| |
Убийства.
Дело Мироновича.
28 августа 1883 г. утром, около девяти часов, в Петербурге, на Невском пр.57,возле дверей ссудной кассы, принадлежавшей И. И. Мироновичу, встретились скорняк Лихачев и портниха Пальцева. Так началось одно из самых интригующих и скандальных расследований в истории дореволюционного отечественного сыска, известное как "дело Мироновича". Обнаруженный труп находился в малой комнате кассы, налево от кухни, и в момент обнаружения был уже совершенно холоден. На лбу Сарры, над правой бровью зияла большая рана неправильного очертания, проникающая до кости. Глубоко в рот покойной был засунут носовой платок, который проникал до трахеи. Покойная была одета в своё праздничное платье, на ногах - чулки и полусапожки. Тело лежало навзничь поперек большого мягкого кресла, таким образом, что ноги свешивались через подлокотник. Обнаженные выше колен ноги были раздвинуты неестественно широко. Этим создавалось впечатление, будто такая поза была придана покойной при ее жизни или посмертно посторонним лицом. При осмотре трупа в правой руке Сарры был обнаружен клок волос, крепко зажатый пальцами. В правом кармане черной шерстяной накидки, наброшенной на плечи убитой, оказался ключ от входной двери в кассу, в левом кармане - недоеденное яблоко. Во время осмотра места происшествия были обнаружены разбросанные в беспорядке десять просроченных квитанций на заложенные в ссудной кассе И.И. Мироновича вещи некоего Грязнова и его же вексель на 50 рублей. По объяснению хозяина кассы, документы эти хранились в одном из ящиков письменного стола, откуда, видимо, они и были изъяты преступником. Помимо мягкой мебели, в большой комнате кассы находились шкафы и стеклянная витрина, в которых были заперты заложенные ценные предметы. Однако все они находились на своих местах, под замками, ключи от которых висели на cвоих обычных местах. Хотя ценное имущество на первый взгляд казалось непотревоженным, И.И. Миронович во время осмотра, проведенного в присутствии полиции, заявил опропаже из кассы 50 рублей наличными и ряда вещей из витрины - всего насумму около 400 рублей (в то же время большинство ценных предметов, находившихся в витрине, остались нетронуты. Получалось, что преступник почему-то забрал только часть предметов, причем отнюдь не самые дорогие; всего же в витрине остались заложенные вещи стоимостью более, чем на 1000 рублей). Осмотр места преступления привёл к обнаружению потёков свечного воска в прихожей, возле входной двери, причём хозяин о происхождении этих следов никаких пояснений дать не смог - накануне вечером следы отсутствовали. Входная дверь оставалась незапертой всю ночь (напомним, что ключ от нее лежал в кармане покойной, о чем убийца, очевидно, не знал; это, кстати, свидетельствовало и о том, что нападавший не обыскал одежды своей жертвы!). Кроме того, уже при первоначальном осмотре места преступления полицейские отметили тот факт, что керосиновая лампа, которой без сомнения пользовалась девочка, находясь в полутемной квартире, была должным образом затушена. Это наблюдение могло служить косвенным указанием на то, что преступление совершил человек не посторонний, т. е. заинтересованный в том, чтобы пожара не произошло. Обратила на себя внимание еще одна деталь, сразу не бросившаяся в глаза, но впоследствии спровоцировавшая большую полемику: кровь погибшей девочки, пропитав чехол, покрывавший кресло, сильно запачкала обивку самого кресла, причем следы крови на чехле и обивки совпали полностью. Некоторые обстоятельства косвенным образом указывали на недюженное самообладание преступника и абсолютную рассудочность его действий. Так, внимательный анализ следов крови подтолкнул следствие к выводу, что преступник не мог не испачкать свои руки кровью жертвы. Дабы не оставить следов при открытии витрины, он самым тщательным образом вымыл руки и лишь после этого приступил к выемке вещей. Указанные странные обстоятельства сразу же придали убийству Беккер большую загадочность. Расположение трупа как будто бы указывало на убийство с целью изнасилования. Но пропажа ряда