В середине августа 1996 года я отправился в Бельгию. Я планировал написать о промышленной революции в Валлонии, о заводах и фабриках, которые простаивают в результате серьезных изменений в структуре производства. На вокзале в Кельне купил несколько бельгийских газет. То, что мне удалось прочитать на пути в Брюссель, было ужасным. За несколько дней до этого арестовали Марка Дютру, и теперь открылась картина всех его преступлений. На фотографиях в газетах можно было видеть несчастных девочек, которых только что освободили из подвала. Разъяренные люди попытались линчевать Дютру. Родители, которые в течение целого года искали пропавших детей, узнали теперь об их смерти; на участках земли, принадлежавших Дютру, продолжали копать в поисках новых жертв.
     Куда я направлялся? Достаточно было взглянуть на карту, чтобы убедиться, что все, что было целью моего путешествия — старые фабрики, заброшенные рудники, шлюзы на каналах в окрестностях Монса и Шарлеруа, — все это располагается в той же местности, что и «дома ужаса» Дютру. До того времени я не часто бывал в Валлонии и более-менее хорошо знал только Льеж. В серых, отпугивающих своим видом промышленных поселках Шарлеруа и в Боринаже под Монсом туристов не встретишь.
     По приезде в Монс я сразу понял, что сейчас волнует бельгийцев. Когда мои хозяева стали показывать мне старую часть города, нам навстречу шли процессии людей, они пели песни и скандировали лозунги. Манифестанты несли перед собой фотографии замученных девочек как иконы. Это был как раз день, когда хоронили первых из обнаруженных жертв — Жюли и Мелиссу. Из всех окон свешивались национальные флаги с траурными лентами, люди прикалывали черные банты в знак скорби. Мои собеседники все меньше говорили о промышленной архитектуре и о высокой безработице в Валлонии — умы занимали погибшие. Когда похороны транслировали по телевидению, улицы опустели. Люди собирались в кабачках и кафе и плакали либо изо всех сил проклинали власти. Нужно было быть слепцом, чтобы не увидеть, что речь шла о чем-то значительно большем, чем просто о кошмарном уголовном преступлении. Газеты посвятили специальные выпуски этому событию, комментаторы телевидения требовали радикальных реформ.
     Я просто не мог понять халатности и упущений, которыми изобиловало расследование этого дела. Я уже много раз здесь бывал и хорошо знал Бельгию, прежде всего средневековые города Фландрии. По сравнению с Германией страна казалась уютной и спокойной. Возможно, не все здесь сияло чистотой и выглядело аккуратно, но каждый дом отражал неповторимый, подчас причудливый нрав своего хозяина. Люди здесь любят хорошо поесть: бельгийцы варят самое лучшее пиво в мире и изготовляют самые вкусные шоколадные конфеты. Казалось, их крохотное государство очень уютно устроилось между такими крупными странами, как Вели- кобритания, Франция и Германия и ловко использует национальную вражду между ними в свою пользу. Бельгийцам не свойственны пустые патриотические речи и заносчивость крупных наций, но они устояли против опустошительных нашествий, которые дважды обрушивались на них со стороны Германии уже в этом веке. Да что там говорить, это очень симпатичный народ.
     Бельгийцев я знал с самого детства. Дело в том, что в маленьком городишке, где я родился, стоял большой бельгийский гарнизон. Я был знаком со множеством бельгийцев, а потом неоднократно бывал в Бельгии и составил общее впечатление о них как об очень культурных и общительных людях. Немцы мало что знают о корнях этого народа, несмотря на общую границу и единую европейскую историю и несмотря на то, что в Брюсселе находится большинство институтов Европейского сообщества. Я и сейчас уверен, что немцам следовало бы поучиться у жителей Бельгии умению жить и давать жить другим. И вдруг открылась такая страшная оборотная сторона медали. Похоже, что полиции во время поиска бросалась в глаза все та же успокоительная леность и неспешность, которыми славятся бельгийцы в повседневной жизни. Что, они не знали, что Дютру — чрезвычайно опасный человек? В августе 1996 года я убедился, что каждому бельгийцу это было досконально известно. Чтобы понять причину возмущения населения, я впервые внимательно ознакомился с административными структурами, с тем, как работает юстиция, задался вопросом о том, как случай Дютру связан с политическими скандалами, о которых каждый день пишут газеты. У меня перед глазами стояли лица запуганных девочек, которые в одних рубашонках выходили из подвала, и я пытался понять, как же такое могло произойти, где внутренние пружины этой зловещей истории. Уже в первую ночь в номере гостиницы в Монсе я написал для газеты «Франкфурте Альгемайне», на которую я работаю, первое сообщение, потом последовали и другие.
     После этого я начал регулярно ездить в Бельгию, как, впрочем, делал и раньше. Только теперь меня интересовали не выставки картин, не репортажи о путешествиях или концертах — меня интересовало дело Дютру. Я был у Брюссельского дворца юстиции: когда там происходили волнения в связи с отставкой судебного следователя Коннеротта, съездил в Монс-ле-Льеж, где могилы Жюли и Мелиссы превратились в место паломничества, я посетил «дома ужасов», в которых Дютру держал свои жертвы или закапывал трупы. Практически я стал завсегдатаем городишка Невшато в Арденнах, где заседала полицейская «специальная комиссия по делу Дютру», состоявшая из трехсот пятидесяти человек. Я много беседовал с бельгийцами, пытаясь понять, как эти кошмарные убийства связаны с другими скандалами, что происходят в болоте бельгийской политики последних лет. В Льеже до сих пор не раскрыто убийство лидера социалистов Коолса, во Фландрии мясная мафия убила инспектора Ван Ноппена, который пытался бороться против использования гормонов в кормах для скота, в Брюсселе и его окрестностях толковали о «банде Нивелля», на счету которой двадцать восемь убийств.
     Я начал собирать и упорядочивать газетные вырезки, и со временем беспорядочная мозаика скандалов начала приобретать определенные формы. Простые бельгийцы строили самые дикие и фантастические предположения о заговоре. Ничего удивительного — когда политики вмешиваются в деятельность органов юстиции, это развязывает руки настоящим преступникам. Я понял, что кризис государственного аппарата Бельгии очень типичен; с такими проблемами сталкивается любая западная демократия:
       • бюрократия становится неэффективной и перестает служить простым гражданам именно в тот момент, когда они больше всего нуждаются в помощи государства;
       • государственный аппарат становится выразителем интересов отдельной партии;
       • где золотая середина между безудержной сексуальной свободой и строгой моралью;
       • и наконец, вопрос о компетенции и значении отдельного государства, который становится особенно актуальным, когда вся Западная Европа начинает исповедывать идеи свободной торговли и готовится перейти к единой валюте. Бельгия, разорванная на Фландрию и Валлонию, представляет в этом смысле парадоксальный пример: с одной стороны, она пионер единой Европы и штаб-квартира европейского сообщества, а с другой — именно здесь появляются и находят все новых приверженцев сторонники сепаратизма, который грозит уничтожить само государство. Именно этими разногласиями и воспользовался Дютру.
