На представленный ниже очерк распространяется действие Закона РФ от 9 июля 1993 г. N 5351-I "Об авторском праве и смежных правах" (с изменениями от 19 июля 1995 г., 20 июля 2004 г.). Удаление размещённых на этой странице знаков "копирайт" (либо замещение их иными) при копировании даных материалов и последующем их воспроизведении в электронных сетях, является грубейшим нарушением ст.9 ("Возникновение авторского права. Презумпция авторства.") упомянутого Закона. Использование материалов, размещённых в качестве содержательного контента, при изготовлении разного рода печатной продукции (антологий, альманахов, хрестоматий и пр.), без указания источника их происхождения (т.е. сайта "Загадочные преступления прошлого"(http://www.murders.ru/)) является грубейшим нарушением ст.11 ("Авторское право составителей сборников и других составных произведений") всё того же Закона РФ "Об авторском праве и смежных правах".
    Раздел V ("Защита авторских и смежных прав") упомянутого Закона, а также часть 4 ГК РФ, предоставляют создателям сайта "Загадочные преступления прошлого" широкие возможности по преследованию плагиаторов в суде и защите своих имущественных интересов (получения с ответчиков: а)компенсации, б)возмещения морального вреда и в)упущенной выгоды) на протяжении 70 лет с момента возникновения нашего авторского права (т.е. по меньше мере до 2069 г.).

    В девятом часу утра 8 ноября 1850 г. Александр Васильевич Сухово-Кобылин, крупный помещик и известный представитель московского дворянства, приехал в московский дом графа Гудовича.

    Уже после полуночи Сухово-Кобылин и Петрово-Соловово покинули Купеческое собрание. Александр Васильевич отвез зятя домой, а сам отправился на квартиру Луизы, где и провел ночь на 9 ноября 1850 г.
    В половине шестого утра к нему приехал Петрово-Соловово и мужчины опять поехали в дом обер-полицмейстера. Лужин, надо полагать, немало был обескуражен визитом вчерашних собеседников. Но на этот раз он разговаривал дружелюбнее, поскольку тревога Сухово-Кобылина выглядела теперь более обоснованно: Дюманш не ночевала дома уже две ночи, что действительно выглядело подозрительно. Лужин пообещал организовать розыск и пригласил к себе в кабинет квартального поручика Максимова. В присутствии обоих визитеров он отдал ему распоряжение организовать розыски Луизы Симон-Дюманш, а Сухово-Кобылин продиктовал полицейскому словесный портрет пропавшей женщины.
     Так в общих чертах выглядит завязка одной из самых загадочных и драматичных историй дореволюционного сыска. Этот детективный сюжет по праву можно поставить в один ряд с такими известными и неоднозначными по своим результатам расследованиями, как следствия по делам Сарры Беккер или Максименко. За миновавшие с той поры полтора столетия о деле Симон-Дюманш написаны книги, снят телефильм в нескольких сериях, но и поныне полной ясности о случившемся в ноябре 1850 г. в Москве, не имеет никто. В этом смысле "дело Симон-Дюманш" как никакое другое заслуживает эпитета "загадочное".
    Прошло всего несколько часов в того момента как ранние визитеры покинули квартиру обер-полицмейстера Лужина и объявленный розыск принес плоды. В 11.30 казак из состава 5-го Оренбургского полка по фамилии Петряков, совершавший объезд Ходынского поля, обнаружил возле самой дороги тело женщины. Насильственный характер ее смерти практически не вызывал сомнений: на шее был виден разрез, а на снегу - следы крови. На место обнаружения тела прибыли пристав Пресненской полицейской части Н. А. Ильинский и квартальный надзиратель Овчаренко. В составленном протоколе осмотра места преступления (в те времена подобные документы назывались "местными свидетельствами") расположение найденного женского тела характеризовалось следующим образом: "в расстоянии от Пресненской заставы около 2,5 верст; от вала, коим обнесено Ваганьковское кладбище, на 3/4 версты и в трех саженях вправо от большой дороги (6,5 м. - прим. murder's site), ниц лицом, вдоль дороги (...)".
