| |
|
Убийства детей.
Винничевского допрашивал сам Вершинин, начальник областного уголовного розыска. Понятно, почему допрос малозначительного Файбушевича можно поручить подчиненному, а вот отца обвиняемого, перспективного с точки зрения получения важной информации, в чужие руки отдавать нельзя! Согласно утверждениям, сделанным в начале допроса, Георгий Иванович Винничевский родился 23 апреля 1895 г. в Санкт-Петербурге, служил в Императорской армии с 1915 по 1917 год, получил чин унтер-офицера. В Белой армии не служил, в коммунистическую партию вступил в 1917 г., исключен в 1936-м. На момент допроса работал уполномоченным эксплуатационного бюро театра музыкальной комедии в г. Свердловске, сейчас бы его должность назвали "директор по снабжению" или как минимум "инженер отдела снабжения", поскольку "уполномоченный" - это не тот, кто гайки крутит и вентиля в кочегарке поворачивает, а занимается снабжением и имеет право осуществлять закупки в рамках отведенного ему лимита. По советским временам "снабженец" - это хорошее ремесло, ибо при социализме поставлять и распределять материальные блага было много выгоднее, чем их производить. Итак, закончив с анкетой, Вершинин перешел к содержательной части протокола. И тут понеслась душа в рай! Уже первая фраза, доверенная бумаге, перевернула картину с ног на голову. Предоставим слово гражданину Винничевскому (стилистика оригинала сохранена): "Родился я в бывшей Полтавской губернии Лохвицкого уезда местечка Варва, а не в гор. Ленинграде, как я говорил и как указано у меня в паспорте. Причина этой разницы заключается в том, что я хотел числиться из рабочих, а не из крестьян, тогда как отец у меня никогда не был никем в гор. Ленинграде, как я об этом говорил, и естественно не работал на Путиловском заводе... Хозяйство у него (у отца - А. Р.) было бедняцкое, имел всего 3/4 десятины земли на семью в 10 человек. В 1912 г. вся наша семья переехала на жительство в Акмолинскую обл., Петропавловский район, поселок Ярки". Немного косноязычно, но - понятно. Никакого Путиловского завода, никакого пролетарского происхождения... эдакий середнячок-хитрячок. Разумеется, Винничевский сознался не потому, что в октябре 1939 г. он стал весь из себя честный парень (до этого же он врал почти 20 лет и не краснел!), а по причине гораздо более прозаичной - у Вершинина явно была справка на гражданина свидетеля, предоставленная отделом кадров Управления госбезопасности областного УНКВД, а там все эти нюансы биографии Георгия Ивановича были подробнейше изложены. Поэтому Георгий Иванович и начал сразу с саморазоблачения. У коммунистов это называлось "идеологический противник разоружился". Весьма живописно Винничевский изображает свои дальнейшие похождения - призыв в царскую армию, окончание учебной команды, направление на фронт в звании старшего унтер-офицера, участие в боевых действиях на Юго-Западном фронте в 1916 г. - знаменитый "Брусиловский прорыв"! - ранение в ногу и направление в Санкт-Петербург на излечение. Далее участие в Февральской революции, демобилизация, работа на заводе, членство в красногвардейской заводской дружине, увольнение и возвращение в Ярки. Там Георгий Винничевский вступил в 1-й кавалерийский эскадрон под командованием товарища Савельева, который в июле 1918 г. выступил против белочехов и был быстро разбит. Винничевский вместе с двумя товарищами бежал и спрятался на хуторе под Омском. Там его обнаружили, взяли агентом в губернский уголовный розыск. В ноябре 1919 г. после ухода колчаковских войск Винничевский вместе с рядом других работников перешел на сторону "красных" и принял участие в организации рабоче-крестьянского уголовного розыска, в котором и работал до июля 1920 г. Еще любопытная цитата из рассказа Винничевского о той горячей поре: "В 1919 г., еще работая в Угрозыске, я и Линевич поступили в РСДРП, но стаж был указан с 1917 г. Это получилось потому, что отдельные товарищи знали меня по эскадрону и знали также, что до эскадрона я был в г. Ленинграде в Красной гвардии при заводе". То есть Георгий Иванович банальнейним образом приписал себе два года партийного стажа! И ссылка на неких товарищей, которые, мол-де, что-то там знали, - не более чем фигура речи. Ни одной фамилии не названо, да хоть бы и были названы - это не отменяет факт обмана при вступлении в партию. Надо сказать, что партстаж для