ценных предметов создавала впечатление убийства с целью грабежа. Имитация того или иного деяния, очевидно, преследовала цель сокрытия истинного мотива преступления. Надо признать, что действия полиции с первых же шагов оказались не лишены досадных проколов. Как упоминалось выше, в ладони погибшей девочки была обнаружена прядь коротких волос, которая, очевидно, оказалась вырвана из головы преступника в время борьбы. Сарра Беккер имела длинные волосы и даже простейшего сличения "на глаз" было достаточно, чтобы убедиться в том, что волосы не могли принадлежать погибшей девочке. Ценнейшую улику полицейские положили на лист писчей бумаги, который, в свою очередь, оставили на подоконнике открытого окна. Через минуту дуновение сквозняка лишило следствие важнейшего вещественного доказательства! Назначенная предварительным следствием медицинская экспертиза ясности не внесла. Вскрытие тела Сарры Беккер производилось докторами Горским, Герингом, Добрыниным и Янцольским. Патолого-анатомическое исследование констатировало наличие на голове жертвы значительных повреждений, произошедших от нескольких (не менее трёх) ударов тупым тяжелым предметом; причиненные повреждения черепа признавались смертельными. Вместе с тем, было признано, что не эти удары послужили непосредственной причиной смерти. Глубоко засунутый в горло погибшей носовой платок спровоцировал рвотный рефлекс, что привело к закупорке дыхательного горла и вызвало в конечном счете асфиксию. Изменения легочных альвеол свидетельствовали об удушении. Трусы девочки носили следы непроизвольной дефекации, что полностью подтверждало версию о гибели именно от удушения. Преступник, засунувший в рот погибшей носовой платок, с силой сжимал ее челюсти, о чем свидетельствовали отпечатки зубов Беккер на слизистых оболочках внутренней поверхности губ. Кроме того, преступник, очевидно, в процессе удушения своей жертвы, стискивал её голову, удерживая левое ухо девочки, из-за чего позади уха образовалась рваная рана. Врачам удалось установить примерное время совершения преступления - максимум через два часа после последнего приема Сарой Беккер пищи, что соответствовало примерно четверти - половине двенадцатого ночи 27 августа. Они указали комбинированную причину смерти - удары по голове, сопровождавшиеся удушением жертвы. Половые органы девочки остались неприкосновенны. В заключении экспертизы появилась запись: "данные эти исключают предположение о попытке к изнасилованию". Насколько же запутывало следствие такое заключение судебно-медицинской экспертизы! Из этого документа сыскная полиция не могла вынести никакого сколько-нибудь ясного представления о мотивации действий преступника. Сарре Беккер шел 14-й год, она была дочерью от первого брака Ильи Беккера, приказчика ссудной конторы Мироновича. Вторая жена Ильи Беккера с сыном проживала летом 1883 г. в Сестрорецке, курортном местечке севернее Санк-Петербурга. В момент нападения на Сарру отец в городе отсутствовал - он уехал к жене, поскольку готовил окончательный переезд из Петербурга в Сестрорецк. Сарра в конторе Мироновича выполняла роль ночного сторожа. Одно время в помещении кассы вместе с нею оставался кто-то из дворников (всего в доме их было трое), но после жалобы Сарры на их поведение, Миронович отказался от их услуг. Т. о., после 25 августа девочка оставалась на ночь в кассе одна; имущество, доверяемое ей на хранение оценивалось самим Мироновичем в 30 тысяч рублей. Уже после первоначального осмотра места происшествия у полиции возникли подозрения в отношении владельца кассы Ивана Мироновича. Прежде всего понятые указали на перестановку мебели в помещении, в котором было найдено тело погибшей девочки. Мягкая мебель была завезена накануне убийства - 26 августа. Сначала ее расставили по всем комнатам, но почти сразу же Миронович велел снести её в маленькую полутемную комнатушку, ту самую, в которой через два дня была найдена убитая девочка. Дворник Кириллов показал, что поставил три мягких стула на диван, как это обычно делают при хранении на складах. Однако 28 августа оказалось, что