     Однако простого человека мало занимают проблемы политологии, особенно когда речь идет о беззащитном маленьком ребенке. Фотографии замученных детей стоят перед глазами каждого, кто знакомился с этим делом. Судьба этих детей и горе родителей не позволяют бесстрастно рассуждать о степени ответственности властей, о том, кто прав и кто виноват. Именно это противоречие — ни в чем не повинный отдельный человек и анонимная, погрязшая в пороках бюрократическая гиперструктура — превратило дело Дютру в серьезную проблему. Если государство настолько замкнулось на самое себя, если не может защитить детей и позаботиться об их благе, то зачем оно нужно? Теоретические рассуждения оказываются напрочь захлестнутыми эмоциями, которые сметают все на своем пути. Такие настроения в обществе имеют свои опасные стороны и создают атмосферу всеобщего подозрения. И у нас в Германии после раскрытия нескольких дел, связанных с убийствами, общество было очень возбуждено.
     Бельгия, в которой аналогичные события приобрели более драматичный оборот, стала живым примером того, до каких крайностей может дойти общественное мнение. Кризис в Бельгии, типичный для богатой западной демократии, в яркой форме представил все грани этой проблемы. После дела Дютру никому доселе неизвестные лица стали народными героями, маленькие девочки — великомученицами. Политики, ученые и писатели вынуждены были оставить свои уклончивые рассуждения и говорить конкретно и по делу. В этой книге я представляю вам всех действующих лиц спектакля под названием «дело Дютру».

     13 августа 1996 года был арестован тридцатидевятилетний МаркДютру, безработный из Шарлеруа, промышленного города Валлонии. После многодневных допросов он признал себя виновным в похищении нескольких девочек. Дютру и его помощники убили по меньшей мере пять человек. Арест Дютру послужил началом драмы, которая потрясла всю страну, привела на грань кризиса юстицию и правительство и обратила внимание всего мира на положение дел в Бельгии. Даже и по сей день трудно до конца оценить все политические, юридические, криминологические и общественные последствия этого дела. Приведут ли расследования по делу Дютру к обнаружению международной сети преступников, производящих и распространяющих детскую порнографию, введут ли по всей Европе более строгие кары за нарушение моральных норм, пересмотрит ли общество свои этические нормы, ведь оно практически оставило родителей, у которых украли детей, наедине со своей бедой, — все эти вопросы за прошедшие месяцы стали еще более актуальными, чем в те дни, когда они повергли такую обычно спокойную страну в состояние смятения.
     После ареста полицией Дютру в течение сорока восьми часов допроса пытался уйти от ответственности, прибегал ко всяческим отговоркам. «Ладно, я отдам вам то, что вы ищете», — вроде бы признался он наконец. Вместе со следователями он отправился к своему дому в Шарлеруа-Марсинелль, который обыскивали уже несколько раз. За шкафом он показал потайную дверь. Раздался щелчок, и специальный механизм открыл путь в подземное убежище размером три на четыре метра, где на двух лежанках лежали две смертельно напуганные девочки — Летиция Делез (14 лет) и Сабина Дарденн (13 лет). Фотографии девочек в нижнем белье, которые, обливаясь слезами и щурясь от яркого света, выходят из подвала, в тот же день обошли весь мир.
     Летицию начали разыскивать после того, как она исчезла из коммуны Бетрикс в Арденнах, и уже через 5 дней вышли на след Дютру. Абсолютной неожиданностью для следователей стало то, что в том же подвале они обнаружили маленькую Сабину из местечка Турнэ, которая уже семь недель числилась без вести пропавшей. Ее присутствие в подземном каземате показало, что преступники отыскивали девочек по всей стране и подолгу держали в потайном убежище. Казалось, это прольет свет на исчезновение пятнадцати детей по всей Бельгии, из которых тринадцать были девочки. Думалось, что удастся наконец привлечь к ответственности за все эти преступления не только одного злодея, — системный подход к совершавшимся злодеяниям, наличие весьма профессионально обустроенного подвала указывали на то, что полиция имеет дело с целой сетью торговцев детьми и агентов порнобизнеса.
     Через три дня в деревне Сар-ля-Бюссьер полиция обнаружила на участке земли, который принадлежал Дютру, трупы двух семилетних девочек, Жюли Лежон и Мелиссы Руссо, которых разыскивали в окрестностях Льежа с июля 1995 года. Дютру признал, что держал девочек в заточении в своем доме в течение нескольких месяцев. Два месяца подряд — в феврале и марте 1995 года — он сидел в тюрьме за кражу, и никто не позаботился о девочках. Когда он вернулся, одна уже умерла от истощения, а другая погибла у него на руках. Когда девочек выкопали из земли, обнаружилось, что руки у них были связаны, а рот заткнут кляпом, и этот страшный факт заставил полицию усомниться в правдивости показаний Дютру.
     Вместе с детскими трупами на участке нашли останки Бернарда Вайнштайна — француза, который в течении некоторого времени был подручным Дютру и жил в одном из его домов. Вначале Дютру утверждал, что в голодной смерти Жюли и Мелиссы был повинен Вайнштайн, который, по всей видимости, участвовал в похищении детей. Однако вскоре попытка свалить все на умершего сообщника провалилась — концы не сходились с концами, и Дютру признал, что уже в ноябре 1995 года, когда у них произошла размолвка в связи с кражей автомобиля, он подсыпал в бутерброд Вайнштайна сонного порошка и закопал его заживо. Когда стали известны эти кошмарные детали, за решеткой давно уже сидели предполагаемые подельники убийцы: Мишель Лельевр, еще один сподручный Дютру торговец автомобильными покрышками Михаил Диакоставрианос, коммерсант из Брюсселя Мишель Нигуль, а также жена Дютру Мишель Мартин. Казалось, полиция накрыла целую банду подлецов, которые торговали и надругались над детьми. В тюрьме их пришлось посадить в отдельную камеру, потому что остальные заключенные, возмущенные деяниями шайки, собирались всех линчевать.
