На главную.
Убийства.
Ребенок Линдберга.

стр. 9

   Чтобы закончить рассказ об аутопсии, следует заметить, что эта процедура оставила более вопросов, нежели ответов.
Абсолютное большинство историков признают вскрытие "ребенка Линдберга", произведенное Чарльзом Х. Митчеллом, неудовлетворительным. По этому поводу у криминалистов с течением времени накопилось столько вопросов, что Уолтеру Свэйзи ( который, собственно, и держал скальпель в руках ) в 1977 г. пришлось согласиться на то, чтобы повторить на манекене все те процедуры и манипуляции, которые он фактически выполнил. Такого рода реконструкция была призвана помочь оценить достоверность заключения доктора Митчелла.
   Линдберг был чрезвычайно расстроен событиями мая 1932 г. Его горечь усугублялась сознанием того, что разного рода негодяи стремились мошеннически нажиться на преступлении. После 12 мая Линдберг встретился с Джоном Куртисом и потребовал, чтобы тот выдал полиции Хильду, через которую, якобы, поддерживался контакт с киднэпперами. Куртис какое-то время запирался, но потом признал, что "Хильды" не существует и вся история с передачей выкупа затеяна им сугубо с целью выманить у Линдберга поболее денег. Верфь в Норфолке не приносила Куртису дохода и он стоял на пороге банкротства. Это и толкнуло его на попытку мошенничества.
   Чарльз Линдберг не пощадил негодяя. Он подал заявление в полицию. Это привело Куртиса под суд, которым он был приговорен к 1 году тюремного заключения условно.
   Обнаружение 12 мая 1932 г. детского трупа подстегнуло и без того высокую активность полиции Нью-Джерси. Самой перспективной была признана версия мафиозного похищения, совершенного при содействии некоего пособника в доме Линдбергов. О том, что подозрение в такого рода пособничестве падало на Элизабет Шапр и Бетти Гоу уже упоминалось в настоящем очерке. Но с середины мая психологическое давление следователей на обеих женщин заметно усилилось. Были проведены допросы подозреваемых и полученные объяснения следователи сочли неудовлетворительными.
   Сам Линдберг пытался умерить пыл местных шерлок холмсов, но из этого ничего не вышло. Нельзя не признать, что подозрительность полиции отчасти питало и неправильное поведение на допросах самих женщин. Последнее в особенности касается Виолет Шарп. Она кричала на детективов, бросалась на них с оскорблениями, уничижительными репликами комментировала их действия, что никак не способствовало росту доверия к ней. Детектив Уолш прямо заявил полковнику Шварцкопфу, что считает приживалку соучастницей киднэппинга, и предложил официально арестовать ее. По мысли Уолша заключение под стражу и жесткий продолжительный допрос позволили бы сломить упорное запирательство Шарп и заставит ее дать признательные показания. Самой Виолет детектив заявил без обиняков, что добьется ее ареста любой ценой.
   Шварцкопф колебался ( речь все-таки шла о члене семьи крупного политика и бизнесмена ! ) но в конце-концов согласился устроить инсценировку ареста. Сие надлежало обставить строго и официально, чтобы убедить всех в серьезности происходящего. Для этого помощник Шварцкопфа позвонил в дом Морроу, где проживала Виолет Шарп, и заявил, что начальник полиции штата с минуты на минуту прибудет для личного участия в неких важных процессуальных мероприятиях и предложил никому не покидать дом. В это время Норман Шварцкопф в сопровождении детективов и целого отряда полиции в самом деле направился в дом Морроу, вот только постановления об аресте он при себе не имел.
   Полицейский блеф неожиданно завершился трагедией. Когда Виолет Шарп услышала, что скоро прибудет сам начальник полиции штата, который лично займется каким-то важным расследованием, она закричала, что не позволит себя арестовать и бросилась в свою комнату на втором этаже дома. Там она извлекла из трельяжа склянку с жидкостью для чистки серебра и выпила ее. В жидкости содержались цианиды и их концентрация оказалась достаточной для того, чтобы вызвать смерть в течение нескольких минут. Никто из домашних не смог помочь самоубийце.
   Когда Шварцкопф и Уолш прибыли в дом Морроу их встретили потрясенные только что свершившейся трагедией члены семьи Морроу и Линдберг. Тут же, над еще теплым телом отравившейся женщины получила разгадку и та тайна, которую до последней минуты хранила Виолет Шарп. Заплаканный Оливер Ватели, дворецкий Линдбергов, их шофер, "дядька" похищенного ребенка, признался, что состоял в интимной связи с погибшей. Именно для того, чтобы уединиться с ним, Виолет отправилась вечером 1 марта 1932 г. в гостевой домик, прихватив две бутылки вина из бара. Она не могла признаться в этой связи, не скомпрометировав себя и женатого мужчину, но после ее смерти дальнейшее молчание теряло смысл. Оливер Ватели принял мужественное решение и своим признанием снял все подозрения в адрес покойной, восстановив ее честное имя.
   Нельзя было не признать, что неумелые, бестолковые и беспардонные действия полиции довели невинного человека до самоубийства. Поразительно, что такая очевидная гипотеза, как любовная интрига Виолет Шарп с кем-то из домашних или обслуги не пришла в голову детективам. Т.е., может быть, она и приходила, но должной проверки не получила. Результат оказался чудовищным : полиция Нью-Джерси потеряла свое лицо. Практически все крупные американские газеты написали о случившейся трагедии и комментарии журналистов оказались одинаково-уничижительны. Шварцкопф, возглавлявший расследование, дискредитировал себя окончательно и бесповоротно. И чем более он оправдывался, тем глупее выглядел.
   Линдберг открыто выразил свое возмущение действиями полиции. Отныне он демонстрировал полное пренебрежение полицейскими версиями. Когда полиция заявляла о подозрениях в адрес Кондона и устраивала в доме последнего обыски, Линдберг приглашал его к себе в гости. Когда детективы желали поговорить с Бетти Гоу, Линдберг вызывал личного адвоката и поручал ему присутствовать при этих беседах. После июньской 1932 г. трагедии самыми нежеланными гостями Линдбергов и Морроу стали полицейские ; их фактически перестали пускать за порог.
   Все почтовые и банковские отделения страны получили списки номеров золотых сертификатов, выплаченных кладбищенскому "Джону" 2 апреля 1932 г. В общей сложности было распространено более 250 тыс. экземпляров этих списков ; это число характеризует размах розыскных мероприятий. Считается, что мошенники долгое время не пускали сертификаты в оборот, но это не совсем верно. Уже в 1932 г. были зафиксированы случаи платежей посредством золотых сертификатов из "списка Линдберга", но ни в одном из этих случаев полиции не удавалось установить даже приблизительные приметы их предъявителей. Банковские служащие слишком поздно - как правило в конце дня или на другой день - обнаруживали сертификаты и восстановить их обратный путь ни разу не удалось.

