На самом же деле подтекст странного инцидента довольно прозрачен.

     Другим педагогом, мнение которого об обвиняемом чрезвычайно интересовало следствие, оказалась преподаватель по классу фортепиано Антонина Владимировна Булыгина. Разумеется, следствие интересовала вовсе не абстрактная тяга Винничевского к прекрасному, а намного более прагматичный вопрос: замечала ли Антонина Владимировна на открытых частях тела или одежде ученика следы крови или грязи, следы борьбы или нечто такое, что указывало на недавнее нападение, совершенное Винничевским? На одном из допросов он заявил, что совершил убийство по пути на урок музыки, после чего явился на занятие, благополучно оттарабнил гаммы и отправился домой с чувством честно выполненного долга.
     Поиски Булыгиной оказались до некоторой степени анекдотичны. В начале ноября выяснилось, что Антонина Владимировна выехала из Свердловска в Ленинград к своей матери Ксении Николаевне Рудаковой, и потому 3 ноября начальник областного угро Вершинин "накатал" целый опус в адрес ленинградского уголовного розыска, в котором предложил отыскать Булыгину и задать 20 вопросов о ее бывшем ученике Винничевском. Все вопросы содержались в тексте письма, причем особое умиление доставляет его последнее предложение: "Допрос Булыгиной прошу поручить опытному оперативному работнику и материал срочно выслать нам". Почему умиление? Да потому, что на самом деле Булыгина находилась отнюдь не в Ленинграде, а уже выехала обратно в Свердловск. Здесь ее через 3 дня благополучно и допросили. И никто, разумеется, не сообщил в Ленинград, что прежнее обращение утратило актуальность и незачем тратить силы и время на розыск учительницы музыки.
     Ленинградские сыщики добросовестнейшим образом провели свою часть работы - совершенно бесполезную - и отписали в Свердловск то, что там и так уже знали: в городе на Неве Антонины Владимировны нет, она, дескать, отправилась обратно в столицу Урала. И деликатно напомнили товарищу Урусову, что тот еще в середине сентября посылал в Питер алармистское письмо с просьбой помочь в расследовании и заняться розыском похитителей детей. Каковы оказались результаты работы питерских сыщиков, мы не знаем - да это сейчас и неважно! - но важно другое: в Ленинграде случайно выяснили, что похититель детей в Свердловске уже найден, а их никто об этом не предупредил. Получалось очень некрасиво: товарищ Вершинин раздавал поручения направо и налево, но при этом не считал нужным передать "отбой", чтобы сотрудники не тратили силы и время на выполнение ставших ненужными заданий. Заместитель начальника ОУР Ленинграда младший лейтенант Веселов в письме от 17 ноября 1939 г. на имя начальника свердловского УРКМ Урусова не без скрытого раздражения попенял за подобную бесцеремонность: "На основании присланного Вами отношения от 14/IX-39 г. нами производится розыск преступников о хищении малолетних детей. В настоящий момент вами задержан и арестован Винничевский В. Г., а поэтому просим сообщить, дальнейший розыск продолжить или же прекратить".
     Впрочем, не станем более углубляться в таинства бюрократической переписки, а вернёмся к интересующей нас учительнице музыки. Антонина Булыгина, родившаяся в 1915 г., являлась студенткой Свердловской консерватории, и уроки Володе Винничевскому давала неофициально, то есть занималась репетиторством. До 1932 г. Антонина жила в Ленинграде, но в том году вышла замуж за командированного в город на Неве чиновника Народного Комиссариата путей сообщения и отправилась с мужем по месту его жительства в город Свердловск, где и проживала до лета 1939 г. Муж Антонины до июля 1939 г. занимал крупную должность в управлении железной дороги им. Кагановича, женат он был вторым браком и от первого имел 15-летнюю дочь. Проживала семья в квартире 12 дома № 14 по улице Шевченко - это был новый 5-этажный дом для номенклатурных работников, там, в своем узком мирке обреталась новая советская элита. На первый взгляд, все вроде бы складывалось у четы Булыгиных неплохо: молодая жена-студентка, муж - важный функционер, всем обеспеченный, живи да радуйся! Однако важный чиновник оказался запойным алкоголиком, лечился несколько раз в психиатрической больнице в Ленинграде, а также в Свердловске. Брак явно пошел под откос, и после того, как в августе 1939 г. мужа направили на работу на Дальний Восток, в бухту Нагаева, Антонина поехала не к нему, а к матери в Ленинград. В Свердловск она вернулась 4 ноября.
     Лейтенант Лямин, допрашивавший Антонину, углубился в обсуждение не только ее социального происхождения, но и семейной и даже половой жизни, вытащил из уст допрашиваемой рассказ об аборте, сделанном еще до официального запрета в Советском Союзе такого рода операций, попросил назвать поименно подруг, с которыми Антонина общалась в Свердловске. Протоколы допросов многих десятков молодых женщин подшиты к делу, но ни в одном нет столь пристрастного интереса к подобного рода деталям личной жизни. Это до известной степени даже сбивает с толку: что хотел услышать Лямин? Что он заподозрил? Или заподозрил не он, а его шеф Вершинин, а лейтенант Лямин лишь выполнил поручение и задал вопросы? После того, как были записаны имена подруг жены и друзей мужа, допрос коснулся репетиторства и Лямин предложил назвать всех учеников, бравших у Антонины Булыгиной уроки по классу фортепиано. Покончив и с этим, добрались-таки до Винничевского.
