| |
|
СЕРИЙНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Серийные убийцы.
Впрочем, для того, чтобы судебная перспектива стала реальностью необходимо было получить заключения врачей о психической полноценности обвиняемого и его способности отвечать за совершенные поступки. Обвиняемого обследовали в общей сложности 12 психиатров. Их мнения свелись к трем несхожим между собой заключениям, на чем следует остановиться подробнее. Большая часть обследовавших Хейга специалистов - 7 из 12 - считали, что обвиняемый не являлся вампиром, человеческую кровь никогда не употреблял и никакой потребности в этом не испытывал. Дело в том, что все достоверно установленные случаи вампиризма непосредственно связаны с сексуальными девиациями. Не существует несексуальных предпосылок к употреблению человеческой крови (в этом отличие вампиризма от каннибализма). Но внимательные наблюдения за Джоном Хейгом привели психиатров к заключению о его весьма низком либидо. Он не имел постоянных сексуальных партнеров; но он также не имел и случайных сексуальных партнеров. У Хейга была как бы официальная "невеста" - Барабара Стефенс, с которой он общался почти шесть лет, но дальше прогулок в парках и посещений кинотеатров их отношения не заходили. Наивная романтическая Барбара полагала, что когда - нибудь она создаст с Хейгом семью, но психиатрам было совершенно очевидно, что этого не случится. Хейг не имел потребности в семье (поэтому не разводился с первой женой) и более того - он даже не имел потребности в сексе. Барабара Стефенс считала отношения с Джоном Хейгом весьма доверительными и давно была готова уступить возможным мужским посягательствам, но за все годы знакомства она этих посягательств так и не дождалась. Специалистам было очевидно, что мужчина с таким низким либидо не может быть вампиром. А стало быть, все рассказы Хейга о непреодолимом влечении к человеческой крови, видениях окровавленных деревьев и т. п. - мистификации. Хейг, безусловно, был нравственным уродом, человеком с размытыми представлениями об этике и человеческой духовности, но он ни в коем случае не мог считаться душевнобольным человеком. Наличие ясной памяти, способности анализировать свои действия и планировать наступление желаемого результата делало Хейга юридически ответственным за свои поступки. Другая часть врачей - психиатров - в числе 4 человек - соглашалась с первой в том, что вампиризм обвиняемого являлся лишь мистификацией , призванной обеспечить ему уклонение от уголовного суда. Но несмотря на то, что Хейг вампиром не был, его все же следовало признать душевнобольным человеком. То равнодушие, с которым Хейг уничтожал хорошо знакомых ему людей, побуждало специалистов видеть в нем элементы прогрессирующей шизофрении. Хейг, с каждым годом все более ощущавший свою инаковость, превратился в "духовного отщепенца", человека не живущего жизнью людей и эмоционально от них очень далекого. Эта группа экспертов полагала вопрос об ответственности Хейга вынести на суд, рекомендовав при этом присяжным выбрать помещение обвиняемого в клинику тюремного типа. Наконец, третий взляд на Хейга представил психиатр Генри Йеллоулис. Это был весьма почтенный специалист, которому к моменту суда над Хейгом исполнился 61 год. Он занимал должность главного консультанта по психиатрии группы Британских войск во Франции и, кроме того, был профессором Лондонского университета. В первую неделю июля 1949 г. Йеллоулис пять раз приезжал в тюрьму для встречь с Хейгом и пришел к заключению, что последний является паранойиком. Диагноз Йеллоулиса открывал перед Хейгом лазейку для признания его невменяемым. К заключениям психатрических экспертиз еще придется возратиться в другом месте, пока же следует обратить внимание на весьма колоритный образ Барбары Стефенс. С семьей Стефенсов Джон Хейг познакомился после второй тюремной отсидки. Устроившись на работу бухгалтером , Хейг не имел жилья в Лондоне и его коллега по работе - Стефенс - предложил пожить в своем коттедже. Стефенс имел двух дочерей на