мягкие стулья с дивана сняты и поставлены таким образом, что образовали с ним одно широкое ложе. Одно из кресел было приставлено к дивану, а второе - загораживало дверь в ватерклозет. Никто из дворников так мебель не расставлял. Было очевидно, что сделать это мог только тот, кому такая перестановка представлялась необходимой. Понятно, что грабитель в ней не нуждался. Тогда кто и для чего взялся переставлять мебель? Уже первые опросы жильцов дома, дворников и клиентов кассы содержали указания на несколько двусмысленное поведение Мироновича с Саррой. Он заигрывал с девочкой, допускал вольности, дарил сладости и незадолго до её гибели даже подарил золотые серьги. Об этом дали вполне определенные и недвусмысленные показания некоторые жильцы дома N 57 - Лихачёв, Араратов, Соболева. Последняя, кстати, заявила ещё и о том, что Сарра, рассказывая о приставаниях хозяина, плакала. Любопытно, что примерно такого же рода показания дал и отец погибшей - Илья Беккер. Он живописал ситуацию, невольным свидетелем которой однажды стал: Миронович, сидя в кресле и держа на коленях Сарру, целовал её в губы. Примечательно, что отец, увидев такое зрелище, не вмешался в происходящее, а... деликатно ретировался. Помимо этого небезынтересного рассказа, определённо подтверждавшего версию о старике-растлителе, Илья Беккер сообщил весьма ценное наблюдение о том, как открывался замок стеклянной витрины, находившейся в помещении ссудной кассы (той самой, из которой по словам Мироновича, пропали некоторые заложенные вещи). Замок этот имел дефект, не зная о котором, открыть его, даже с использованием ключа, было почти невозможно. Т.о. похититель вещей, если только хищение на самом деле имело место, должен был не только отыскать спрятанную связку ключей и выбрать среди них нужный, но и еще потратить время на то, чтобы разобраться с дефектом замка и обойти его. Казалось невероятным, чтобы посторонний человек, да еще совершивший только что страшное преступление, стал тратить время на все эти манипуляции. Напомним, что преступнику приходилось действовать фактически в открытом помещении, ибо ключ от входной двери остался в кармане погибшей Сарры Беккер и убийца его не нашел. Каким бы отменным самообладанием этот человек ни обладал, он должен был испытывать чрезвычайный стресс и очень спешить. Заявление Ильи Беккера о дефекте замка витрины чрезвычайно сужало круг подозреваемых. Прокуратура считала, что всего три человека могли знать о неисправности замка в витрине: Миронович, сам Илья Беккер и его погибшая дочь. Теоретически, в этот список могли попасть и дворники; напомним, что они подрабатывали в кассе ночными сторожами. Но если бы кто-то из них попытался в ночное время открыть шкафы, столы или витрину, Сарра непременно донесла бы об этом хозяину. Руководствуясь этим соображением, следствие посчитало, что дворники не могли знать "секрета" дефектного замка. С течением времени, информация о том, что 50-летний ловелас готовил 13-летнюю девочку себе в любовницы поступала следователям неоднократно от самых разных людей; но даже первых сигналов оказалось достаточно для того, чтобы провести медицинское освидетельствование И.И. Мироновича. Результат оказался обескураживающим: ни следов спермы и крови на одежде, ни телесных повреждений, могущих быть следствием борьбы с жертвой, обнаружено не было. Впрочем, на кальсонах Мироновича нашли маленькое пятно крови; в объяснении их обладателя говорилось, что это след раздавленного клопа. Но не удовлетворенный этим результатом следователь Сакс направил И.И.Мироновича на повторное медицинское освидетельствование. Результат остался прежним. Тем не менее, И.И.