     Владимир попал к Антонине по рекомендации другого педагога, занимавшегося с Винничевским ранее. Булыгина согласилась работать с юношей при одном условии - чтобы он приходил к ней домой, а не наоборот. Между домами 600 метров, и учителя, приходящие на дом к ученику, обычно берут бОльшую плату, но Антонина Владимировна ценила свои комфорт и время больше каких-то там копеек. Так что к Винничевским она никогда не ходила...
     Услыхав такое, лейтенант Лямин задал довольно неожиданный вопрос: "Как смотрел ваш муж на эти уроки, не было ли на этой почве ссоры, ревности?". Булыгина в ответ заявила, что "муж был не против этого, а наоборот - он этим был доволен, и никогда никаких ссор у меня с ним на этой почве не было".
     Зимой 1937-1938 гг. Антонина занималась с Винничевским по рабочим дням два раза в пятидневку. (Про трудовой график советских людей в этой книге уже было написано - рабочие и служащие трудились 5 дней подряд с выходным на шестой. Это была одна из многих мер большевиков по борьбе с "религиозными предрассудками". Хотя традиционный счет по дням недели сохранялся, люди часто считали дни "пятидневками". Такой порядок был изменен в 1940 г. при переходе на 7-дневную рабочую неделю.) Занятия начинались в 12 или 13 часов и продолжались 30 минут. Винничевский после этого шел в школу ко 2 смене. После летнего перерыва - то есть с осени 1938 по весну 1939 г. включительно - занятия проводились в четвертый день пятидневки и начинались либо в 15, либо в 16 по договоренности. Занятия прекратились в мае. Булыгина подчеркнула, что на каждом уроке делала записи в тетрадях учеников, поэтому точные даты занятий установить очень легко. Также она подчеркнула, что Винничевский всегда приходил один.

     Антонина Владимировна дала ему такую характеристику: "Винничевский и в прошлый год, и нынче уроки пропускал, но указать точную дату пропусков я не могу, но повторяю, что это можно узнать из тетради Винничевского... стучал он в дверь очень тихо, и было несколько случаев, когда его видели мои соседи стоящим у нашей двери, но он боялся постучать. Я ему об этом несколько раз говорила". На самом деле это больше похоже на то, что молодой человек подходил к двери и слушал доносившиеся через нее звуки, кстати, интерес его могла вызывать вовсе и не квартира Булыгиных, а кого-то из соседей. Но манера поведения, конечно, примечательная.
     О чистоплотности ученика Антонина Владимировна высказалась следующим образом (стилистика оригинала сохранена): "Я его ругала один раз за неряшливый вид, и это [было] по отношению его верхней одежды... Руки у него были часто грязны, за что я ему также неоднократно говорила и не один раз я его заставляла у себя же вымыть руки и сама же остригала ногти на руках". Как видим, урок музыки приравнивался к посещению маникюрного салона! Насчет наличия пятен крови на видимых частях тела или одежде Булыгина высказалась однозначно: "Пятен крови или похожих на это пятен ни на руках, ни на его одежде я никогда не замечала".
     Характер и поведение Владимира Винничевского учительница музыки обрисовала очень емко и образно, процитируем эти фрагменты ее показаний: "Я с первых дней встречи с ним отметила в нем большую застенчивость, молчаливость, равнодушный взгляд. Иногда у него [начинается] ненормальный, беспричинный смех. Я его иногда об этом совершенно неуместном и беспричинном смехе спрашивала - он тушевался, краснел и говорил, что вспомнил какой-то прошлый [поступок или] смешной рисунок. Вообще, я его находила ненормальным человеком и имела по этому поводу разговор с его матерью, высказав свое мнение, что не занимается ли он онанизмом? На это мать мне ответила, что она сама все время следит за ним... У меня среди учеников были и девицы лет 15-16 - Винничевский никакой дружбы с ними не вел, редко разговаривал, если они его о чем спросят, он покраснеет, смутится, и если начнет отвечать, то заикается... я приказывала [себе] быть с ним строгой, но он продолжал оставаться таким же равнодушным, со своей, мягко сказать, глупой улыбкой и полусогбенными плеч[ами]".
     Антонина Булыгина рассказала, что узнала об убийстве Герды Грибановой на следующий день после того, как было найдено тело девочки. По ее собственному признанию, дело это ее чрезвычайно взволновало и заинтересовало, зная, что Винничевский живет в соседнем доме, она заводила разговоры об убийстве как с самим Владимиром, так и его матерью. На вопрос о поимке преступников Владимир отделался лаконичным ответом: "Нет, не нашли", а Елизавета Ивановна рассказала, что арестован был дед девочки. В другой раз она сообщила об аресте каких-то подростков, но в конце-концов все подозреваемые оказались выпущены и убийца не найден. Антонина Владимировна описала поведение Винничевского во время разговоров об убийствах детей, которые иногда происходили в его присутствии: "Он про это говорил с опущенными вниз глазами. Разговоры [эти], по-моему, он вел неохотно и вообще старался их избежать".
     Что ж, показания Булыгиной интересны и очень образны. Но уголовный розыск мало интересовал абстрактный образ Винничевского. Строго говоря, сотрудники уголовного розыска могли наблюдать его хоть 24 часа в сутки, как во время допросов, так и в перерывах между ними, речь в данном случае шла не о простом человеческом любопытстве. Следствию нужен был свидетель, готовый показать, что ему довелось видеть юного убийцу в крови жертв или, на худой конец, со следами борьбы - с расцарапанным лицом, порванным рукавом рубашки и т. п. В этом отношении преподаватель фортепиано Булыгина помочь следствию не смогла. Или не захотела...
     И это было очень плохо, ибо несмотря на признание убийцы и его всемерное сотрудничество со следствием, с уликами у правоохранительных органов дело обстояло очень и очень туго.