выданье и симпатчный аккуртный Хейг (пусть даже и с двумя отсидками!) казался неплохой партией. Джон Хейг вроде бы подал старшей из дочерей - Барбаре - надежду на серьезные и глубокие отношения. Впрочем, слово "надежда" вряд ли подходит в этом случае; гораздо точнее будет сказать "иллюзия". Эти иллюзорные отношения грели до поры душу Барбары Стефенс, но после разоблачительных публикаций в "Дейли миррор" глаза ее открылись. Она пришла на прием к инспектору Мэхону и попросила его разрешить встречу в Хейгом. Уже после завершения "дела Хейга" она рассказала о том, что последовало за этой просьбой. Встреча была разрешена и Барбара явилась в тюрьму, чтобы поговорить с бывшим ухажером. Хейга она нашла в прекрасном настроении и абсолютно спокойным. Перед ней был человек со спокойной совестью, которому было нечего бояться! Барбара поинтересовалась у Хейга, совершал ли он все те преступления, о которых написали в газетах? Хейг, улыбаясь, кивнул: "Конечно, ведь я сам об этом рассказал!" Барбара Стефенс была поражена ответом и спросила, почему же он не покончил с ней? Тут уже удивился Хейг; безмотивные убийства он всегда считал верхом глупости. Как бы там ни было, отношения Барбары Стефенс и Джона Хейга после этой встречи отнюдь не прервались. Женщина стала навещать обвиняемого каждую неделю; на его сорокалетие Барбара передала в тюрьму весьма трогательную открытку. Такая вот иддилия... Старший инспектор Мэхон попросил Барбару Стефенс предъявить все подарки Хейга. В ответ он услышал, что собственно подарков было немного (Хейг дарил разве что цветы да открытки), но некоторые вещи он Барбаре... продавал. Эти проданные вещи были показаны свидетелям, знавшим Хендерсонов и Максвенов. Брат Роуз Хендерсон - Арнольд Барлин - опознал среди них серьги и перстень исчезнувшей сестры. Расчет полицейских полностью оправдался: Хейг, как и большинство серийных убийц, передавал своим близким вещи убитых им людей. Некоторые из этой категории преступников видят в этом даже некий мистический смысл, рассматривая подобную передачу вещей как залог удачливости в будущем. Отличие Хейга, правда, от своих коллег по преступному цеху заключалось в том, что если большинство "серийников" вещи убитых дарят, то Хейг умудрялся продавать, т. е. извлекал из передачи вещей материальную выгоду. Барабара Стефенс рассказала полицейским о том, что Хейг приводил ее к тому месту, откуда его автомашина "Lagonda" упала в пропасть. Сделано это было с условием сохранения тайны; Барабара обещала, что никому и никогда не расскажет об этой странной экскурсии. Подобная таинственность была вполне объяснима: дело в том, что Хейг уверял всех, будто машина его была угнана, а потому он знать не знает с какого мелового утеса она была сброшена и чей труп оказался неподалеку от нее на дне ущелья. И в полиции твердо знали, что никто и никогда не показывал Хейгу место падения его машины в пропасть. А раз так, то откуда оно ему известно? Обвинение на предстоящем судебном процессе по "делу Хейга" решил взять на себя сам Генеральный прокурор Великобритании Шоукросс. В своем анализе типических черт личности обвиняемого он исходил из того, что Хейг, бывший человеком малообразованным, чрезвычайно страдал от собственной недооцененности обществом. Строго говоря, не было ни одной области в которой Хейга можно было считать действительно компетентным специалистом. Он не получил никаких специальных знаний и не имел сколь - нибудь серьезных профессиональных навыков. Изысканность манер и одежды преследовала цель убедить окружающих в его рафинированности; этим Хейг стремился повысить собственный социальный статус в глазах окружающих. Обвиняемый считал себя необыкновенно умным и неординарным человеком, но явно переоценивал свои качества. Как бизнесмен он оказался несостоятелен, как преступник - тривиален. Афера с покупкой взятого напрокат грузовика была даже для 30 - х годов прошлого века банальна, имитация угона собственной машины - тоже далеко не оригинальна. В обоих случаях Хейг немедленно попадал под