Мироновичу официально было предъявлено обвинение в попытке изнасилования и убийстве; он был заключен под стражу. На третий день следствия дошла очередь до проверки его alibi: из вполне согласных друг с другом показаний Кириллова и Захарова, дворников дома N4 по Болотной улице, в котором проживал Миронович, а также его сожительницы Мироновича Федоровой и няни Натальи Ивановой следовало, что в часы убийства подозреваемый был далеко от места преступления. Он вышел из кассы в десятом часу вечера, встретил на Невском свою давнюю любовницу, поговорил с нею несколько минут и направился к себе домой на Болотную улицу. В десять часов с небольшим Мироновича увидели входящим в дом члены его семьи и дворники дома. Он переоделся в халат, сменил сапоги, вышел к столу на вечерний чай. Расставаясь с ним, сожительница Федорова увидела на часах магазина напротив половину одиннадцатого. Еще какое-то время Миронович оставался за столом - пил чай с девочкой Машей, домашней прислугой. Учитывая, что по полицейскому хронометражу от дома на Болотной улице до кассы на Невском проспекте, дом №57 порядка 25 минут ходьбы, подозреваемый едва ли успевал в таком случае вернуться на место преступления и расправиться с жертвой. Понимая это, следствие приложило много усилий по проверке и опровержению его alibi. Прежде всего, взялись за проверку слов дворников. Они уверенно говорили о времени появления Мироновича дома в районе 22.30-22.40, поскольку из его квартиры тут же прислали за самоваром. Но когда полиция начала уточнять, чем именно определялась такая точность в определении времени, то выяснилось, что дворники ориентировались по закрытию на ночь дверей гостиницы на другой стороне улицы. Однако, на самом деле гостиница запиралась на ночь не в половине одиннадцатого вечера, а уже после одиннадцати. Получалось, что время появления Мироновича дома смещалось как minimum на полчаса! Странности в перемещениях Мироновича между Невским проспектом и Болотной улицей этим не исчерпывались. Действительно, многие свидетели в начале десятого часа вечера видели И.И.Мироновича либо выходящим из кассы, либо уже прямо на Невском проспекте, дома за 2-3 от кассы. Точность в определении времени в данном случае была вполне объяснима и сомнений не вызывала, потому что ровно в девять вечера закрывался расположенный рядом магазин Дателя. Но следствие отыскало свидетеля, который показал, как вышедший на Невский проспект И.И.Миронович возвратился назад. Этим человеком был Гершович, портной, выполнявший заказы подозреваемого. И.И.Миронович подойдя к нему, поговорил о заказанном пиджаке - подробность эта оказалась чрезвычайно важна, ибо исключала всякую возможность ошибки - после чего он повернул обратно во двор, т.е. в направлении входа в кассу. И никто не видел когда И. И. Миронович вышел оттуда опять. Сам подозреваемый утверждал, что после разговора с портным действительно зашел во двор, но затем сразу же вернулся на Невский проспект. Следователь, однако, ему не поверил и счёл, что заявление Гершовича подрывает доверие ко всем показаниям Мироновича. Еще более недоверие словам Мироновича возросло после того, как показания портного подтвердили жители дома N57 Тарасов и Коротков; независимо друг от друга они видели как подозреваемый вышел со двора на Невский проспект, но через некоторое время возвратился и более, как будто бы, не уходил. Вооруженный этими показаниями, товарищ окружного прокурора А.М.Бобрищев-Пушкин приступил к более взыскательному допросу Мироновича, и тот в конце-концов признал, что действительно вернулся в кассу и задержался там на несколько минут - по его версии для того, чтобы дождаться свою сожительницу Федорову и передать ей некоторые ценные вещи. Но это утверждение не согласовывалось с показаниями скорняка Лихачева, который еще около 19.00 приходил в кассу к Мироновичу, поскольку имел от него заказ на работу. Миронович выпроводил его, сославшись на необходимость в ближайшее время уйти и закрыть кассу; скорняка он попросил прийти в следующий раз. Т.е. получалась полная несуразица: в семь вечера Миронович собирается уходить, но по прошествии двух с лишним часов все никак не соберется! Теоретически, все перемещения обвиняемого в вечернее время д. б. наблюдать дворник (напомним, что в доме N57 по Невскому проспекту их было аж даже три!). В обязанности дворников дореволюционной поры помимо обычной уборки территории двора и подъездов входил также контроль перемещений жильцов, поддержание общественного порядка в доме и придомовой территории, соблюдение паспортного режима проживающими (в течение суток с момента заезда дворник д.