   Решением Президента США Рузвельта все облигации номиналом 100 $ изымались из свободного обращения после 1 мая 1933 г. После этой даты обмен золотых сертификатов был возможен только в нескольких уполномоченных банках. Очевидно, что это фактически ставило крест на возможности преступников легализовать деньги, полученные 2 апреля 1932 г. на кладбище Св. Раймонда. Можно было ожидать попыток массированного сброса облигаций в дни, предшествовавшие 1 мая, но ничего подобного зафиксировано не было.
   Но вечером 1 мая 1933 г. сотрудник "Федерального Резервного банка" в Нью-Йорке увидел в большой стопе приходуемой наличности 100 $ золотые сертификаты. Когда он принялся проверять номера, то с ужасом обнаружил более трех десятков сертификатов из "списка Линдберга". Всего в этот день преступники сбросили сертификатов на общую сумму 2980 $.
   Немедленно вызванная полиция установила фамилию кассира, получившего деньги. Человек, предъявивший сертификаты к обмену на доллары, назвался J. J. Folkner ( Фолкнер ). Этот человек не являлся клиентом банка, никогда ранее в него не обращался и кассир едва смог припомнить как выглядел этот человек. Полиция долго билась с кассиром, предпологая возможность его сговора с преступниками, но в конце-концов пришла к выводу, что имела место банальная халатность : из-за наплыва посетителей в последний день обращения сертификатов кассир не стал проверять номера предъявленных бумаг. Скорее всего, именно на этом преступники и строили свой расчет.
   В течение 1933 и первой половине 1934 гг. спорадически обнаруживались отдельные золотые сертификаты из числа уплаченных киднэпперам. Но всякий раз полиция оказывалась не в силах проследить путь к источнику их появления. Несомненно, преступники избегали массового сброса наличности и, дабы не привлекать внимания, расплачивались ими всегда поштучно.
   Но 15 сентября 1934 г. в деле Линдберга, казалось, произошел долгожданный прорыв. В этот день управляющий бензоколонки Уолтер Лил получил золотой сертификат номиналом 10 $ и сумел записать данные человека, расплатившегося им. Сначала Лила смутило то, что клиент, заливший бензин всего на 98 центов протянул для уплаты сертификат слишком большого достоинства. Это выглядело так, словно человек совершил покупку для того лишь, чтобы разменять под благовидным предлогом сертификат. Когда клиент прочел на лице Лила недовольство, то реакция его оказалась довольно странной. "Что-то не так ? Это - хорошие деньги !"- постарался уверить Лила незнакомец, но сказанное лишь подхлестнуло сомнения управляющего бензоколонкой. Он принял деньги, но поспешил к окну, чтобы получше рассмотреть автомашину, на которой подъехал незнакомец.
   Это был 4-дверный "додж" модели 1930 г. Уолтер Лил записал на всякий случай номерной знак автомашины. Сдавая через несколько часов дневную выручку в банк, он сам обратил внимание кассира на 10 $ сертификат. Кассир проверил номер и оказалось, что этот золотой сертификат был частью выкупа, заплаченного за Линдберга-младшего.
   Последовавшая проверка показала, что упомянутый автомобиль принадлежал некоему Ричарду Хауптманну, 35 лет, проживавшему в доме N 1279 по Восточной 222-й стрит в Бронксе, Нью-Йорк. Это был эмигрант из Германии, нелегально проникший на территорию США еще в 1923 г. и впоследствии успешно натурализовавшийся.


рис. 28 : Ричард Хауптманн.

Он заменил неблагозвучно звучавшее немецкое имя "Бруно" на английское "Ричард" и постарался превратиться в настоящего американца. Хауптманн был хорошим плотником и одно время держал мастерскую ; с началом экономического роста США по окончании Великой депрессии он увлекся игрой на фондовом рынке. В 1925 г. Хауптманн женился на официантке Анне Шоеффлер, немке по национальности, и в 1933 г. у них родился сын Манфред. Ричард Хауптманн был членом немецко- американского общества в Бронксе, в различное время состоял в нескольких спортивных обществах, увлекался, в частности, греблей.
   Тот факт, что Хауптманн был плотником, сразу насторожил полицейских. Такому человеку не составляло труда изготовить складную лестницу. Полиция Нью-Йорка решила провести задержание Хауптманна и допросить его в полицейском управлении, коллегам из штата Нью-Джерси было предложено принять участие в операции. Детектив Китон специально для этого приехал в Нью-Йорк.
.