятельства: - края раны красные, кровавые, сгусток крови полностью заполнил трахею (наподобие пробки), что могло произойти только в том случае, если при отделении головы сохранялось сердцебиение. Это означало, что отрезание головы было прижизненным; - под правым плечом трупа обнаружена ровно остриженная прядь белокурых волос; - голова погибшего, несмотря на проведенное прочесывание окрестностей, так и не обнаружена; - лапти погибшего были чисты, хотя и мокры. Это свидетельствовало о том, что погибший не пришел сюда самостоятельно - его принесли; - кафтан и исподняя рубашка погибшего имели обширные кровавые потеки, что вполне соответствовало характеру причиненного ранения, однако, на предметах, окружавшив труп, следов крови обнаружено не было. Это наблюдение подкрепляло предположение о посмертной переноске тела; - хотя руки погибшего были заправлены в рукава "азяма" его воротник едва подходил под лямки заплечной котомки; кроме того, отсутствовал кушак, которым надлежало подпоясывать "азям". Это могло свидетельствовать о том, что кафтан надевали уже на труп (отметим, что в тот момент никто подобного вывода не сделал и "акт" пристава Тимофеева не содержит этого заключения); - рядом с трупом отмечена обширная вытоптанная ногами площадка. По словам свидетельницы Головизниной 5 мая ее не было. Это указывало на то, что значительное число людей подходило к трупу в период с 5 по 10 мая 1892 г., но никто из них не захотел сообщать органам власти об обнаружении тела и в последующем так и не сознался в том, что был на этом месте; - при осмотре заплечной котомки погибшего была обнаружена справка уездной больницы, удостоверяющая полное здоровье Конона Дмитриевича Матюнина. Из справки следовало, что этот человек был родом из деревни при Ныртовском заводе Казанской губернии. Пристав предположил, что погибший яляется именно Матюниным. В последующем предположение это нашло подтверждение. Под актом, составленным приставом Тимофеевым, в ряду подписей понятых при осмотре стоит и подпись некоего Сосипатра Кобылина. Этот крестьянин из деревни Анык оказался в числе тех добровольных помощников полиции, чье участие весьма сильно повлияло на весь ход расследования. Именно Сосипатр рассказал приставу о том, что вотяки приносят людей в жертву своим богам; у них это называется "замолить человека". Присутствовавшие при составлении акта русские крестьяне из деревни Анык дружно восклицали, что "содеянное - дело рук вотяков!" Хотя присутствие этой массовки не нашло отражения в акте осмотра места, само по себе оно не прошло бесследно. Пристав Тимофеев, закончив работу, постановил, что труп надо везти в Старый Мултан. Это было очень странное решение: тело Матюнина было обнаружено на земле, приписанной к общине деревни Анык. Именно эта община должна была принять труп на сохранение до его передачи в волость, именно ей надлежало снарядить транспорт для перевозки трупа и т. п. Вместо этого пристав постановил "везти тело к вотякам" и это внешне выглядело не только незаконным, но даже немотивированным. Но на самом деле мотив был, просто он поначалу не попал следственные документы. В то самое время, когда пристав Тимофеев осматривал труп и окружающую обстановку к нему несколько раз обращались вотяки, в числе прочих крестьян стоявшие поодаль и наблюдавшие за его действиями. Они пытались указать полицейскому на следы крови, видневшиеся на набросанных в топком месте бревнах, чем вызвали раздражение пристава. Когда некоторые из вотяков приблизились к Тимофееву и протянули ему окровавленные щепы, поднятые перед тем с земли, пристав окончательно разъярился - со словами "да нету здесь никакой крови!" он забросил щепки в болото и спросил у мужиков, кто они такие? Вотяки признались, что все они являются жителями Старого Мултана. Их желание помочь следствию пристав воспринял с недоверием, а если вспомнить, что русские крестьяне в один голос твердили о "вотяцких жертвованиях", то нетрудно понять, сколь недружелюбно к вотякам оказался в конце-концов настроен Тимофеев. На предоставленной крестьянами телеге полицейские перевезли труп к окраине Старого Мултана. Там по их приказу вотяки вырыли яму глубиной около аршина и натаскали в нее льда и снега из своих погребов; в этот самодельный ледник опустили труп Конона Матюнина, обернутый рогожей, и присыпали его землей. Сделано это было для того, чтобы по возможности лучше сохранить