взыскательную полицейскую проверку. Открытие фальшивого офиса крупной торговой компании, из - за которого он угодил в тюрьму на четыре года, вообще выглядело наивным. Даже в растворении человеческих тел кислотой Хейг оказался отнюдь не первооткрывателем. Изучая полицейские архивы, Шоукросс обнаружил справку о "деле Саррета", в котором преступник также использовал серную кислоту для уничтожения тел казнимых им людей. Еще за полтора десятилетия до Хейга парижский адвокат Майтри Саррет совершил аналогичные преступления; действовал он, правда, не в пример изощреннее Хейга. Реализованный Сарретом план был если не оригинален, то по крайней мере изящен. Он задумал страховое мошенничество. Будучи юристом с хорошей репутацией, он обратился к одному из своих тяжелобольных клиентов с предложением такого рода: в обмен на пожизненный пенсион человек этот должен был фиктивно жениться на женщине, которая ему будет указана, и застраховать на большую сумму свою жизнь. Саррет исходил из того, что страховая компания для проверки стархователя обратится к его поверенному, т. е. самому Саррету, ну а уж он - то постарается дать самый успокоительный отзыв. Клиент согласился и бракосочетался с любовницей Майтри Саррета, разумеется, фиктивно. Скрыв свою болезнь, он застраховал жизнь на большую сумму. Страховая компания обратилась к Саррету за информацией и тот, разумеется, одобрил условия сделки. Клиент прожил менее десяти месяцев и умер своей смертью. Страховая компания провела свое расследование, удостоверилась в естественной причине смерти и, не найдя причин для отказа, произвела выплату страховой суммы супруге умершего, т. е. любовнице Саррета. План предприимчивого юриста с неподмоченной репутацией оправдался полностью. Но Cаррет не учел особенностей женской психологии: получив в свои руки солидный куш, любовница вдруг поняла, что не хочет делиться деньгами. В этом ее поддержал другой ее любовник, который был привлечен женщиной специально для запугивания адвоката. Тут, конечно, женская интуиция вступила в полное противоречие с мужским здравым смыслом, который подсказывал Саррету, что уступить в этой ситуации он никак не может, поскольку немедленно превратится в объект пожизненного шантажа. Наглость любовницы, не оставившей Саррету шансов на сколь - нибудь разумное разрешение ситуации, толкнула адвоката на неординарные и энергичные меры. Он смог раздобыть 200 литров серной кислоты и пригласил противную сторону на переговоры к себе домой. Застрелив обоих, Саррет уложил раздетые тела в металлическую ванну и залил их кислотой. Добавляя в ванну понемногу кислоты, он сумел в течение недели растворить оба тела и отправил их в канализацию. Корродированную ванну Саррет выбросил, одежду погибших уничтожил. В отличие от Джона Хейга, ему действительно удалось совершить "идеальное" убийство. Преступление было раскрыто почти случайно. Жадность Саррета сгубила; он понадеялся, что мошенничество со страхованием больного человека ему удастся повторить. Но когда дело дошло до получения страховки, к Саррету возникли вопросы. В частности, детективы страховой компании пожелали поговорить с женой первого клиента. Розыски ее оказались безуспешны, к делу подключилась полиция и находчивый юрист в конце - концов торжественно облачился в чистую белую рубаху с отрезанным воротом и в скорбном молчании лег под нож гильотины. Эта невеселая история, вне всякого сомнения, была известна Джону Хейгу. Английские газеты писали о "деле Саррета" и его казни как раз в 1934 г., когда Хейг уже сидел в тюрьме. Он пользовался правом знакомиться с прессой и регулярно получал газеты, об этом свидетельствовала запись в его тюремной учетной карте. Одной из важных черт английской судебной системы явлется ее многоэтапность. Суды первой инстанци призваны действовать очень быстро - через дни или в первые недели после задержания подозреваемого - с целью уменьшения срока нахождения под стражей человека, чья вина юридически не доказана. Такие суды проводятся особыми судьями (т. н. коронерами) без