коммунистов той поры - это нечто святое, на уровне фетиша, партстажем гордились, большой партийный стаж был ценнее ордена и любого подарка. Коммунисты с дореволюционным стажем всегда считались "совестью партии", градации существовали очень четкие - вступившие до Февральской революции 1917 года, в период с февраля по конец октября 1917 г., и те, кто вступил в партию после Октябрьского переворота. Даже "Большой террор" 1937 и 1938 гг., изрядно проредивший ряды "старых большевиков", не девальвировал исключительную ценность дореволюционного партийного стажа. Как видим, Георгий Винничевский долгие годы врал о своих заслугах - выдавал себя за рабочего, хотя рабочим отработал менее года, писал в анкетах, что в партию вступил до революции, а по факту - приписал себе два года партстажа, присутствовала в его биографии какая-то мутная история со службой в колчаковском уголовном розыске... везде какое-то вранье или недосказанность! С июля 1920 по август 1921 г., опять-таки если верить рассказу самого Георгия Ивановича, он работал окружном артиллерийском управлении - это какой-то непонятный зигзаг в его биографии - потом перешел на службу в штаб командующего войсками ВЧК по Сибири, дислоцировавшийся тогда в г. Новосибирске. И должность занял весьма нерядовую - комендант штаба! Под комендатуры в ЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД традиционно маскировались расстрельные команды, то есть Винничевский фактически стал штатным палачом Сибири. В 1922 г. с Георгием Ивановичем приключилась неприятность - его исключили из партии "за превышение власти". Сам Винничевский рассказал об этом инциденте так: "Я, работая комендантом ОГПУ, привел один приговор в исполнение, между тем как тех лиц надо было отправить в ссылку. Вскоре я был восстановлен в рядах партии". Получается, что расстрелял группу людей ошибочно, но - ничего страшного! - его быстро простили... На этой ответственной должности он подвизался вплоть до 1923 г., а потом заболел, по его словам, "нервным расстройством" и болел аж даже 2 месяца. "Нервное расстройство" чекистских комендантов - это тривиальная белая горячка, поскольку на нервной и кровавой работе пить приходилось постоянно и водкой комендантские команды снабжались без лимита. После поправки пошатнувшегося здоровья Георгий Иванович попросил об отставке из ГПУ, но, по его словам "получил назначение в Омск". Оттуда в мае 1923 г. перебрался в Свердловск, где работал в железнодорожном отделе ОГПУ, затем был переведен в отдел связи. Потом опять непростая, но почетная должность коменданта Представительства ОГПУ. В 1929 г. по заключению врачей со службы в ОГПУ уволен. Иными словами, в 34 года Винничевский пить больше не мог, здоровье совсем пошатнулось. С 1929 г. он официально числился в издательстве "Уральский рабочий" уполномоченным по распространению литературы, в 1937 г. устроился в театр музкомедии. Вторично из партии Винничевский был уволен в 1936 г. за то, что родственники его жены являлись торговцами, а также за его добровольную службу в царской армии и "за то, что я не мог подтвердить документами, где я был в 1919 г.". Любопытна следующая деталь, ярко характеризующая Винничевского, - он не поддерживал отношений с родственниками, хотя его семья состояла из 10 человек. Во время допроса он признался, что узнал о смерти отца спустя несколько лет после того, как это произошло - брат Василий рассказал, разыскав Георгия в Свердловске и приехав в 1939 г. проведать. Кроме этой единственной встречи с братом никаких контактов с родней Георгий Иванович не поддерживал с момента вступления в ряды Красной армии в июле 1918 г. Ну, опять-таки, если верить ему на слово... Честно говоря, за всеми этими деталями ощущается какая-то недосказанность, совершенно очевидно, что эта "версия жизни" Винничевского весьма неполна. Но даже в таком варианте жизненный путь Георгия Ивановича сам по себе, без всякой связи с судьбой его сына, заслуживает отдельной книги. Вершинин предложил Винничевскому дать "исчерпывающую характеристику" сыну Владимиру. Георгий Иванович ответил так: "Прежде всего, он очень скрытен, молчалив и угрюм. Любит уединение. Его любимым занятием была физическая работа - любил носить дрова, колоть их, носил воду и т. п.". После этого допрос был прерван. Фактически тогда, когда речь только-только зашла о Владимире Винничевском. Причина