    В этом весьма примечательном документе, подписанном тремя лицами, содержалось важное для следствия указание на незначительное кровотечение из раны покойной ("(...) снег, где она (покойная) лежала, подтаял, и под самым горлом на снегу (обнаружена) в небольшом количестве кровь (...)"). Учитывая, что ножевая рана нанесена в область шеи, подобное свидетельство следовало толковать однозначно - Ходынское поле не было местом совершения преступления, раны были нанесены в другом месте. Следы на снегу полностью подтверждали это предположение: прекрасно было видно, что одноконный возок, ехавший от Москвы, свернул с дороги, развернулся рядом с телом и поехал в обратную сторону. Следов человеческих ног рядом с телом не было. Скорее всего, тело мертвой либо агонизировавшей женщины было вывезено из Москвы и сброшено в поле. Преступники были уверены в том, что женщина не выживет и их не особенно заботило сокрытие трупа (поэтому они и бросили тело рядом с дорогой). Заслуживал внимания тот факт, что на теле покойной были обнаружены драгоценности ("в ушах золотые бриллиантовые серьги, на безымянном пальце левой руки два золотых супира (сапфир - прим. murder's cite), один с бриллиантом, а другой с таковым же камнем, осыпанным розами, на безыменном же пальце правой руки золотое кольцо (...)"). Объяснения этому были не такими очевидными, как могло бы показаться на первый взгляд. То, что преступник оставил на теле жертвы драгоценности могло быть истолковано как отсутствие корыстной подоплеки убийства. В этом случае мотивом убийства могли быть ненависть, ревность и т. п. Но состоятельные женщины 19-го столетия носили порой на себе целые состояния, так что умный грабитель мог снять самые ценные вещи (но оставить менее ценные) дабы замаскировать факт ограбления и тем самым дезориентировать следствие. Поэтому грабеж как мотив убийства не следовало полностью отвергать на том только основании, что на теле погибшей остались драгоценные украшения. Погибшая была без "теплого верхнего платья", но в трех юбках и головном уборе. Этот момент тоже требовал объяснения. В ноябре 1850 г. в центральной полосе России установилась настоящая зимняя погода; выпавший еще в октябре снег лежал толстым слоем и не таял. Отсутствие при такой погоде зимнего жакета могло быть объяснено тем, что убийство было совершено в помещении. Конечно, м. б. предположить, что преступник позарился на верхнюю одежду из-за ее дороговизны (если, скажем, жакет или салоп был изготовлен из меха соболя), но ранения, причиненные женщине, скорее всего, сделали бы подобное приобретение бесполезным, поскольку верхнее платье непременно оказалось бы залитым кровью.
     На месте обнаружения тело было осмотрено врачом Пресненской частной больницы Тихомировым. В качестве очевидной причины смерти тот отметил глубокий разрез горла, помимо этого погибшая получила при жизни и иные телесные повреждения: багровое пятно на лбу и обширная гематома (размером с ладонь) вокруг левого глаза указывали на перенесенные побои.
    Для более детального осмотра тело было доставлено в морг Пресненской больницы. Там 10 ноября 1850 г. состоялось его официальное опознание. Александр Васильевич Сухово-Кобылин и его дворовые люди - Галактион Кузьмини и Игнат Макаров - заявили, что найденное на Ходынском поле женское тело принадлежит Луизе Симон-Дюманш.
     Обер-полицмейстер И. Д. Лужин поручил расследование убийства Симон-Дюманш приставу Хотинскому.
     Одной из перспективных версий явилось предположение о причастности к убийству Дюманш извозчика. В те далекие времена извозчики играли роль весьма схожую с той, какую в настоящем исполняют таксисты; по роду своей деятельности эти люди постоянно сталкивались с маргинальными элементами и зачастую сами оказывались выходцами из их среды. Поскольку извозчики почитались людьми достаточно денежными они нередко подвергались нападениям грабителей. Но при этом и сами они не брезговали разного рода противоправными деяниями: обобрать подвыпившего пассажира или ограбить иногороднего было для многих из них история отечественного сыска того времени знает немало случаев когда пассажиры оказывались жертвами своих возниц. Одинокая, богато одетая женщина в поздний час вполне могла сделаться жертвой преступного посягательства лихого извозчика.
    Поэтому одной из первых мер Хотинского явилось распоряжение об опросе московских извозчиков; в ходе этого опроса надлежало выяснить кто из них мог после 22.00 7 ноября находиться в районе Ходынки.
    Помимо этого следователь провел официальный - в присутствии понятых - осмотр квартиры погибшей. В ходе него полицейским были осмотрены не только жилые комнаты, занимаемые Симон-Дюманш, но и подсобные помещения, в которые она могла иметь доступ: погреб, каретный сарай и конюшня во дворе дома графа Гудовича. Полицейские пытались установить не могло ли одно из этих помещений оказаться местом убийства женщины. Ничего подозрительного обнаружено не было. Тщательный осмотр личных вещей покойной показал, что отсутствует меховой салоп, который она носила в зимнее время. Наличных денег на квартире Дюманш не оказалось, но зато были найдены два векселя, выписанные Сухово-Кобылиным. Письма, книги, деловые бумаги и личная переписка покойной были изъяты и вывезены в полицейскую часть для изучения. Бриллиантовые и серебряные украшения были надлежащим образом описаны и опечатаны.

Для розничной торговли своей продукцией Сухово-Кобылин открыл в Москве магазин, который возглавила Симон-Дюманш. Последняя официально зарегистрировалась как "московская купчиха", но от французского подданства не отказалась. Хотя Сухово-Кобылин не пил и не курил всю жизнь (в этом тоже проявилось влияние матери) он был завзятым картежником; играл очень рассудочно, холодно, крупно выигрывал (например, у графини Антоновской выиграл дорогую подмосковную деревню Захлебовку).