присяжных заседателей. Коронер не определяет срок и условия пребывания человека под стражей; он рассматривает два принципиальных вопроса: подсудность лица местной инстанции и его виновность. Если обвиняемый признается подсудным этому суду и виновным, то тогда дело передается в следующую инстанцию, где уже и определяется конкретный приговор. Поскольку обвинение считало доказанным факт убийства Оливии Дюран - Декон на территории "конверсионного производства" в Западном Суссексе, то и первый суд надлежало проводить там, т. е. по месту совершения преступления. Хейг с нескрываемой иронией отнесся к предстоящему суду и отказался от адвоката, сославшись на отсутствие средств. Поэтому он получил государственного защитника Джорджа Морриса. К концу марта 1949 г. полицейские уже довольно далеко продвинулись в проверке версий убийств Максвеной и Хендерсонов , поэтому Моррис еще до начала суда поспешил достигнуть соглашения с обвинением о неупоминании в суде этих эпизодов. Взамен защита обещала полностью исключить ссылки на вампиризм и умопомешательство, как неподкрепленные на тот момент заключениями психиатров. Суд открылся 1 апреля 1949 г., вел процесс судья Робей. Джон Хейг предстал перед публикой и журналистами во всем своем блеске. Иронично - высокомерными полуфразами он отвечал на вопросы репортеров прямо через головы конвойных полицейских. На вопрос о том, какого приговора он ждет? Хейг с улыбкой ответил: "Maximum десять лет в психиатрической лечебнице с последующей реабилитацией". Обвиняемый грелся в лучах славы и был чрезвычайно доволен вниманием к своей персоне. Но у многих, наблюдавших за поведением Хейга на процессе сложилось впечатление, что он не понимал всей серьезности происходившего. Забросив ногу за ногу, он во время заседания раскачивался на скамье и отпускал со своего места реплики, преимущественно шутливого характера. Выглядело это чрезвычайно инфантильно. Судья заслушал более тридцати свидетелей, показавших, что Хейг к февралю 1949 г. отчаянно нуждался в деньгах. Мотив преступлений выглядел столь обоснованным, что встревожился , наконец, и сам Хейг. Он невпопад сказал, что из - за потребности в человеческой крови, которой оказался лишен в заключении, даже пил собственную мочу. Поскольку такого рода заявление нарушало внесудебную договоренность обвинения и защиты, то адвокат тут же попросил судью не принимать сказанное во внимание. Когда дело дошло до заслушивания судебно - медицинских экспертов, у защиты вообще не нашлось слов в опровержение их заключений. Фактически Хейгу пришлось признать, что во дворе флигеля, арендованного у "Hurstlea products", действительно было найдено то, что осталось от растворенного в кислоте тела Оливии Дюран - Декон. Концепция "идеального" убийства, не оставляющего следов, потерпела полное фиаско буквально за один час. Робей очень быстро провел заседание и в тот же день признал Хейга виновным в убийстве Дюран - Декон. Хейг был поражен приговором. Он с удивлением убедился, что переоценивал собственную предусмотрительность и недооценивал профессиональные качества офицеров Скотланд - ярда. Хейг посчитал, что неудача первого суда над ним объясняется некомпетентностью государственного адвоката, неспособного должным образом защищать его интересы. Поэтому, когда к нему в конце апреля обратились издатели гаеты "News of the world" с предложением оплатить услуги наилучших адвокатов Англии за право публикации эксклюзивной автобиографии Хейга, тот с радостью согласился. Самые солидные адвокатские конторы страны были готовы заполучить сенсационного и скандально прославившегося клиента, так что Джон Хейг имел блестящий выбор. Тут, по крайней мере, его специфическая известность пошла ему на пользу. В качестве защитников преступник выбрал известных лондонских юристов Максвела Файфа, Грегори Морриса и Дэвида Нива. Последний, кстати, имел отца, работавшего в подчинении у Хартли Шоукросса и занимавшегося расследованием преступлений Хейга. Т. о. получился любопытный казус: отец и сын оказались