остановки кроется, по-видимому, в том, что начальник ОУР Вершинин посчитал необходимым согласовать полученные от Георгия Винничевского ответы с руководством. Все-таки в ответах допрашиваемого прозвучало много таких деталей, которые в большей степени относились к компетенции госбезопасности, нежели уголовного сыска - упоминались расстрелы, проводившиеся комендатурой ОГПУ, искажения партийного стажа, содержалась информация о послужном списке допрашиваемого в рядах спецслужбы... Это были такие детали, которые, вполне возможно, следовало бы удалить из милицейского протокола. Старший лейтенант Вершинин взял паузу и передал протокол начальнику УРКМ Урусову, который в свою очередь отправил его коллегам из Управления госбезопасности для ознакомления и принятия решения. После того, как чекисты изучили документ и ничего особо предосудительного в нем не увидели, его вернули обратно в Отдел уголовного розыска. Протокол был подшит в следственные материалы и благополучно сохранился до наших дней. Все эти путешествия по этажам секретной иерархии заняли почти неделю, поэтому допрос Георгия Винничевского был продолжен лишь 5 ноября. Но прежде произошли немаловажные события, о которых следует упомянуть до того, как рассматривать содержание интересующего нас документа по существу. Начальник 1-го отделения ОУР Лямин 30 октября допросил Марию Белокурову, преподавателя школы № 14 г. Свердловска. Мария Флегонтовна была классным руководителем того самого 5 класса, в котором Владимир Винничевский учился до февраля 1937. Учительница оказалась очень аккуратна в выражениях, и ее показания по большому счету выглядят малозначительными. Вот самое важное из сказанного ею: "Винничевский по виду был тихий, скромный ученик, но поведение у него было временами удовлетворительное (понимать надо так, что на "троечку", то есть не отличное и не хорошее, а именно посредственное - А. Р.). Недисциплинированность его выражалась в том, что он разговаривал во время уроков с учениками... Характер, особенности его, наклонности Винничевского я описать не могу, этого я не помню и достаточно его не изучила". Даже об истории с попыткой побега Винничевского, Гапановича и Сарафанникова бывшая классная руководительница толком ничего не сказала, заявив, что забыла фамилии товарищей Владимира. Можно подумать, что из школы № 14 побеги из семей с похищением пистолета и денег происходят каждую неделю, а потому запомнить их все ну никак невозможно. Мария Флегонтовна, по-видимому, боялась навредить Винничевскому своими рассказами, поэтому старалась сказать как можно меньше. Если бывшая классная руководительница ничего существенного о Владимире Винничевском сказать не смогла либо не захотела, то вот с другим свидетелем, допрошенным в тот же день, лейтенанту Лямину повезло куда больше. Кондратий Андронович Андрианов, сосед Винничевских и Мелентьевых, сообщил массу прелюбопытнейших деталей о быте и привычках этих жильцов дома № 21 по улице Первомайской. На серьезный разоблачительный лад настраивают уже первые фразы молодого (28 лет) и явно активного кандидата в члены ВКП(б) Кондратия Андрианова: "Семья Винничевских, так же, как и Мелентьевых - это лица, живущие только для себя. Ни в какой общественной работе они не участвуют. Материально они, а в особенности Винничевские, обеспечены очень хорошо. Сам Винничевский человек неуравновешенный. (…) он страшно жену свою ревнует. Были случаи, когда кто-либо из знакомых его жены при прохождении по улице отдает приветствие ей, [а] он уже начинает ругать, ревновать". Далее последовала образная характеристика отношений отца и сына: "У Владимира есть велосипед, он на нем ездит редко, а причина тому та, что отец после каждой поездки заставляет чистить [велосипед] и так, чтобы понравилось ему". В общем, не отец родной, а лютый ефрейтор какой-то... Любопытные бытовые зарисовки, однако, этими наблюдениями отнюдь не были исчерпаны. Андрианов следующим образом описал Володю Винничевского: "Владимир часто читал, это особенно летом. Как-то я сам лично видел у Владимира книжки, которые он читал, одна из них была о анонизме (так в оригинале - А. Р.), другая - название сейчас не помню, но там тоже по половому вопросу. Мне Владимир как-то летом показывал фотографические карточки порнографического порядка, это снимки половых сношений мужчины и женщины в разных формах. Я тогда еще сказал