     Позднее Дютру утверждал, что человеком, из-за которого девочки умерли голодной смертью, был Лельевр. Потом вдруг начала давать показания до предела напуганная и покорная во всем своему мужу Мишель Мартин: она де боялась спуститься в подвал и поэтому не давала девочкам еды. В этом случае гибель девочек представлялась бы следствием некоего недосмотра, на самом же деле, даже выйдя из подвала, они были обречены на смерть. Ни разу не шла речь о том, что девочек когда-либо собирались отпустить на свободу, напротив, освобождённые Летиция и Сабина единогласно утверждали, что Дютру отнял у них всякую надежду. Он утверждал, что предложил родителям заплатить выкуп за дочек, а те, дескать, отказались. Несмотря на то что по всей Бельгии в течение многих месяцев по инициативе родителей на каждой заправочной станции, в каждом почтовом отделении и в магазинах были помещены фотографии девочек с подписью «разыскиваются», детям внушали, что их никто не ищет и они навечно отданы на милость похитителя.
     Прошло несколько томительно долгих недель, когда из-за сильных летних ливней были приостановлены раскопки на многочисленных земельных участках, которыми владел Дютру. Несмотря на загадочные намеки мерзавца, что есть еще места, «которые могут быть весьма интересными», не нашли ничего. Полиция уже потеряла надежду, когда в начале сентября в местности Жюме, это еще один промышленный пригород Шарлеруа, на глубине 6 метров нашли тела двух фламандских девушек Ан Маршаль (18 лет) и Эфье Ламбрехтс (19 лет).
     На этом участке стояла небольшая деревянная постройка, в которой до своей смерти проживал Бернард Вайнштайн. Во время допросов Дютру лгал, утверждая, что продал обеих девушек через посредников из Восточной Германии в дома терпимости в Чехии и Словакии. Это было похоже на правду, тем более что Дютру за последние два года действительно регулярно ездил в Словакию и даже привозил оттуда детей как «рабочую силу» на свои участки. Может быть, у него были контакты с сетью преступников, занимавшихся детской порнографией в Восточной Европе?
     Начали лихорадочно разыскивать других исчезнувших детей и подростков, прочесывали кварталы красных фонарей в Праге и Братиславе, команды телевизионщиков организовывали ночные рейды по злачным местам Молдавии. Сорняки дешевой секс-индустрии, хорошо известные на востоке Европы, вдруг стали давать побеги в католической Бельгии, где семейный очаг, маленькая и дружная семья считаются краеугольным камнем общественного благополучия. Слухи, которые ползли из камеры-одиночки Дютру, распространялись все шире и шире и давали пищу самым мрачным опасениям.
     Ан и Эфье в августе 1995 года проводили отпуск с друзьями на море в Брюгге, там их похитили и вскоре перевезли в Шарлеруа, некоторые обстоятельства этого дела неясны и по сей день. Во всяком случае, некоторое время они находились в квартире Дютру в предместье Марсинель, отпечатки пальцев девушек были обнаружены на подоконнике. Позднее Дютру утверждал, что не он схватил ан и Эфье на улице, а ему де передали их другие. Их смерть он также пытался свалить на своего сообщника Лельевра. На самом деле Дютру и Лельевр вместе схватили девушек, которые возвращались после просмотра шоу в варьете в туристический лагерь, оглушили, положили в кузов нанятого микроавтобуса и повезли в Шарлеруа. По дороге машина сломалась. Дютру оплатил завтрак ничего не подозревавшим водителям — двум ирландцам — и отправился домой за другой машиной, а Лельевр остался сторожить похищенных. Потом девушек перегрузили в машину Дютру.
     Бельгийцы бурно обсуждают обстоятельства ареста Дютру. Ведь в течение многих месяцев полицейские безуспешно разыскивали похитителей детей в трех различных местах — Льеже, Брюгге и Турнэ. По настоянию населения в конце 1995 года, когда исчезли Жюли и Мелисса, при бельгийской жандармерии была создана специальная комиссия «Пропавшие», в задачу которой входило собирать воедино всю информацию от других служб, занимавшихся той же проблемой.
     В стране, где пропало так много детей, стали поговаривать об уголовной банде. Родители основали общество «Марк и Коринна» (так звали двух детей, убитых отпущенным на свободу педофилом), оно издавало плакаты, организовывало акции протеста по всей стране. При этом родители натолкнулись на бездушное и издевательское отношение к своей работе со стороны властей. Во многих округах возникли команды добровольцев, готовых помогать обществу, в школах детям объясняли, как можно избежать опасности, как вести себя, если тебя хотят похитить. Любой бельгиец по фотографиям знал в лицо ан и Эфье, Жюли и Мелиссу, только никто не подозревал, что они находились в руках одного и того же бандита.
     Во всяком случае, можно с уверенностью утверждать, что Дютру был в конце концов пойман именно потому, что бельгийская общественность была начеку. При этом происходили удивительные вещи. Бетрикс, где похитили Петицию Делез, — маленький городишко в Арденнах с населением семь тысяч человек. Здесь все знают друг друга в лицо. Дютру подкараулил девочку, когда она купалась в бассейне. Полицейские Бетрикса не стали ждать, пока ребенок вернется домой, зачастую в таких ситуациях силы правопорядка остаются безучастными, поскольку считают, что дети просто убегают из дома. В данном случае не было потеряно драгоценное время. Важно было также, что ведущие расследование государственный прокурор Бурле и следователь Коннеротт с самого начала приняли на веру сообщение матери Петиции и запустили машину расследования на полные обороты.
     Следователи осматривали дом за домом, добровольцы прочесывали окрестности. Вот тут-то одна свидетельница и вспомнила о белом микроавтобусе с отломанной выхлопной трубой, на которую она обратила внимание. Автобус стоял рядом с бассейном, где купалась Петиция. Горожан начали опрашивать по второму кругу, и тут один мальчик вспомнил номер машины. Оказалось, что он тренирует свою память, выучивая наизусть комбинации букв, а буквы номера Л НЕ как раз совпадали с инициалами его сестры. Полиции оставалось просмотреть данные о всех белых машинах с такими буквами на номере, и через два дня стало ясно, что владельцем машины является Марк Дютру. Более того, машина была об- наружена неподалеку от его дома в Тюэне, и там нашли следы крови девочки. Теперь уже до ареста оставалось совсем немного времени. Несколько дней за Дютру вели наблюдение, потому что боялись, что он может убить или спрятать похищенных. Надо, правда, признать, что девочек в подвале вначале не нашли, они, наверное, умерли бы от голода и жажды, если бы Дютру не нарушил молчание.
