На главную.
Убийства.
Ребенок Линдберга.

стр. 13

    Показания Чарльза Линдберга были весьма пространны и растянулись на два дня. Именно в суде Линдберг неожиданно вспомнил, что в детской комнате, якобы, были обнаружены следы ног похитителя: один отпечаток ноги на подоконнике, другой на полу, между окном и детской кроваткой.
Ботинки человека, оставившего эти следы, были испачканы желтой глиной; именно благодаря наличию этих отпечатков ног Линдберг понял, что преступник покинул комнату через окно.


рис. 36 : Допрос Чарльза Линдберга в суде растянулся на два дня. Эта фотография сделана во время перерыва, когда фотографам разрешали делать фотоснимки в зале заседаний.

Показание это в особенности было примечательно тем, что о следах ног в комнате не было никаких упоминаний в полицейском протоколе осмотра места преступления ; никогда прежде отпечатки желтой глины не упоминались в газетных публикациях и интервью, которые представители следствия щедро раздавали журналистам.
    Вне всякого сомнения, появление в рассказе Линдберга этой детали было вызвано тем, что Эллис Паркер подверг сомнению правдоподобность той версии событий, которую Линдберг прежде озвучивал. Явно с ведома допрашивавшего его министра юстиции Линдберг упомянул о следах ног в комнате, а Виленц сделал вид, будто ничего необычного не услышал. Благодаря рассказу об этих следах Линдберг смог более или менее внятно объяснить для чего именно он побежал с ружьем на улицу.
    Вместе с тем, заглаживая одни нестыковки, рассказ Линдберг порождал новые. Свидетель утверждал, что рассмотрел отпечаток ноги на подоконнике ( причем, был твердо уверен, что ботинок похитителя был испачкан именно глиной, а не землей с газона под окном ! ), но при этом никак не мог вспомнить, лежал ли на подоконнике конверт. Легко понять, почему Линдберг не мог этого припомнить : потому что ему пришлось бы объяснять, как он мог оставить это письмо нераспечатанным, умчаться на улицу и там бегать под дождем более двух часов !
    Читая показания Линдберга нельзя отделаться от ощущения, что они очень шероховаты. Слова Линдберга не производят впечатления явной лжи, но содержат массу разного рода нестыковок, на которые обязательно должен был бы обратить внимание опытный адвокат. Вряд ли Рейлли сумел бы прямо в зале суда разоблачить Линдберга как лжеца, солгавшего под присягой, но продемонстрировать присяжным заседателям нелогичность, бессмысленность и прямую абсурдность многих действий и заявлений свидетеля адвокат был просто обязан.
    Однако, ничего этого не произошло. Защита Хауптманна подвергла Линдберга в высшей степени формальному допросу, фактически ни в чем не усомнившись и не задав по существу ни одного острого вопроса. Это выглядело очень странным. О странностях защиты Хауптманна нам еще придется говорить отдельно, но сейчас следует отметить, что уже в тот момент у многих присутствовавших в зале суда возникло ощущение нелогичности просходившего. Адвокаты вели себя совсем не так, как от них ожидали. Уже в первые дни процесса Рейлли стал позволять себе "обед с виски", в результате чего после перерыва возвращался в зал явно нетрезвым. Он не только не вел записей, но откровенно засыпал к концу заседаний. Флемингтон рассматривал стенографисток и присутствовавших в зале молодых женщин и позволял себе им подмигивать. Лишь один Ллойд Фишер выглядел серьезным и подтянутым. Поведение адвокатов казалось до такой степени легкомысленным, что журналисты даже заподозрили с их стороны некую игру, призванную усыпить бдительность противной стороны.
    Надо сказать, что Рейлли многозначительно подигрывал журналистским домыслам о предстоящей ловушке. Выходя как-то раз из здания суда он нарочито громко проговорил : "Наш графолог камня на камне не оставит от обвинения" и слова эти затем были на разные лады повторены в газетных репортажах.

    Не подлежит сомнению тот факт, что показания свидетелей обвинения были тщательно отрепетированы до суда. Всякие сомнения в этом ( если они у кого-то еще оставались ) исчезли после допроса под присягой медсестры Бетти Гоу. В своих показаниях она вступила в явное противоречие с той информацией, которую первоначально сообщили следователям Чарльз и Энн Линдберги. Напомним, что вплоть до обнаружения детского трупа 12 мая 1932 г. считалось, что похищенный ребенок имел рост 29 дюймов ( 72,5 см. ) и весил от 27 до 30 фунтов ( т. е. до 12 кг. ). Именно такого ребенка искала полиция, в чем убеждает его описание, представленное на полицейском плакате, отпечатанном 11 марта 1932 г.


рис. 37 : Увеличенный фрагмент полицейского плаката, приведенного на рис. 14 настоящего очерка. Хорошо видны указания роста и веса исчезнувшего ребенка, цвет его волос и глаз.