Владимиру, что об этих карточках скажу твоему отцу, но этого не сделал, считая Владимира уже взрослым". Надо безусловно сказать Кондратию Андрианову большое спасибо за его весьма выразительный и образный рассказ, благодаря которому мы, пожалуй, впервые увидели в убийце живого человека. Наконец-то нашелся свидетель, который сказал, что Владимир, вообще-то, часто читал книги, причем книги для советской поры весьма необычные и редкие, явно не из районной детской библиотеки. Кто-то же ему их давал, где-то Владимир раздобыл неприличные фотокарточки - еще один дефицит в реалиях тех по-пуритански строгих лет. И то, что 16-летний подросток продемонстрировал эти фотографии 28-летнему мужчине, тоже наводит на некоторые размышления. Неожиданно выясняется, что если Володя Винничевский доверяет собеседнику, то и держит себя с ним раскованно и смело. Можно даже сказать, инициативно. И в такие минуты он предстает перед нами вовсе не замкнутым и угрюмым, а вполне контактным молодым человеком. Его явно интересует сексуальная тематика, и он ищет собеседника, готового разделить с ним этот интерес, причем ищет его среди лиц мужского пола гораздо более старшего возраста. В дальнейшем мы увидим, что Кондратий Андрианов был вовсе не единственным мужчиной, с которым юный Володя Винничевский искал контакт на почве общности сексуальных интересов. И это заставляет самым серьезным образом задуматься над тем, что следствие в поисках интимных партнеров жестокого убийцы, быть может, смотрело вовсе не в ту сторону? Уголовный розыск проверял все упоминания - даже самые невинные - о возможных сексуальных отношениях Винничевского с женщинами или девушками, но… может быть, следовало всерьез отработать предположение о таковых отношениях с мужчинами? Очень странно, что тема гомосексуальности в ходе расследования вообще не возникала, хотя мы увидим в последующем немало признаков, делающих предположения о гомосексуальной предрасположенности убийцы не лишенными оснований. Свердловская областная судебно-медицинская лаборатория 31 октября получила для экспертизы 16 предметов, изъятых уголовным розыском в ходе обыска места проживания Владимира Винничевского. Впрочем, если быть совсем уж точным, то в лабораторию СМЭ передали 15 предметов, а шестнадцатую позицию из описи ("ботинки желтой кожи") доставили только 2 ноября, о чем имеется запись на обратной стороне сопроводительного письма. Напомним, изъятие всех этих вещей произведено во время обыска в комнате Винничевских еще в первой половине дня 25 октября. Почему передача этих вещей затянулась на 6 суток и где вещи находились все это время - непонятно. В этой связи нельзя без удивления читать постановление начальника ОУР о направлении вещей на экспертизу, в котором содержится категорическое требование: "Исследование направленных вещей произведите под углом обнаружения кровяных пятен, мазков, полового семени. Тщательно исследуйте пятна на серых брюках, левой их половине. Исследование прошу провести в самый кратчайший срок и акт выслать в ОУР УРКМ".
   Вот над этими вопросами, скорее всего, начальник уголовного розыска и ломал голову шесть дней. Искусство фабриковать улики зародилось чуть ли не ранее самой криминалистики - науки, которая напрямую связана с обнаружением, фиксацией и изучением следов преступлений. В условиях скудности материальной базы криминалистических лабораторий и несовершенства научных представлений улики можно было подделывать без особых затруднений. Уколол палец иголкой, провел по линии входа в карман на брюках подозреваемого - вот, пожалуйста, кровавый мазок... И пусть бедолага твердит на допросах, будто он никак не мог очутиться на месте преступления, экспертиза покажет, что человеческая кровь на его брюках присутствует! А можно дать посмотреть вещь, принадлежавшую жертве, и спросить, узнает ли он ее? Обвиняемый покрутит ее в руках, заявит, будто видит в первый раз, а отпечатки-то пальцев останутся. И даже если подозреваемый заподозрит подвох и откажется взять вещицу в руки, то все равно можно сделать так, что возьмет. И таких приемов и фокусов в арсенале профессионального сыщика десятки. Кстати, такими пустяками, как определение групповой принадлежности крови, найденной на улике, светлые умы советских пинкертонов себя вообще не утруждали. Читатель, наверное, помнит тряпицу со следами крови, найденную в потолочном