     Кошмарный сценарий, который разыгрывался в течение последующих дней, привел всю Бельгию в состояние шока. Тысячи зевак приезжали изо всех мест в деревушку Сар-ла-Бюссьер, чтобы хоть издалека посмотреть на раскопки. Угрюмый ландшафт, тоскливое небо, затянутое облаками, были, казалось, подстать самому преступлению; воображение людей рисовало мрачного изгоя общества, который по ночам бульдозером выкапывает подземный бункер для укрытия детей. Фламандская газета «Де Морген» вышла 19 августа под шапкой «Лицо убийцы», фотографии шести похищенных девочек были смонтированы рядом со смазанным фото преступника.
     Как всегда в таких случаях, воображение обманывало людей: наше подсознание рисует монстров и калек, сумасшедших и маньяков, ведь кинематограф и комиксы генерируют подобные зловещие образы. Дютру же оказался коротко стриженным, усатым, довольно симпатичным мужчиной со стройной фигурой — словом, вполне обычным на вид человеком. То же можно было сказать и о его жене, несколько полинявшей, но никак не уродливой блондинке, которая не обратила бы на себя внимание ни в магазине, ни в парикмахерской. И именно эта ничем не выдающаяся, «вполне приличная» супружеская пара представляла собой страшную угрозу, нависшую над всеми бельгийскими детьми.
     Существует немало сказок, повествующих о украденных, запрятанных и замученных детях. Сексуальный подтекст этих историй очевиден не только в «Красной Шапочке». В «Гензель и Гретхен» ведьма держит ребенка в клетке и кормит его на убой, а потом сажает в печь, как только его пальчик становится достаточно толстым и лакомым. Каждого из нас с детства пичкают подобными россказнями, и они навсегда остаются в памяти. По Фрейду, это зашифрованное описание детской сексуальности, воплощение эротических мечтаний о превращении ребенка во взрослого. С другой стороны, можно интерпретировать эти сказки как попытку заставить детей с недоверием относиться к незнакомцам, избегать опасностей, их подстерегающих. Именно последняя интерпретация сделалась вдруг особенно актуальной. Пока Дютру еще объезжал город за городом, разыскивая на улицах пополнение для своих казематов, исчезновение жертв давало пишу самым причудливым фантазиям и предположениям. Когда же его поймали, первой реакцией людей был безудержный гнев, как это часто бывает в подобных случаях. Перед зданием суда в Невшато собралась разъяренная толпа, и когда заключенного вели вниз по лестнице в наручниках в пуленепробиваемом жилете, люди скандировали: «Отдайте его нам! Голову с плеч!» Казалось, в личности пойманного аккумулировалось все зло Вселенной, отсюда и желание уничтожить этот воплощенный символ зла, избавившись таким образом вообще от всяких напастей. Такую же реакцию толпы можно было наблюдать несколькими годами раньше в Англии, когда был арестован Фред Уэст, вместе со своей женой замуровавший в Глочестере в фундамент собственного дома останки девятнадцати человек.
     Розыскные службы ежедневно как на работу выезжали на раскопки на многочисленные земельные участки, принадлежавшие Дютру, и в его дома. Вначале теплилась надежда найти еще не погибших людей в неоткрытых пока тайниках, потом раскопки превратились в изматывающую нервы и отнимавшую уйму времени рутину. Чтобы ускорить работу, иногда использовали бульдозер «Либхерр», который был найден на одном из участков. Со временем сама эта процедура обрела зловещие черты, ведь толпа требовала новых находок. Участки в буквальном смысле слова были испещрены шурфами и вспаханы вдоль и поперек, некоторые на глубину до десяти метров. Потом перешли к шахтам и терриконам, которых в Валлонии пруд пруди. Впечатление было такое, что по всей стране закопаны детские трупы. Вскоре прибыла помощь из-за рубежа. Британский полицейский, который успешно раскрыл тайну «дома ужасов» в Глочестере, помог словом и делом. Он привез с собой современные приборы, которые регистрируют тепловое излучение ( при этом выяснилась пикантная подробность: прибор был изобретен именно в Бельгии, но по финансовым соображениям никогда здесь не использовался ). Из Нидерландов прибыл легендарный комиссар Гарри Длинный Нос, о котором рассказывали, что он обладает фантастической способностью находить трупы по запаху. Если бы не ужас происходящего, можно было славно посмеяться над такой полицейской прытью — пригласили даже ясновидящих. После столь длительной полосы неудач решили прибегнуть ко всем, даже самым невероятным методам.
     Земельные работы в этой местности были затруднены как ландшафтом, так и социальной ситуацией в регионе. Сразу за домом Дютру в Сар-ля-Бюссьер начинается поле под паром, рядом — кладбище старых автомобилей. Дютру основательно перекопал свой участок бульдозером. Работал он преимущественно по ночам, и шум машины нередко будил жителей, но никто не рискнул высказать неодобрение мрачному и известному своим вспыльчивым нравом соседу. Нередко Дютру посещал местную пивнушку с кажущимся теперь многозначительным названием «Л'Амбюскад», то есть «Засада». Задним числом все стали вспоминать, как обычно неразговорчивый Дютру похвалялся деньгами и солидными знакомствами. Городской староста, у которого дел и так выше головы, теперь вынужден был отвечать на вопросы журналистов со всего света.
     Вообще говоря, чего-либо конкретного жители рассказать не могли, никто не подозревал о секретных делах этого нелюдима, который становился агрессивным, если кто-либо пытался сунуть нос в его дела. Кем был этот человек ? Газеты разузнали о нем все так же быстро, как и полиция. Дютру родился в Брюсселе, его родители были учителями. Первые четыре года он провел в Бурунди, в то время африканской колонии, принадлежавшей Бельгии. Отец работал здесь в одной из миссий, оказывавших помощь развивающейся стране. По возвращении в Бельгию отец вскоре оставил жену с пятью детьми. Марк жил с матерью в Валлонии. Склонный к насилию и взрывам гнева, мальчишка был для школы истинной карой небесной, он четыре раза менял место учебы и с большим трудом закончил школу, получив специальность электрика, но никак не мог найти работу. В семнадцать лет он покидает дом и порывает с семьей. Марк женится на воспитательнице детского сада Мишель Мартин, и они переезжают в провинцию Шарлеруа.