б. принести паспорта новых жильцов на регистрацию в околоток). Это были первые помощники полиции, её глаза и уши на улице; в дворники обычно набирали крепких мужчин из отставных солдат, дураков и увечных среди них никогда не было. Потому, разумеется, следователь поинтересовался у дворников, что они могут рассказать о событиях вечера 27 августа 1883 г.? Оказалось, что совсем немного. Дворник Прохоров, которому надлежало дежурить на дворовых воротах и запереть их в 21.00, отмечал именины другого дворника, по фамилии Мейкулло. Последнему, в свою очередь, полагалось дежурить в подъезде. Дворники честно сознались, что "были выпивши". Их празднество продолжалось до двух часов ночи и если Мейкулло нашел в себе силы пусть и с опозданием, закрыть все же подъезд (где-то около 23.00), то Прохоров так и не мог вспомнить, чтобы в тот вечер или ночью выходил запирать ворота. С одной стороны пьянство дворников лишило полицию возможности получить точную информацию о перемещениях Мироновича. Но с другой стороны, оно давало основание считать, что преступник вовсе неслучайно выбрал время для своего нападения, а нарочно подгадал его таким образом, чтобы избежать опасности быть замеченным дворниками. Одна из опрошенных, некая Устинья Егорова, дала показания о шарабане, в первом часу ночи останавливавшемся подле дома номер 57. Следствие полагало, что именно на этом извозчике покинул место преступления никем не замеченный Иван Миронович. Примерно в середине сентября полиции удалось найти еще одного человека, который видел в ночь убийства Сарры Беккер шарабан возле дома N 57 по Невскому проспекту. Им оказался плотник Константинов из соседнего дома. Что представлял из себя Миронович к моменту, когда его фамилия сделалсь известна из газет сначала всей столице, а через несколько месяцев - и всей необъятной Российской Империи? Бывший военнослужащий, оставивший армию в чине подполковника, он поступил на службу в столичную полицию в 1859 г. и состоял в штате вплоть до 1871 г. Немалый срок, принимая во внимание, что эти двенадцать лет пришлись на время серьезного реформирования правоохранительной системы Империи в целом и ее полиции в частности. Миронович никогда не бедствовал и, очевидно, принадлежал к когорте тех людей, про которых в те времена говорили, что они умеют "обделывать делишки". Он никогда не отказывал в ссуде под проценты и в конце - концов занялся этим промыслом официально, открыв в 1882 г. ссудную контору (как тогда говорили - "кассу"). Ремесло это почиталось в России малопочтенным, грязным; газетчики, писавшие о Мироновиче немало постарались изобразить его человеком низким и духовно нечистоплотным, мол - де, бывший полицейский - стало быть, мздоимец; процентщик - стало быть, грабитель! Делались намеки на его прегрешения по прежней полицейской службе, но объективности ради следует признать, что тщательная прокурорская проверка никаких грехов за Мироновичем не обнаружила. Зато весьма богатую пищу для разного рода инсинуаций и "газетных расследований" дала личная жизнь обвиняемого. После многолетнего брака с официальной женой, он ушел от нее и зажил отдельным домом с любовницей, младшей его почти на 16 лет. От нее он имел пятерых детей. Причем своей привычке иметь случайных любовниц "на стороне" Миронович не изменил и продолжал время от времени "загуливать". В конце - концов, он оставил и ее, и перешел к другой сожительнице, еще более молодой. Такого рода информация придавала, безусловно, известную перчинку как самому уголовному делу, так и образу обвиняемого. Газеты, регулярно оповещавшие читателей о ходе расследования, вылепили на редкость отталкивающий образ Мироновича: педофил, нераскаявшийся убийца ребенка, живоглот - процентщик, знающий не понаслышке о методах ведения полицейского расследования и потому особо изощренный в своих попытках запутать полицию. Причем, такая односторонняя подача информации, хотя и разжигала любопытство, но очевидно грешила против истины. Достаточно