перекрытии голубятни Василия Кузнецова, - эта тряпка считалась важнейшей уликой, доказывавшей виновность молодого человека в убийстве Герды Грибановой. Товарищи из уголовного розыска носились с нею, как тот дурак с писаной торбой из русской пословицы. Так вот лейтенанту Вершинину в голову не пришло поставить перед областной лабораторией СМЭ задачу определить групповую принадлежность крови на тряпке. Более того, ни в одном из многочисленных постановлений о назначении экспертиз такого рода, что имеются в материалах этого расследования, задача установления группы крови перед судмедэкспертами не ставилась. Вообще! Такое ощущение, что могучие умы советских сыскарей просто-напросто понятия не имели об эритроцитных антигенах и не понимали доказательную значимость их совпадений, хотя медицинская наука уже широко использовала переливание крови, и у любого больного, поступавшего в больницу, определялась ее групповая принадлежность и резус-фактор. Определялись они и для выживших жертв Винничевского, что видно из их историй болезни. Кстати, раз уж пришлось вспомнить злосчастную окровавленную марлю из голубятни Василия Кузнецова, то нелишне припомнить и другую связанную с ней деталь. То, сколь упорно Василий Кузнецов доказывал, будто в его доме вообще никогда не имелось марли, наводит на мысль, что тряпицу в его голубятню банально подложили перед обыском... Или во время обыска. Сначала подложили, потом "нашли", вот вам и "улика"! Старший лейтенант Вершинин 6 суток не передавал вещи Винничевского в лабораторию, и это, повторимся, выглядит очень странно и никак не может быть объяснено чрезмерной загруженностью работой или забывчивостью. Причина явно заключалась в чем-то ином, хотя мы никогда не узнаем доподлинно, что же именно побудило начальника областного угро попридержать упомянутые вещи. В тот же самый день 31 октября следственные материалы обогатились характеристикой, данной администрацией школы № 16, в которой обучался Владимир Винничевский. Это два листика на бумаге в клетку из ученической тетради, исписанные от руки. Документ довольно любопытный, причем с самого первого предложения. Начинается он так: "Характеристика на бывшего ученика VII "б" класса школы № 16 Винничевского Владимира". Как видим, с момента ареста Винничевского минула неделя, и он стал уже "бывшим учеником". В рамках тогдашней идеологической парадигмы, кстати, это выглядит вполне логичным: советская Рабоче-Крестьянская милиция, как известно, никогда не ошибается и невиновных под стражу не заключает, если "взяли" Володю за что-то, значит, виноват, а потому учиться в советской средней школе недостоин. В общем-то, с этим даже и не поспоришь. Из характеристики можно узнать, что в 16 школе обвиняемый учился с сентября 1938 г., то есть закончил 6 класс и два неполных месяца отучился в 7. Поведение демонстрировал отличное, а если дословно, то "ненормальностей в его поведении не было". Некоторые интонации кажутся даже умилительными: "Винничевский мальчик воспитанный, застенчивый, скромный, послушный, тихий и замкнутый. На уроках вел себя хорошо, редко имел замечания. Никаких особых наклонностей и повадок не проявил". Так и написано - "повадок не проявил". Разумеется, сказано несколько слов об успеваемости: "Работал очень добросовестно, домашние задания выполнял по всем предметам... Ответы давал не блестяще, особенно там, где нужно логическое мышление. Винничевский относился к числу посредственных, но успевающих учеников". В 7 классе он имел проблемы с успеваемостью по физике и немецкому языку, однако подтянулся и даже брал дополнительные занятия с репетитором. В 7 классе у Владимира начались проблемы по зоологии, но исправить этот огрех ему уже не доведется... Согласно записям в классном журнале за период с 1 апреля по 23 октября 1939 г. Винничевский пропустил один учебный день - 5 мая - кроме того, пропустил по одному уроку 15 апреля, 27 апреля, 11 сентября и опоздал на урок 11 октября. Характеристика была составлена с учетом мнений семи преподавателей - все они были перечислены пофамильно - но также подчеркивалось, что два преподавателя, знавшие Винничевского, не участвовали в подготовке документа, поскольку в школе уже не работали. Тогда же к следственным материалам была приобщена характеристика на Владимира Винничевского, выданная в школе № 14, в которой он обучался до перевода в