     Эта провинция принадлежит к старейшим промышленным областям Европы, таким же, как угольные бассейны Англии или долина Рура в Германии. Деревни совершенно не похожи на живописные фламандские картинки: куда ни бросишь взгляд — заборы, заборы, а в нос бьет зловонный аромат навозной жижи. В Геннегау вот уже почти двести лет уживаются друг с другом сельское хозяйство и промышленность, здесь посреди полей .можно встретить угольный разрез, откуда добывали уголь еще в 50-х—60-х годах. Вдоль улиц на пологих холмах теснятся маленькие серые домишки рабочих. В предместьях покинутых фабричных поселков теперь располагаются мусорные свалки, магазинчики, продающие мебель, торговые центры. Вдоль рек стоят здания фабрик, построенных в неоготическом стиле. Очень много квартир пустует, цены на недвижимость низкие, люди прозябают в нищете, вопросов об источниках доходов никто не задает.
     Именно эта неуютная местность, где так много безработных, стала-лрибежищем Дютру, который занялся сделками с недвижимостью. Нигде в ином месте его делишки не остались бы незамеченными. Он числился безработным инвалидом и получал на жену и троих детей социальную помощь в 4 тысячи марок. За это время он приобрел 10 домов и земельных участков, которые покупал и перепродавал; к моменту ареста он владел четырьмя. Дютру вел длительную тяжбу с родными по поводу наследства, но, похоже, всегда имел наличные.
     На одном из своих участков в Маршьен-о-Понт он с помощниками соорудил несколько подвалов и тайных ходов, но к моменту его ареста эти помещения еще не были готовы для «вселения». Персонал, транспорт, система укрытий — все было продумано, как на солидной фирме, только «компания» Дютру занималась отлавливанием и эксплуатацией детей. Долгое время оставалось неизвестным, кто забирал у Дютру «товар», передавал ли негодяй девушек другим торговцам или сам снимал садистские и порнофильмы. Во всяком случае, как только ему удавалось похищение ребенка, он всегда получал значительные денежные переводы. От кого ?
     Матерые уголовники стараются не бросаться в глаза. Когда полицейские заносят в компьютеры данные об этих людях, то просто поражаешься их неброскости, незаметности, отсутствию каких-либо «особых примет». В 80-х и 90-х годах мир узнал о целом ряде кошмарных случаев.
     Достаточно вспомнить «ростовское дело», когда на счету убийцы оказалось пятьдесят шесть жертв, в основном подростки и дети. Американец Тед Банди, которого приговорили к смерти за доказанное убийство трех девочек, уже перед самой казнью признал, что убил еще двадцать молодых женщин. Перечень подобных случаев немал, а география охватывает весь мир. Но ни в России, ни в Калифорнии, ни в Канаде, ни в Англии арест серийного убийцы не вызвал такой волны общественного протеста, как дело Дютру.
     И этому есть свое объяснение. Во-первых, речь шла не об убийце-одиночке. С самого начала возникло подозрение, что Дютру был не один, что он был поставщиком для целой криминальной сети похитителей детей. У Дютру и его сообщников было изъято около 10 тысяч видеокассет порнографического содержания, полицейским понадобился целый год, чтобы все их просмотреть. Очевидно было, что за Дютру — десятки сообщников. Криминологи давно уже твердят, что порноиндустрия тесно смыкается с эксплуатацией, а возможно, и с убийством маленьких детей, ведь она приносит миллионы. Считают, что производителей и дистрибьютеров такой продукции следует искать по всей Европе. Если Дютру относился к этой зловещей гильдии, то проблему не решить просто завершением одного дела.
     Во-вторых, довольно скоро выяснилось, что за Дютру тянется целый хвост различных преступлений. Еще в 1988 году он был приговорен вместе с женой к трем годам тюремного заключения за похищение и изнасилование пяти девочек в возрасте от 11 до 18 лет. Через год после апелляции прокурора срок осуждения был продлен до 13 с половиной лет за «тяжесть содеянного и издевательство над жертвами». Мишель Мартин как посвященная во все злоумышления мужа получила пять лет тюрьмы. Точно так же, как во время последнего похищения в Бетриксе, у Дютру был сообщник, с которым он подкарауливал девочек около бассейна или на автобусной остановке, затаскивал в машину, а потом отвозил в свою подземную нору. Там бандиты насиловали свои жертвы, снимали их на фото и видеофильмы, но потом отпускали.
     Дютру не отсидел и трети своего срока. Уже в начале 1992 года его и жену отпустили из тюрьмы по рекомендации психолога. Правда, тюремное начальство протестовало против этого, но решающее слово оставалось за тогдашним министром юстиции Мелькиором Вателе, членом христианско-демократической партии Валлонии. По-видимому, для того чтобы показать своим доброжелателям, что они «вступили на путь истины» (а возможно, и для того, чтобы успешнее обделывать свои дела), чета Дютру переехала в Марсинель и быстренько произвела на свет троих детей.
     Жена потеряла работу воспитательницы, Марк вообще никогда не работал. Он без больших хлопот сумел оформить инвалидность и начал получать социальное вспомоществование. Теперь перед Дютру стояла задача усовершенствовать свой промысел. В ходе процесса он понял, насколько показания юных жертв влияют на процесс расследования и на размер наказания, и решил, что больше он никого на свободу отпускать не будет.
     Когда толпы бельгийцев собирались в конце августа 1996 года перед дворцами юстиции, где проходил процесс, они особенно возмущались неоправданной мягкостью предшествовавшего приговора, который только поощрил мерзавца на дальнейшие злодеяния. Он отсидел до смешного малый срок, а потом был отпущен на свободу с разрешения самой высокой инстанции. Самое поразительное заключалось в том, что, хотя по всей стране пропало множество детей, никому не пришло в голову проверить Дютру, уже осужденного прежде именно за это. А затем в ходе «расследования» выплыли на свет и вовсе поразительные огрехи правосудия. Трудно было поверить, но дом в Марсинеле дважды обыскивался полицией, пока в подвале томились Жюли и Мелисса, и жандармы ушли восвояси, так ничего и не обнаружив. Бельгийцы и прежде подозревали, что их правительство погрязло в коррупции и исповедует принцип «рука руку моет», а теперь громко заговорили о том, что какие-то влиятельные лица покрывают Дютру.
     В преступлении увидели доказательство немощности государственного аппарата и коррумпированности местной администрации. Правда, вначале эти подозрения возникли на чисто эмоциональном уровне, но и этой истерики хватило, чтобы вызвать государственный кризис. «Дело Дютру» перестало быть фактом уголовной хроники, приобретя в глазах граждан характер государственного преступления.