тело для патологоанатомического исследования. Аутопсию должен был провести уездный врач, который в тот момент был очень занят ввиду активно развивавшейся эпидемии тифа. У временного захоронения был выставлен караул из местных жителей, кроме того, в селе был оставлен один из помощников пристава. Ему надлежало следить, чтобы до приезда доктора никто не смел вскрывать могилу Матюнина. На этом, можно сказать, исчерпывается первая часть "дела об убиении крестьянина Конона Матюнина". В тот момент никто из должностных лиц, прикосновенных к расследованиям уголовных преступлений в губернии, даже предположить не мог каковой же окажется будущность этого рядового, на первй взгляд, расследования. В течение всего мая труп Матюнина лежал в охраняемой караулом яме, но даже там он не обрел покоя. В середине месяца караулившие временное захоронение мужики стали жаловаться на запах разложения, досаждавший им. Пристав приказал выкопать тело и "подкинуть в яму снега". Во время исполнения этого приказа кому-то пришло в голову не просто опять закопать тело, а устроить над ним настил из досок. Идея была хороша, благодаря этому можно было не бояться повредить тело при последующем выкапывании. Пристав Тимофеев одобрил предложение и труп Матюнина при повторном захоронении положили под доски. Однако, неприятности этим не были исчерпаны. Лед во временном захоронении постепенно подтаивал и через десять дней под досками образовалась пустота. Во время сильного ливня одна из досок треснула и грязь затопила могилу. Пристав приказал снова извлечь тело на поверхность, "привезти поболее снега и льда" и опять захоронить убитого. Помимо этих перипетий с трупом Матюнина следственные силы, представленные в тот момент приставом Тимофеевым и волостным старшиной Попугаевым, занимались в Старом Мултане и другими важными делами: явившись в дом к Григорьеву, полицейские вполне корректно провели допрос 90-летнего старца. У него расспрашивали про верования вотяков, про то, каким образом он лечит людей и пр. Григорьев спокойно отвечал на задаваемые вопросы, в частности объяснил, что уже несколько лет тому назад "обезножил" (т. е. не владеет ногами) и из дома практически не выходит. Он не признал того, что занимается или занималя в прошлом отправлением каких-либо вотяцких религиозных ритуалов и утверждал, что никогда не почитался срели вотяков шаманом. Также выяснилось, что дети Андрея Григорьева уже умерли и фактически он одинок. Для полицейских не являлось секретом то обстоятельство, что в Старом Мултане многие вотяки сохраняли верность традиционным религиозным верованиям, для чего сооружали т. н. "родовые шалаши". Для их осмотра в Старый Мултан 17 мая 1892 г. приехал помощник окружного прокурора Раевский. Выяснить ему удалось следующее: в деревне существовало два т. н. "родовых шалаша", в которых вотяки приносили жертвы покровителям своих родов. О верованиях прародителей удмуртского (вотяцкого) народа подробнее будет сказано ниже, пока только следует заметить, что практически каждый род имел свой объект особого поклонения, как правило это был какой-либо прославленный шаман, выходец из этого рода. Утрированно говоря, каждое племя поклонялось своим "святым" и в своем "святом месте", не посещая чужие "родовые шалаши" и не участвуя в праздниках соседей-вотяков. В Старом Мултане жили представители двух удмуртских племен: учурки и будлуки. К первым принадлежали 13 семей, ко вторым - 64 (ещё около 40 семей были русскими). Соответственно, имелись два "родовых шалаша" в которых приносились жертвы разным покровителям родов. Внимание помощника прокурора привлёк "родовой шалаш", построенный в саду возле дома вотяка Моисея Дмитриева. Дмитриев был зажиточным крестьянином, он владел домом расположенным практически в самом центре деревни по соседству со зданием, где располагалась деревенская управа и т. н. "становая квартира" (помещение, в котором останавливались проезжавшие через населенный пункт должностные лица). Раевский произвёл осмотр "родового шалаша" 17 мая 1892 г. Оказалось, что это весьма незатейливое строение, образованное двумя рядами жердей, внаклонку приставленных к горизонтально расположенному бревну, закрепленному на высоте 1,6 м. Внутри шалаша были найдены следы костра. Любопытной находкой можно считать икону Святого Николая Чудотворца, которая была закреплена наверху, под самым коньком крыши. Следует