сказать, что никто из прежних и нынешних любовниц Мироновича слова плохого о нем не сказали; все они были довольны его обходительностью и нескаредностью. Даже оставленная им жена признавала, что все время получала от Мироновича вполне достаточный "пенсион" и подарки детям. Обвинение И. И. Мироновича полностью строилось на косвенных уликах. Следствие исходило из того, что он был неравнодушен к женщинам вообще и к Сарре Беккер в частности. Он неоднократно заискивал перед ней, ласкался, всячески пытался расположить девочку к себе. Сарра же его ненавидила, о чем делилась с подругами и соседками. Следственная версия сводилась к тому, что И. И. Миронович, пользуясь отсутствием в городе отца Сарры, решил изнасиловать девочку в ночь на 28 августа. Для этого он сделал вид, будто покинул контору, но вскоре возвратился назад и принялся дожидаться появления Сарры. Подготавливая изнасилование, Миронович переставил мебель в задней комнате таким образом, чтобы с одной стороны у него получилось широкое и удобное ложе, а с другой - оказался закрыт вход в ватерклозет. Такой перестановкой он отсекал возможные пути отхода жертвы; девочка, входя в комнату, попадала в своего рода мышеловку, из которой существовал только один выход, без труда контролируемый преступником. В силу неких физиологических причин, а возможно из-за сопротивления жертвы, Миронович не смог изнасиловать девочку, в ярости принялся ее душить, а затем нанес несколько жестоких ударов по голове, оказавшихся фатальными. Дабы скрыть сам факт сексуального посягательства, Миронович решил инсценировать грабеж, разбросав по полу векселя и квитанции своих клиентов и создав видимость своего отсутствия на месте преступления. Не разбивая стекла витрины, он открыл ее ключом, забрал (а скорее всего даже и не забрал, а только заявил наутро о пропаже) малоценные закладные вещи, ценные же все оставил и, уходя, аккуратно загасил керосиновую лампу. Обвинение считало, что посторонний человек никогда бы не стал тушить керосиновую лампу и тратить время на поиски ключей от стеклянной витрины, а просто разбил бы стекло и забрал все предметы, выложенные там. Таковой виделась обвинению последовательность действий злоумышленника на месте преступления. Именно к этой фабуле сводилась общая канва обвинительного заключения, которое начали готовить уже в сентябре 1883 г. Следует признать, что официальная версия выглядела в своем первозданном виде весьма добротно. Прокуратура подошла к расследованию в высшей степени ответственно: были опрошены все жители окрестных кварталов, подверглись самой взыскательной проверке заявления всех лиц, свидетельствовавших об alibi обвиняемого. Чтобы доказать возможность Мироновича совершить убийство, а потом успеть к вечернему чаю дома, были вызваны начальники дистанций конной железной дороги, которые официально засвидетельствовали график и маршруты следования экипажей вечером 27 августа. Правда, никто из возчиков "конки" так и не вспомнил среди пассажиров никого похожего на Ивана Мироновича. Вместе с тем, некоторые другие свидетельства не вызвали интереса следствия. А жаль, ибо они могли существенно повлиять на оценку как личности обвиняемого, так и событий последнего вечера жизни Сарры Беккер. Прежде всего, версию о приставаниях к девочки Мироновича не поддержала самая близкая, пожалуй, из всех жильцов дома N 57 Сарре женщина - Чеснова. На допросе в прокуратуре она заявила, что никогда не слышала от Сарры - всегда делившейся с нею всеми своими девичьими переживаниями - жалоб на приставания хозяина ссудной кассы. Конечно, показания Ильи Беккера, заявившего о том, что Миронович взасос целовал его дочь, оставались неопровергнутыми но тот факт, что отец, увидев это, не вмешался и не остановил растлителя, невольно должен был навести следователей на подозрение о его собственной неблаговидной роли в этой истории. Уж не способствовал ли сам отец тому, чтобы превратить дочь в наложницу хозяина? Кроме того, очень странными выглядели заявления некоторых свидетелей о том, будто Миронович ревновал Сарру Беккер ко всем и