     Если на то пошло, рассуждали люди, то пора говорить не о банде мерзавцев, а об основах, на которых зиждется государственная машина. Вдруг стало ясно, что законы и государственное устройство — не какие-то малопонятные и мало кому нужные материи, напротив, это касается каждого простого человека. Институты власти, призванные вроде бы для защиты граждан, стали карать невинных и покрывать бандитов. Когда в стране был объявлен всенародный траур и все наблюдали по телевизору похороны детей, злодеяния Марка Дютру стали для бельгийцев символом краха их государственной системы.

     Что делать, если пропал твой ребенок ? Невозможно представить себе отчаяние, вызванное гнетущей неизвестностью, несчастье, которое обрушивается на семью. Многие родители были буквально раздавлены этой страшной вестью; доподлинно узнав о смерти своего ребенка, они продолжали жить только на таблетках. Им не помогает никакое лечение, они теряют сон, и кошмарный вопрос «Как же это могло произойти?» неотступно преследует их на каждом шагу. Чувство вины, постоянные мысли о том, что что-то было сделано не так, что можно было предотвратить случившееся, что какие-то твои поступки привели к гибели ребенка, доводили многих до самоубийства.
     Ведь обрывается не только жизнь ребенка. Вся семья выпадает из привычной колеи, никаких иных тем для разговоров больше не существует, сплоченность людей испытывается на разрыв. На человека сваливается неимоверная тяжесть. Любопытно отметить, что если преступнику предоставляют в тюрьмах медицинскую помощь, в том числе и консультации психолога, то для несчастных родителей ничего такого не предусмотрено. «Другом семьи», в которой пропал ребенок, чуть ли не ее членом, становится полицейский. И вам еще повезет, если это тонкий, способный понять душевное состояние родителей человек, а не бездушный, надоедливый и занудный чинуша. Ведь вся система правопорядка ориентирована на то, чтобы выдавить из своих рядов людей, умеющих посочувствовать горю. А если расследование топчется на месте, ранимые, постоянно ждущие ответа, известий родители становятся просто обузой для машины правосудия.
     Именно в таком непрекращающемся кошмаре прожил много месяцев Джино Руссо, работавший на сталелитейном заводе Кокерил-Самбр в Льеже. Последний раз его симпатичную восьмилетнюю дочку Мелиссу видели живой 24 июня 1995 года на автомобильном мосту шоссе Е-42 в Грас-Олонь. Она шла поиграть к своей подруге Жюли Лежен. С этой даты начинаются мытарства Джино Руссо в различных государственных инстанциях вплоть до королевского дома. Когда Жюли и Мелисса в тот день не вернулись с небольшой прогулки, на которую они отправились в пять вечера, мать Мелиссы Карина Руссо отправляется на розыски. Она не находит девочку и в тот же вечер оповещает полицию. Розыскная группа в пятьдесят человек с собаками прочесывает всю местность. Местность никак не похожа на дремучий лес, где могли бы заблудиться Красные Шапочки, здесь полно старых рудничных отвалов, автомобильных дорог, фабричных строений, рабочих поселков. В небо поднимается вертолет, в розыске помогают местные пожарные, все напрасно. Собакам-ищейкам удается взять след девочек, но он обрывается у автомобильной дороги, которая начинается рядом с родительским домом. Нет никаких оснований думать, что девочки могли бы убежать из-за, скажем, семейных раздоров, значит, их украли.
     Во всей Бельгии уже немало родителей, которые находились в том же состоянии, что и семьи Руссо и Лежен. Именно поэтому вот уже два месяца существует общество «Марк и Коринна» — по именам двух убитых детей. Это общество немедленно помогает несчастным родителям словом и делом — уже на следующий день добровольцы вывешивают шесть тысяч пятьсот плакатов с фотографиями обеих девочек по всему городу Льежу и в его окрестностях. Поскольку есть вероятность, что девочек увезли за границу, водители грузовиков берут плакаты с собой, чтобы показать в Италии и Испании. Информация распространяется по всем бельгийским радио- и телевещательным станциям, а также по Би-Би-Си и итальянской РАИ. Включается в поиски полиция в Германии, Люксембурге, Португалии.
     Бельгийская полиция также не дремлет. Как только появились первые конкретные данные, начинается поиск красного автомобиля, на заднем сиденье которого вроде бы видели двух девочек. Автомобиль проехал по автобану Брюссель — Намюр, то есть именно там, где затерялись следы. Еще через неделю одна уборщица туалетов вспомнила, что видела двух девочек, которых сопровождала говорившая по-французски женщина. Вроде бы она слышала имя Мелисса. На побережье сбрасывают листовки — все безрезультатно. 4 июля по согласованию с полицией родители по телевизору обращаются к похитителям с отчаянным призывом: «Кто бы вы ни были, мы умоляем вас отдать девочек». Родители уверяют, что откажутся от судебного преследования. Делается даже телевизионный мультипликационный ролик, на котором показаны девочки: они стоят на автомобильном мосту и машут рукой. Над лесами Валлонии кружит вертолет, снабженный прибором с датчиком инфракрасного излучения. Эта неделя, когда родственников пропавших бросало от безнадежного отчаяния к внезапной надежде, была сущим адом. Каждый день приносил новые сообщения.
     Одна женщина вроде бы видела, как девочки ели мороженое в Коста-Брава, находят молодого человека, которого, кажется, видели на месте преступления, но, несмотря на фоторобот, его никак не могут опознать. Ни один из следов не дает чего-либо существенного. Полиция начинает рутинную работу. Но где искать детей ? Полиция уже готова закрыть это дело...
     Но только не родители. Им удается пробиться с петицией к новому министру юстиции, представителю христианско-демократической партии Фламандии Стефану де Клерку. В результате в Брюсселе создается национальная комиссия «Пропавшие», в ней работают шесть человек, которые координируют всю розыскную работу и создают банк данных.