    Следователь Хотинский прекрасно понимал, что отношения Сухово-Кобылина с Симон-Дюманш, длившиеся с 1841 г., к осени 1850 г. уже потеряли для партнеров свою пленительную новизну. 33-летний светский лев, богатый, образованный, родовитый был известным "ходоком" по женской части. Весь московский свет знал о французской любовнице Сухово-Кобылина, но это ничуть не мешало последнему вовсю блудить и пользоваться большим спросом как семейных дам, так и незамужних девиц. Осенью 1850 г. московское общество внимательно следило за тем, как развивался роман холостяка Сухово-Кобылина и жены крупного дворянина А.Г. Нарышкина - Надежды Ивановны (в девичестве Кнорринг). Молодая - 1825 года рождения - красивая светская львица отдавала Сухово-Кобылину явное предпочтение и неудовольствие мужа не могло воспрепятствовать стремительному развитию любовной интриги. Зная все это, м. б. предположить, что Симон-Дюманш со своей стороны пыталась помешать светсикм игрищам своего любовника, а это уже могло спровоцировать обострение отношений. В любом случае, учитывая существование интимных отношени между погибшей и Сухово-Кобылиным, последний должен был быть проверен на возможную причастность к смерти Дюманш.
    Поэтому 12 ноября 1850 г. следователь Хотинский в сопровождении понятых прибыл для осмотра квартиры Сухово-Кобылина. Надо сказать, что семья Сухово-Кобылиных владела в 1-м квартале Сретенской части Москвы большим домом с многочисленными надворными постройками. Александр Васильевич квартировал, однако, не в самом доме, а во флигеле, состоявшем из 5 небольшим комнат. В этот флигель он переехал буквально за неделю до описываемых событий - 4 ноября.
    Осмотр флигеля дал результат, на который, скорее всего, не рассчитывал и сам следователь: на стенах в сенях и в большой комнате были обнаружены многочисленные темные капли и крупные потеки, похожие на кровавые. Протокол осмотра, должным образом составленный в присутствии понятых, следующим образом характеризовал вид подозрительных пятен: "в комнате (...) на стене к сеням кровавые пятна, одно продолговатое на вершок длины (4,5 см.) в виде распустившейся капли, другое величиное с пятикопеечную монету (5-копеечная монета образца 1833 г. имела диаметр 3,7 см.- прим. murder's site ), разбрызганное; на штукатурке видны разной величины места, стертые неизвестно чем,(...) полы во всех комнатах крашенные желтой краской и недавно вымытые"; следы в сенях были описаны такими словами: "в сенях около двери кладовой видно на грязном полу около плинтуса кровавое пятно полукруглое величиною в четверть аршина (18 см.) и к оному потоки и брызги кровавые, частию уже смытые, на ступенях заднего крыльца также видны разной величины пятна крови и частию стертые или смытые (...)". Обнаружение пятен застало хозяина квартиры явно врасплох. Когда Сухово-Кобылина попросили объяснить их происхождение, он смог лишь заявить, будто пятна в сенях оставлены поваром, имевшим обыкновение резать там птицу. О том, как пятна могли появиться в комнате, Сухово-Кобылин ничего вразумительного сказать не смог. Он был до того растерян от всего происходившего, что даже не смог сказать кто и когда мыл полы в занимаемом им помещениях.
    В конце-концов, он, правда, немного оправился от испуга и принялся уверять полицейских, что уборкой в его покоях занимается дворовая девка, дескать, она-то и вымыла недавно полы. Когда же полицейские вызвали ее и попросили подтвердить рассказ хозяина, выяснилось, что все сказанное Сухово-Кобылиным не соответствовало действительности: дворовая девка не убиралась в его комнатах с 7 ноября. Между тем полы и штукатурка над плинтусами выглядели выглядели хорошо и притом недавно помытыми.
    Все это казалось в высшей степени настораживающим. Надо сказать, что подозрительных бурых пятен на стенах в сенях и в большой комнате было гораздо больше, чем это отражено в протоколе от 12 ноября. Когда через 4 дня - 16 ноября 1850 г. - подозрительные фрагменты штукатурки и плинтусов были вырублены и доставлены для сохранения в полицейскую часть, оказалось, что их было не много ни мало как 33! Причем, в остальных комнатах флигеля, ничего подобного бурым пятнам обнаружено не было.
     Надо ли удивляться, что следователь Хотинский, после доклада по инстанции, получил разрешение на официальный допрос Сухово-Кобылина и обыск его жилища (напомним, что 12 ноября состоялся только осмотр квартиры, в ходе которого полиция могла только визуально изучить обстановку, но не имела права изымать подозрительные предметы). И 16 ноября 1850 г. приставы Хотинский и Редкин вновь появились во флигеле Александра Васильевича. В присутствии понятых подозрительные пятна были вырублены из плинтусов и штукатурки, а личная переписка Сухово-Кобылина - опечатана и изъята для последующего ознакомления следователей. Всего были изъяты три стопы писем, написанных большей частью по-французски. По характеру почерков можно было предположить, что письма эти были написаны женщинами.