причастны к одному делу и при этом действовали друг против друга. Защитники развили кипучую деятельность. Только начали совсем не с того, с чего можно было ожидать. В апреле 1949 г. они вчинили иск газете "Daily mirror" по обвинению в диффамации (распространении порочащих слухов) Джона Хейга. Адвокаты протестовали против употребления в статьях этой газеты термина "вампир" применительно к их подзащитному. Поскольку употребление крови в пищу апрельским судом доказано не было, то газета не имела юридических оснований употреблять столь порочащий эпитет в его адрес. Ответчиком по делу о диффамации стал главный редактор газеты Сильвестр Болэм. Опытного журналиста отнюдь не смутили пугающие демарши адвокатов: на суд он смотрел как на прекрасный способ рекламы себя и самой газеты. Болэм не полез за словом в карман и в ироничной манере принялся издеваться над самими адвокатами. Он придерживался той точки зрения, что человека, который сам признает факты употребления крови в пищу, "вампиром" называть можно. Жизнь стала бы невозможной, если бы каждое слово приходилось сверять с судебным постановлением. Адвокаты и сами это прекрасно понимают, считал Болэм, но начинают тяжбу единственно для того, чтобы раздуть счет, который будет в конце - концов предъявлен владельцам "News of the world". Суд над Болэмом получился очень веселый. Адвокаты сторон пикировались, сам редактор откровенно глумился над своими противниками. Тираж "Daily mirror" вырос почти на 50 % и, казалось, вся Великобритания следит за перебранками в суде. В конце - концов Сильвестра Болэма обвинили и в неуважении к суду, и лишили права выступать (он мог делать заявления только через адвоката). Любопытным оказался приговор: факты диффамации были признаны судом, но виновными были объявлены владельцы газеты, а не главный редактор. Владельцы газеты оплатили все судебные издержки и штраф в 10 тысяч фунтов - стерлингов. Но Болэм за свою строптивость тоже поплатился: судья отправил его на три месяца в тюрьму, дабы редактор имел возможность спокойно подумать об уважении к судам и законам. Сильвестр Болэм попал в ту же самую тюрьму Лью, где находился Джон Хейг. Забавная коллизия, не правда ли? Другим важным шагом адвокатов Хейга явилось приглашение для независимой психиатрической экспертизы Генри Йеллоулиса, о котором уже было упомянуто выше. В начале июня он провел освидетельствование обвиняемого и подготовил свое заключение. Врач согласился выступить на суде как независимый эксперт. Суд с участием присяжных заседателей под председательством судьи Хамфриса открылся в Лондоне 18 июля 1949 г. Хейг, внимательно прочитавший материалы предварительного расследования, сделал необходимые выводы; он уже не был ироничен и самонадеян. Теперь он был уже виновен, вопрос лишь касался степени жесткости наказания. Помимо убийства Дюран - Декон обвинение на этот раз намеревалось доказать и убийства трех членов семьи Максвен и двух - Хендерсон. В самом начале процесса на вопрос о признании собственной вины Хейг ответил категорическим: "Нет!". После этого он замолчал и в ходе слушаний не произнес ни единого слова - адвокаты посоветовали ему молчать, а у обвиняемого всегда есть право не свидетельствовать против самого себя. Хейг просидел на своем месте с кроссвордом в руках не поднимая головы. Обвинение поддерживали: Генеральный прокурор, член палаты лордов, сэр Хартли Шоукросс, а также его помощники Эрик Нив и Джеральд Ховард. Обвинение считало недоказанным факты убийств 3 человек, фамилии которых Хейг так и не смог назвать, но было готово раскрыть механизм убийств двух семей, которые на самом деле стали жертвами преступника. Благодаря большой подготовительной работе обвинители распологали внушительным набором улик. Доверенности на продажу домов, автомашин, прочего имущества Максвенов и Хендерсонов были подделаны Хейгом и соответствующие экспертизы подтвердили это. Хейг написал письмо от имени Роуз Хендерсон ее родному брату. Вещи Роуз обвиняемый продал Барбаре Стефенс. Обвинитель предъявил в суде