     Постороннему наблюдателю могло бы показаться, что в Бельгии было сделано все, чтобы спасти девочек. Но родителям Руссо и Лежен ситуация представляется в ином свете. В ноябре они обращаются в суд с иском, в котором обвиняют государство и требуют прежде всего, чтобы их посвятили во все детали розыска. Такое разрешение может дать генеральный прокурор Льежа Гиет. Он отказывает в просьбе — в деле слишком много имен подозреваемых, другой приватной информации, а убрать ее из многочисленных папок и файлов, которые следует предоставить родителям, слишком объемная задача. Такой ответ генерального прокурора убеждает родителей, что их подозрения обоснованны и правосудие не собирается им помогать. В течение первых нескольких недель в руководстве расследованием сменилось уже пять человек, некоторые были в отпуске, другие поменяли место службы. Особенно неприятной особой кажется родителям руководитель поисковой группы Мартин Дутрев : она неприступна, малообщительна и не вызывает симпатии. С ней удалось встретиться только два раза, да и то на короткое время; всякий раз она смотрела на родителей как на обузу. Мать Руссо пытается проникнуть во дворец юстиции в Льеже, в кабинет, где работает мадам Дутрев, но ее силой выставляют из помещения.
     Мы еще расскажем о странных порядках во дворце юстиции Льежа, которые немало помешали расследованию. Родители, совершенно неискушенные в правовых вопросах, наняли адвоката Виктора Хисселя. Им удается добиться частичного ознакомления с материалами дела, однако на предоставленных им страницах нередко встречаются значительные вымаранные куски, в том числе убрано и имя подозреваемого — Марк Дютру. Однако эта борьба, какой бы бесперспективной она ни казалась профессиональным следователям, для родителей — единственная возможность хоть что-нибудь предпринять для розыска своих детей, не отчаяться, просто не сойти с ума. «Мы не сдадимся» — вот лозунг одной из многочисленных наклеек, которые раздаются помощниками родителей Жюли и Мелиссы. Расследования, проводимые по собственной инициативе, вчинение иска государству, постоянная проверка хода следствия опытным юристом — все это стоит огромных денег, собрать которые сталелитейщику Руссо и водителю грузовика Лежену чрезвычайно затруднительно. Только помощь общества «Марк и Коринна» позволяет продолжить работу. Единственная короткая встреча в коридорах дворца правосудия с генеральным прокурором мадам Бургиньон убеждает родителей в том, что органы правопорядка давно уже оставили надежду на успех.
     Вскоре после начала безуспешного расследования полицейские стали внушать родителям, что надо примириться с мыслью о смерти девочек. Генеральный прокурор также выражает свое соболезнование и не разрешает ознакомиться с материалами следствия. В Льеже, конечно же, и не подозревали, что в это самое время, по прошествии более шести месяцев со дня похищения, Жюли и Мелисса были все еще живы и находились в 85 километрах от Льежа в подвале дома Марка Дютру, прямо в центре города Шарлеруа. В декабре 1995 года Дютру приговорили к трем месяцам заключения за угон автомобиля, и именно тогда Жюли и Мелиссу перестали кормить. Умерли они от истощения в марте, через девять месяцев после похищения. В новом 1996 году усилия родителей сосредоточены на том, чтобы обнаружить недостатки в работе министерства юстиции по борьбе с издевательствами над детьми и детской порнографией. Эти подозрения оказались вполне обоснованными, равно как и предположение, что дети все еще живы.
     Когда в феврале 1996 года отпустили восьмидесятишестилетнего насильника, который, как только очутился на свободе, снова совершил преступление, члены семьи Руссо и Лежен выступили на пресс-конференции. 24 июня 1996 года, через год после похищения, адвокат составил перечень «58 вопросов суду и властям», который, к сожалению, не получил достаточного освещения в прессе. В перечне содержатся упоминания об ошибках следствия. Причиной этих ошибок была халатность, бездушное отношение властей, доводившее родителей до отчаяния. Среди вопросов были такие:
        • Почему комнаты девочек были осмотрены только через неделю после происшедшего?
       • Почему сколько-нибудь значительные силы полиции были подключены к поиску только по прошествии нескольких часов?
       • Координируются ли действия различных органов правопорядка в разных районах Бельгии?
     В то время Марк Дютру чувствовал себя в полной безопасности. Он объявил девочкам, что родители забыли их и не хотят давать за них выкуп.
     Но протест ширился и набирал обороты. Семья Руссо, как и многие другие рабочие угольных разрезов и металлургических заводов, приехавшие из Италии, и семья Лежен действовали сообща: общее горе сплотило их. Никогда не умиравшая надежда увидеть своих детей живыми или, по крайней мере, наказать преступников, отчаянная борьба «маленьких» людей против высокомерной и самодовольной юстиции, их нежелание признать правильными те методы, которые применяет полиция, — все это позволило в конечном итоге, хотя и с трагическим опозданием, арестовать Дютру и вызвало мощный общественный протест в Бельгии.
     Когда 17 августа 1996 года из телепередачи родители узнали о смерти своих детей, их безграничное возмущение и горечь нашли себе выход. Они выходят на улицы в белых футболках с напечатанными на них фотографиями детей, организуют пресс-конференции. На пластиковом столике во дворе дома Руссо не хватает места для микрофонов радио- и телевизионных станций, их здесь больше, чем на выступлении премьер-министра. Палисадник перед домом напоминает гигантский розарий — цветы несут и соседи, и люди, приехавшие издалека. Уже через несколько часов после получения трагического известия родители получают сотни писем, в которых люди выражают соболезнование. На доме прикреплен плакат: «Мучают ли угрызения совести бывшего министра юстиции Вателе?» Ведь именно по его распоряжению выпустили на свободу Дютру.
     Речь адвоката Виктора Хисселя в тот же день появляется на страницах всех газет и становится известной во всей франкоговорящей Европе: «Известие о том, что Жюли и Мелисса умерли голодной смертью, повергает нас в ужас и мучает как кошмарный сон. Неверие следователей в то, что им удастся обнаружить девочек живыми, и стало главной причиной той серии провалов, которую мы наблюдали в течение четырнадцати месяцев... Наша цель заключается в том, чтобы придать смысл нашим усилиям и превратить абсурдную смерть Жюли и Мелиссы в тот рычаг, который позволит изменить мнение, методы, используемые органами правопорядка; такое не должно повториться никогда».
     Похороны девочек, последовавшие через пять дней, превратились во всенародную акцию протеста, старания Джино Руссо достигли цели. На скорбную мессу в базилике Льежа со всей Бельгии приходили специальные поезда и автобусы. Бельгийцы, раздираемые спорами о языке и социальными конфликтами, вдруг почувствовали себя единым народом. День объявлен днем национального траура, из окон свешиваются чернокрасно-желтые флаги, свернутые в бант, — так в Бельгии выражают траур. На улицах города собираются бесчисленные толпы, общественная жизнь замерла, телевидение напрямую транслирует службу в базилике. Но в церкви не находится места ни одному члену правительства, на заупокойную мессу не приглашен никто из официальных лиц. Те из них, кому удалось пробраться в церковь, неприметно сидят на задних скамейках. Кстати, поэтому здесь отсутствуют и члены королевской семьи — им пришлось бы смешаться с простыми прихожанами.