каждому. Даже пожилой скорняк Лихачев посчитал нужным это сказать. Такого рода утверждения выглядели, вроде бы логично, но при этом невозможно было объяснить, почему этот ревнивец позволял Сарре запираться на ночь в кассе со сравнительно молодыми и видными из себя дворниками? Когда же девочка заявила, что те пристают к ней во время ночных дежурств и попросила отказать дворникам в работе, Миронович пошел на это с явным неудовольствием. Следовало признать, что такое поведение Мироновича явно разрушает образ "слепого ревнивца Отелло". Но самый главный недочет в работе следствия заключался даже не в том, что оно проигнорировало логические неувязки в показаниях различных свидетелей. В принципе, при допросе большого числа людей сделать это почти никогда не удается. И прокурор судебной Палаты Муравьев, курировавший следствие, и его заместители, непосредственно занимавшиеся расследованием, не захотели принять во внимание в высшей степени интересное заявление свидетеля Ипатова, служащего в конторе домовладельца, квартировавшего как раз над конторой Мироновича. Свидетель, возвращаясь из бани "в исходе десятого часа вечера" 27 августа (так определено время в протоколе его допроса) , прошел мимо Сарры и незнакомой ему женщины среднего роста, одетую в черные платок и платье; девочка и женщина сидели на лестнице, прямо на ступенях. Ипатов, вспомнив, что остался без папирос, отправился через какое - то время в мелочную лавку. Выходя из квартиры он опять увидел Сарру Беккер сидящей с незнакомой женщиной "еврейского типа", той же самой, которую он уже видел. Сарра о чем - то оживленно беседовала с незнакомкой. Выходя на улицу, Ипатов был вынужден пройти мимо сидевших; возвращаясь через пять минут, он в третий раз столкнулся с ними и сделал замечание Сарре, поскольку сидевшие расположились прямо на дороге и мешали проходу. Девочка раздраженно ответила ему: "А Вам что за дело, разве я обязана Вам отчет давать?". Описывая собеседницу Сарры Ипатов сказал, что та была среднего роста, худая, похожей на девочку. Показание Ипатова следовало признать особенно ценно тем, что этот свидетель был тем человеком, который последним видел Сарру Беккер живой. Задача любого квалифицированного расследования состоит как раз в том, чтобы выявить таких свидетелей и со всей возможной точностью проверить их заявления - это аксиома сыска. В деле же Мироновича полиция и прокуратура до такой степени увлеклись одной - единственной версией, что о показаниях Ипатова как будто бы все забыли; вопросы о черноволосой собеседнице Сарры другим свидетелям по делу даже и не задавались. Любопытно то, что информация о странной знакомой Сарры Беккер все равно получила неожиданное подтверждение. Дворник Прохоров рассказал о том, как стал свидетелем любопытной сцены: проезжавшая на извозчике со стороны Знаменской площади женщина жестом подозвала стоявшую на тротуаре Сарру Беккер, поговорила с ней около двух минут, а потом поехала дальше, в сторону Аничкова моста. Это наблюдение также относилось к вечеру 27 августа, хотя и было более ранним, чем эпизод, описанный Ипатовым. Следствию непременно следовало поинтересоваться не идет ли в обоих случаях речь об одной и той же женщине и приложить все силы к тому, чтобы розыскать ее. Но никто этим не озаботился. В том, что власти сразу же отдали предпочтение одной версии и отказались от тщательного изучения прочих кроется, безусловно, очень серьезный профессиональный просчет прокуратуры. В таком примерно состоянии находилось расследование в конце сентября 1883 г. Иван Миронович сидел в тюрьме и, следует признать, что у него практически не было шансов оттуда выйти. Механизм правосудия работал неутомимо и неумолимо, и в конце - концов перемолол бы он немолодого ростовщика, загнал бы его в каторгу и похоронил там... И не вышло бы "дело Мироновича" из ряда многих прочих современных ему отвратительных, но банальных уголовных расследований, и не осталось бы оно в истории отечественной криминалистики, и не прославило бы фамилии своих участников, и не привлекло бы сейчас нашего внимания если бы...
|