отметить, что и во втором "родовом шалаше" также был найден образ того же самого христианского святого. В обоих "родовых шалашах" была найдена посуда, связанная с жертвоприношениями. Это были миски и тазики, запачканные застарелой почерневшей кровью, с налипшими перьями птицы и шерстью животных. Может показаться странным, но никто не удосужился изъять эту посуду во время первого осмотра. По утвержданию Дмитриева он не пользовался жертвенной посудой с самой Пасхи, т. е. более полутора месяцев. В начале лета в Старый Мултан наконец-таки приехал уездный врач по фамилии Минкевич, который 4 июня и провел вскрытие тела Матюнина. Результат этой процедуры оказался совершенно неожиданным: выяснилось, что помимо отрезания головы над телом были осуществлены и иные весьма непростые манипуляции. На трупе был обнаружен обширный и глубокий разрез, начинавшийся в верхней части тела и достигавший на спине пятого ребра. При нанесении этого разреза были разрублены ключица и пять ребер в самой толстой их части, рядом с позвоночником. Помимо этого полностью были разделены довольно толстые в этом месте мышцы спины. Разрез этот был причинен не единичным ударом топора или кавалерийской шашки, а явился следствием нескольких последовательных ударов. Упомянутое повреждение не было обнаружено ранее по той причине, что его полностью скрывала нательная рубаха погибшего. При вскрытии грудной полости выяснилось, что сердце и оба легких отсутствуют. Другими словами, эти органы были извлечены через разрез в верхней части тела. В акте вскрытия доктор Минкевич особо подчеркнул, что внешний осмотр не позволял установить факт извлечения органов. Другими словами, труп отнюдь не разваливался на части; разрез в верней части был сравнительно небольшим, около 20 см. длиной. Доктор зафиксировал отсутствие ран на животе. На ногах погибшего Минкевич обнаружил следы сдавления. Впоследствии это место акта вскрытия дало повод к различным толкованиям природы найденных синяков, но сам доктор прямо заявлял, что упомянутые сдавления были оставлены не веревкой. На основании вышеизложенного Минкевич заключил, что причиной смерти Матюнина послужило отсечение головы. По времени нанесения это было первое ранение. Рассечение торса и извлечение органов из грудной полости было осуществлено позже, но примерно в то же время, что и отделение головы. Свою точку зрения Минкевич обосновал следующим логическим заключением: чтобы извлечь органы из грудной клетки края раны в верхней части туловища надлежало широко раздвинуть. Это можно было сделать без особых затруднений до тех только пор, пока подвижность ее краев не ограничило трупное окоченение. В принципе, приложив известное усилие края раны можно было раздвинуть и потом, когда труп уже находился в состоянии окоченения, но в этом случае разрез обратно не сомкнулся бы, а так бы и остался в раскрытом виде. Нательная рубаха в этом случае не смогла бы скрыть сильной деформации тела и на это, вне всякого сомнения, обратили бы внимание полицейские, появившиеся возле тела Матюнина 8 мая. Поскольку тело не выглядело деформированным, значит края раны после извлечения органов вернулись в исходное положение, а это было возможно только в том случае, если труп не находился в состоянии окоченения. Между убийством Матюнина и извлечением его органов прошло не более 12 часов - таково было заключение врача. Если до патологоанатомического исследования трупа Матюнина версия о ритуальности убийства воспринималась многими должностными лицами с известной долей скепсиса, то теперь необычный характер преступления стал очевиден всем. Не составляло секрета то обстоятельство, что вотяки приносили в жертву своим богам разнообразную живность - барашков, куриц, уток - причем они не просто убивали жертвенных животных, а извлекали и сжигали их внутренние органы. То, что из тела Матюнина оказались извлечены сердце и легкие, которые не удалось обнаружить рядом с телом, получило однозначное толкование: внутренние органы были принесены в жертву. После осмотра шалаша полицейские вместе с помощником прокурора явились в дом Моисея Дмитриева и потребовали от него добровольно выдать жертвенные инструменты. Поскольку Дмитриев повинную не принёс и упорно отрицал сам факт какого-либо жертвоприношения после Пасхи 1892 г., его дом подвергся тщательному обыску. Никаких особых инструментов, указывавших на причастность Дмитриева к кровавому