    Надо сказать, что помимо родителей описание ребенка в марте 1932 г. дали и педиатр Филип ван Инген, и сама Бетти Гоу. И все сходились в том, что Линдберг-младший имел именно тот рост, который был указан в полицейской ориентировке.
    Однако в суде Бетти Гоу вдруг заговорила о том, что Линдберг-младший имел рост ... 33 дюйма, т. е. был на 10 см. выше, нежели это считалось прежде ! Для 20-месячного ребенка разница в росте 10 см. очень велика и трудно представить, как свидетели могли до такой степени ошибаться. Виленц, проводивший допрос Бетти Гоу, сделал вид, что ничего странного не услышал. Подобное спокойствие объяснить можно очень просто : обвинение готовилось заслушать судебно-медицинскую экспертизу, для придания убедительности которой следовало пресечь все сомнения в том, что найденный труп ребенка действительно является телом Линдберга-младшего. Поэтому надлежало сказать, что похищенный ребенок имел как раз тот рост, который был зафиксирован в акте аутопсии, т. е. именно 33 дюйма !
    Защита проявила полную индифферентность в отношении этого явного манипулирования цифрами. Адвокаты Хауптманна имели прекрасную возможность использовать сложившуюся ситуацию в своих интересах : продемонстрировать присяжным полицейский плакат, добиться от Бетти Гоу признания в лжесвидетельстве ( поскольку было ясно, что она говорила неправду либо в марте 1932 г., либо в суде ), указать на недобросовестность действий прокуратуры... Ничего этого сделано не было. Вместо этого защита начала совершенно бессмысленные препирательства, призванные доказать, что друг Бетти Гоу - некий Ред Джонсон - имел возможность помочь преступникам в похищении, сообщив им описание дома и расположение мебели в комнате младенца. Версии в отношении Реда Джонсона полиция отработала еще весной-летом 1932 г. и ничего изобличающего этого человека найдено тогда не было. На момент суда Джонсон жил в Дании и никто даже не предпологал вызывать его для дачи показаний. То, как Рейлли принялся "уличать" Джонсона уместно охарактеризовать русской пословицей "наводить тень на плетень". В результате, никаких по-настоящему острых вопросов медсестре задано не было, словоговорение адвокатов оказалось совершенно бесцельным и беспомощным, а Бетти Гоу ( с немалым, должно быть, облегчением ) покинула свидетельское место и наблюдала дальнейший ход процесса как простой зритель из зала.
    Безусловно, очень важным был допрос обвиняемого. Процедура эта растянулась на два дня - 24 и 25 января 1935 г. - причем один только допрос его государственным обвинителем занял 11 часов. Безусловно, это были очень тяжелые для Хауптманна часы.


рис. 38 : Бруно ( Ричард ) Хауптманн.


    Пожалуй, в первый и в последний раз на всем протяжении судебного марафона обвиняемый получил возможность говорить о себе сам, причем так, что его рассказ был услышан многими. И очень скоро выяснилось, что Хауптманн отнюдь не такой закоренелый негодяй-громила, каким его на протяжении трех месяцев рисовала прокуратура.
    Обвиняемый подробно рассказал о своей жизни, в том числе и том, почему попытался совершить хищение весной 1919 г. в г. Бетюне, о своем нищенском прозябании в голодной и ограбленной репарациями Германии, о неудачной попытке отправиться в Америку без билета и, наконец, о том, как с 16 $ в кармане он в ноябре 1923 г. все же достиг желанной цели. Обвиняемый очень подробно, но вместе с тем с достоинством, рассказал об обстоятельствах своего пребывания в США, заработках, времяпровождении и пр. Доходам и расходам четы Хауптманнов в суде, вообще, было уделено очень большое внимание. Обвинение не смогло опровергнуть тот факт, что Хауптманны в материальном отношении далеко не бедствовали : муж и жена имели раздельные счета в банках и к 1930 г. они располагали сбережениями в сумме 4,5 тыс. $. При суммарных доходах около 80 $ в неделю они тратили на повседневные нужды лишь около 13-15 $ ; остальное шло в накопление. Весной 1931 г. они купили новый 4-дверный "додж" на котором проехали всю страну от Нью-Йорка до Калифорнии, а на обратном пути заехали во Флориду. Т. о. миф прокуратуры о том, что Хауптманн разбогател уже после получения выкупа от полковника Линдберга, благополучно лопнул в зале суда.
    Лопнул в суде и другой "мыльный пузырь", т. н. "опознание" обвиняемого Силией Барр. Напомним, эта билетерша из кинотеатра заявляла, что получила 5-долларовый сертификат, чей номер был внесен в список Линдберга, именно от Хауптманна. Она успешно опознала обвиняемого и ее заявление фигурировало в списке прочих улик, разоблачавших Хауптманна. Опознание Силии Барр было особенно важно для обвинения тем, что она получила сертификат 26 ноября 1933 г., т. е. еще до того момента, когда Хауптманн по его словам, принял на хранение сертификаты от Изадора Сруля Фиша ( напомним, это произошло в декабре 1933 г., а сам Фиш умер в апреле 1934 г. в г. Лейпциге ). Но в суде выяснилось, что 26 ноября 1933 г. Хауптманн не был в кинотеатре и не встречался с Силией Барр, поскольку в этот день он в кругу друзей отмечал свой день рождения и находился от кинотеатра на расстоянии более 60 км. !
.