     Катафалк, украшенный любимыми плюшевыми зверушками Жюли и Мелиссы, движется в напряженной тишине. Полиция, военные и пожарные стоят в почетном карауле. Когда появляются родственники погибших, воздух взрывается от аплодисментов — это знак всеобщей солидарности. Пришли и родители других исчезнувших детей, например семейство Маршаль из фламандского города Хасселт — их дочь еще находится в розыске, но по отпечаткам пальцев можно судить, что и она побывала в руках негодяя Дютру. Родители обнимаются, они больше не одиноки в борьбе с бандитами и юстицией. Мать Маршаль на плохом французском что-то говорит в камеры: у нее еще теплится надржда. Может быть, ан встречалась в доме Дютру с Жюли и Мелисой, может быть, знает, что родители ее любят и разыскивают. Эта надежда придает ей, матери, силы.
     Семьи сами распланировали, как должна проходить служба, не приняв во внимание настойчивых советов Церковного начальства. На алтарь были положены розовые плюшевые игрушки. Музыка траурная, но это не хоралы, не струнный квартет или фуга для органа, это попса, исполняемая очень популярной в Валлонии группой, которую любили слушать девочки. Тетя Жюли читает написанные ею стихи, простые слова обращены непосредственно к детям. В стихотворении говорится о надеждах и привязанностях погибших девочек, о том, что сейчас, в раю, им лучше, чем было в последние месяцы их жизни.
     Службу ведет тощий лысый аббат Гастон Схоонброот. Он знает обе семьи уже много лет и пытался помочь им, как мог, в те страшные дни, когда искали девочек. Аббат Схоонброот относится к тому слою церковнослужителей, которых высоколобый Ватикан называет «церковь низов» и признает лишь скрепя сердце. Это «рабочий поп» — тип священнослужителя, очень распространенный в промышленных районах Бельгии. В бедных кварталах Льежа именно эти выходцы из трудовых семей имеют самую многочисленную паству. Они активно участвуют во всех общественных мероприятиях, организуют службу самопомощи, встречи в книжных магазинах, кафе, вместе с населением идут в колоннах протеста, когда государство объявляет о сокращении рабочих мест, «санации» производства, сносе старых домов.
     До ухода на пенсию аббат Схоонброот не только служил в церкви, но и водил автобусы в Йемеппе — городишке рядом с Грас-Олонь, таком же унылом и скучном. Там он познакомился с отцом Жюли. Аббат часто использует слово «камарадес» — товарищи. После того как девочки пропали, он много раз ездил во Францию, развешивал там плакаты с фотографиями, опрашивал пассажиров в поездах и автобусах, беседовал с людьми. В Йемеппе аббат занимает две крошечных комнатки в небольшом, ушедшем в землю домике одного рабочего. Комнаты эти никогда не запираются, каждый может войти и оставить записку аббату-автобуснику. Аббат ничего не боится, а ворам в его каморках поживиться нечем. Схоонброот служит обычно в маленьких церквях, сегодня же служба проходит в главном храме города. Он со слезами в глазах вопрошает, где был Бог, когда творились эти чудовищные злодеяния. Он говорит, что сомневается в справедливости на земле и не верит в общество, которое не в состоянии помочь самым слабым своим членам. В одном интервью аббат потом скажет, что всегда сомневался в существовании Бога. Силы он черпает из христианского учения, которое провозглашает братство и равенство всех людей. Семьи погибших и аббат намеренно отказались от привычных церемоний. Все обращаются друг к другу по имени, как братья и сестры: «Пора отказаться от пустых слов, от высокопарных обращений, которыми так дорожат власть имущие. Все это пустое. Мы говорим языком простых людей».
     В то же время Скоонброот решительно отрицает применение силы, он против того, чтобы Дютру казнили, и в этом с ним согласны семьи погибших : «Когда этому будет положен конец? У каждого найдется причина убить другого человека, разве в этом выход ?» Всем очевидно, что язык этой службы был языком простого народа. Проповедь и месса велись не на латыни. Отпевание и последующие похороны также превратились в демонстрацию, отвергавшую церковные каноны и иерархию, затертые клише ритуалов, которые смазывают истинное горе, сублимируют его пышностью обрядов. Всему этому люди противопоставили молодежную музыку, игрушки, простые стихи. Катафалк начинает медленно двигаться, окруженный безбрежным человеческим морем. Плачущие дети стоят на обочине, они провожают глазами гробы. Похоже, они вполне осознали тот ужасный факт, что Жюли и Мелисса были замучены взрослыми, и каждый из них мог бы оказаться на месте этих несчастных. Траурный кортеж доходит до пригорода Монс-ле-Льеж, где находится небольшое кладбище. Здесь девочек, которые вместе умерли от голода в подземной тюрьме, кладут в двойную могилу — всего в нескольких сотнях метров от того места, где их похитили четырнадцать месяцев тому назад.
     Подлинными убийцами либо, по меньшей мере, целиком ответственными за убийство девочек Руссо и Лежен люди считают бельгийских политиканов, которые покрывают похитителей, которые зарабатывают деньги ^на порнографии, которые могут манипулировать законами. Имена не называются, зато число подозреваемых растет как снежный ком. Родители девочек не требуют смертной казни для сексуального маньяка Дютру и его пособников из криминальной среды, но требуют головы той рыбы, которая смердит.
     Это обычное поведение людей, переживших такую кошмарную трагедию. Другое дело, что теперь это настроение без рассуждений подхвачено всем народом. Ситуация становилась взрывоопасной. В Бельгии было много достойного осуждения, были дела и похлеще, чем дело Дютру, но ни одно из них не всколыхнуло такого общественного протеста, какой последовал за убийством Жюли и Мелиссы. Протест этот зародился в самых бедных районах страны, и именно поэтому наконец открылись язвы и пороки, которыми Бельгия страдала не одно десятилетие.
     Рабочие описывают Джино Руссо как очень уравновешенного добродушного человека, от которого никогда не услышишь грубого слова, который всех пытается примирить и урезонить. После того как он услышал о смерти дочери, он произнес в микрофон всего две примечательных фразы : «Мы потеряли все, у нас не осталось иллюзий. Но мы будем продолжать борьбу».