ритуалу, найдено не было, зато удалось найти полотняный пестерь (вид заплечной котомки), покрытый липкими потеками красной жидкости. Хотя хозяин пестеря пытался убедить полицейских, что красные следы на котомке - это всего лишь ягодный сок, его никто не хотел слушать. Пестерь был приобщен к делу в качестве улики, а Дмитриев немедленно был взят под арест. Кроме того, в качестве улики был приобщён и кафтан Моисея, весь в пятнах весьма подозрительного цвета. В те дни ни сам Моисей, ни его соседи даже представить не могли, что арест этот затянется на многие месяцы! Дело о "мултанском жертвоприношении" интересно в первую очередь тем, что в его фабуле очень заметно влияние полицейского фактора (сейчас бы его назвали "оперативной работой"). Следствие развивалось не сообразно своей внутренней логике (т. е. показаниям свидетелей или анализу улик), а благодаря вбрасыванию неизвестно откуда появлявшейся информации. Т. е. на самом-то деле источник этой информации был очевиден - сплетни обывателей - но прямо об этом нигде не говорилось. Для сбора информации в Старый Мултан и близлежащие деревни были командированы полицейские в младших чинах, которые сообразно своему развитию и представлению о мире, коллекционировали и сообщали руководству разнообразные слухи. Полицейские регулярно ротировались, но сие обстоятельство не приводило к улучшению их работы. Этот самый "полицейский фактор" с одной стороны очень сильно помог делу (без него бы следствие само собой очень быстро сошло на нет), а с другой - явно загубил расследование, придав ему черты кафкианского безрассудства. Чтобы нагляднее проиллюстрировать этот тезис можно рассказать об активной работе урядника Рагозина, деятельно воплотившего в жизнь требование полицмейстера об установлении иных случаев человеческих жертвоприношений вотяками. Должно быть, урядник сам по себе был человеком неплохим, во всяком случае, дотошным и исполнительным, однако, при исполнении команды начальства его рвение никак не коррелировалось здравым смыслом. Узнав, что двадцать лет назад в одном из соседних с Мултанами сел утонул мальчик, Рагозин заподозрил, что на самом-то деле утопление маскировало жертвоприношение! Трудно сказать, что питало такую неожиданную догадку, но урядник несмотря на давность лет сумел установить фамилию утонувшего ребенка и отыскал его мать. Мать отрицала факт насилия над сыном и уверяла полицейского в естественной причине случившегося. Впрочем, свидетелей, видевших труп утопленника в селе уже не осталось: отец ребенка и священник его отпевавший умерли, соседи же отговаривались незнанием деталей. Все это чрезвычайно заинтересовало полицейского. С удивительной проницательностью Рагозин заподозрил в сбивчивом рассказе матери и ее волнении страх из-за возможной расправы вотяков. Хотя мать погибшего так и не признала ритуальную подоплеку смерти сына, урядник написал рапорт в котором заявил, что не верит ей. Рапорт не только попал в официальное следственное производство, но впоследствии фигурировал и в обвинительном заключении, и в судах по делу "о мултанском жертвоприношении" как документ, доказывающий реальность принесения вотяками человеческих жертв. Сам Рагозин вызывался в суды как свидетель обвинения, хотя, повторим, этот человек не мог даже устно объяснить кого же и в чем именно уличают его бестолковые розыски. Впрочем, история с "рагозинском расследованием" произошла несколько позже описываемых событий. В конце мая и в июне 1892 г. полиция деятельно занималась розысками в Старых Мултанах. Первыми жертвами активности деревенских детективов стали ... два местных дурачка: Михаил Титов и Константин Моисеев. Понятие "деревенские дурачки" надлежит понимать буквально - это были молодые люди с врожденными дефектами личности, в любом сколь-нибудь крупном человеческом сообществе можно видеть таких людей. Они абсолютно безопасны (опасные для окружающих просто не выживают в деревенском коллективе), способны выполнять монотонную крестьянскую работу и деревенская община обычно относится к дурачкам вполне терпимо. Во всяком случае, обидеть такого жалкого человека считается большим грехом и даже крестьянкие дети воспитаны таким образом, что никогда не смеются над убогими. И вот именно с задержания двух местных дурачков взыскательная полицейская власть начала розыск убийц, помогавших Моисею Дмитриеву в заклании бедного Конона Матюнина.
| |