школу № 16. Документ написан рукою завуча начальных классов Цецеговой, чью подпись заверила директор школы Окунева. Директор словно бы дистанцировалась от содержания, вот, дескать, подлинность подписи заверяю, а насчет точности ничего сказать не могу... Очевидная перестраховка - директор, видимо, боялась оказаться вовлеченной в непонятную для нее историю с Винничевским. Сам документ лаконичен. Завуч Цецегова сообщила, что "Винничевский Владимир пришел в школу № 14 в 1936 г. вместе с классом школы № 58, где он учился в четвертом классе". Далее весьма скупо обрисовала облик юноши, обошлась буквально четерьмя-пятью лаконичными фразами: "С товарищами жил дружно, жалоб на него не поступало. Характер же имел угрюмый, молчаливый. Учился неплохо и был переведен в пятый класс". В общем-то, все это на разные лады Вершинин уже знал от самых разных людей. Самая любопытная деталь документа находится ближе к его концу, процитируем этот фрагмент, сохранив стилистику и орфографию оригинала: "В средине учебного года Виничевский (именно так, с одной "н" завуч начальных классов и писала его фамилию - А. Р.) вместе со своими товарищами Гапанович и Дробининым явились в школу выпивши (или причина - точно не помню, т. к. дело разбирали директор т. Зуева - нынче умершая). После разбора этого дела директор решила разбить эту группу ребят и предложила родителям Виничевского перевести его в другую школу и он был помещен...". Тут мы прервем цитирование, поскольку никуда Винничевский помещен не был. Его не удалось перевести в феврале 1937 г. в другую школу, и он до конца года оставался дома, занимаясь по школьным учебникам с матерью. Этих деталей завуч Цецегова либо не знала, либо сделала вид, будто не знает. 1 ноября около полудня Георгий Иванович Винничевский явился в кабинет Ивана Пустовалова, ответственного редактора главной региональной газеты, официального печатного органа Свердловского обкома ВКП(б) "Уральский рабочий", и вручил ему в руки письмо. Кое-что, видимо, он пояснил на словах, но рассказ его, как и сам текст письма, до такой степени поразили Пустовалова, что тот позвонил сначала в обком партии, а затем - начальнику областного Управления РКМ Александру Урусову. По просьбе последнего оригинал письма был на следующий день передан в секретариат начальника управления, а оттуда спустился в ОУР. Текст, написанный почти без наклона крупными, хорошо читаемыми буквами, похожими на палки, гласил (орфография оригинала сохранена): "Редактору газеты "Уральский рабочий" от гр-н Винничевского Георгия Ивановича и Винничевской Елизаветы Иван. Мы, родители того негодяя, указанного в отделе происшествий от 1-го ноября 1939 г., окончательно убедившись в его сугубо-кошмарных преступлениях, мы как родители отрекаемся от такого сына и требуем применить к нему высшую меру наказания - расстрела! Таким выродкам в советской семье жизни быть не может. Убедительная просьба поместить наше пожелание в газете "Уральский рабочий"". Под текстом - подписи Георгия и Елизаветы Винничевских. И дата - 1/X 1939 г., легко заметить, что автор этого косноязычного сочинения ошибся на месяц, ведь ноябрь - одиннадцатый по счету, ну да ладно, с этим-то как раз все ясно - это описка. Гораздо интереснее то, что аналогичное письмо получил и начальник ОУР Вершинин, с той только разницей, что в нем отсутствовала фраза, содержавшая "убедительную просьбу" опубликовать его в газете "Уральский рабочий". Для советской идеологии и политической культуры тех лет бранить врага всякими непотребными словами и призывать на его голову всевозможные проклятья и ужасы являлось нормой. Всевозможные массовые мероприятия - митинги и демонстрации - с лозунгами, содержащими призывы "раздавить гадину", "уничтожить змеиное гнездо", "сжечь дотла" или "отрубить щупальца" являлись мейнстримом агитации и пропаганды. Если уж такими и им подобными эпитетами и метафорами разбрасывались советские прокуроры и общественные обвинители на судебных процессах, то простой призыв расстрелять можно было счесть верхом корректности, культуры и сдержанности. Но это в тех случаях, когда речь шла о расстреле зиновьевых-каменевых-радеков и прочих абстрактных "уклонистах" и "гидрах контрреволюции". А вот призыв расстрелять собственного несовершеннолетнего сына - это даже по советским меркам как-то того, совсем по-людоедски... это перебор...
| |
| . |