дневник Джона Хейга, в котором возле каждой даты, соответствовавшей убийству, ставились полосы красным карандашом. Обвинитель восстановил хронологию действий преступника. Шоукросс доказывал, что первым был убит Уильям Максвен и случилось это 9 сентября 1944 г. В календаре Хейга эта дата была отмечена красной полосой и после этого дня никто не видел Уильяма живым. Джон Хейг сообщил родителям Максвена, что их сын прячется от призыва в Вооруженные силы где - то в Шотландии; чтобы придать своим словам достоверность, он дважды выезжал в Глазго и отправлял оттуда почтовые открытки от имени Уильяма. Эти открытки тоже фигурировали в суде. Затем последовала расправа над старшими Максвенами. Случилось это точно после 2 июля 1945 г. После этой даты в дневнике Хейга были проведены две жирные красные линии. Тела мужчины и женщины также были растоврены без остатка. От имени Максвена - отца он подделал заявление о временной приостановке начисления пенсии в связи с долговременным отъездом в США , а также нотариальное заверение этого заявления. Затем последовали многочисленные фальсификации других документов, вплоть до поручений брокерской конторе на продажу акций Максвена и перевод вырученных денег на депозитный счет в банке. Далее, по подолжной доверенности на свое имя Хейг эти деньги получил. Всего по подсчету Генерального прокурора Шоукросса, на убийстве семьи Максвенов и реализции их имущества Хейг заработал 7 720 ф. - стерлингов. К лету 1947 г. все эти деньги были обвиняемым потрачены. Поэтому он дал объявление о покупке дома и в качестве потенциального покупателя стал обходить лондонские семьи, в поисках более предпочтительного объекта нового преступления. В качестве такового его привлекла чета Хендерсонов; Арчибальд, 52 - х лет, и Роуз, 42 - х лет, детей не имели и оказались очень общительны (рис. 7). 
рис. 7: Арчибальд и Роуз Хендерсоны. Это были зажиточные люди, на собственную беду увлекавшиеся музыкой. Хейг, сам прекрасно разбиравшийся в церковной музыке, смог произвести прекрасное впечатление на Хендерсонов. О цене на дом они так и не сговорились, но добрые отношения, тем не менее, сохранили. Прокуратура смогла найти документы, свидетельствовавшие о том, что 22 декабря 1947 г. Джон Хейг заказал три 40 - галлонных (это почти 545 литров!) бочонка серной кислоты , а также две 42 - галлонных (190 литров) стальных бочонка. Во второй декаде февраля 1948 г. Хейг приехал к Хендерсонам домой и задержался у них на три дня. На четвертый день - 12 февраля 1948 г. Хейг вывез Арчибальда Хендерсона в Крэвли, на свое "конверсионное производство", и застрелил его там. Вернувшись за Роуз, он сообщил, что ее муж заболел, доставлен им в больницу и теперь зовет жену к себе. Роуз позвонила брату - Арнольду Берлину - и сообщила, что уезжает с Джоном Хейгом. Арнольд под присягой на суде заявил, что Хейг был последним, кто видел сестру живой... Хейг даже голову не поднял от кроссворда. С имуществом Хендерсонов обвиняемый разделался точно также , как двумя годами прежде с имуществом Максвенов. В этом случае добыча достигла 8 тыс. ф. - стерлингов. Это может показаться удивительным, но ни у кого не вызывали сомнений документы, сфабрикованные Хейгом. Бумаге, заверенной поддельной печатью нотариуса, верили все: брокеры, риэлтеры, банкиры... Новая удача вскружила голову "специалисту по материаловедению". Весной 1948 г. он купил салун "Эйвис", ударился в азартные игры. Проигрывал больше, чем выигрывал, салун же - оказался нерентабелен. И в декабре 1948 г. Джон Хейг оказался в долгах. Так он пришел к идее "производства накладных ногтей". Идея никого не интересовала; в течение января 1949 г. Хейг обращался к нескольким лицам с предложениями организовать совместное производство в Крэвли, но желающих так и не нашел. Хартли Шоукросс пригласил в суд этих людей в суд в качестве свидетелей обвинения. Он предъявил составленный Хейгом список вещей, которые необходимо было купить в первую очередь; в этом списке носки, зубная щетка, мыло... В феврале обвиняемый не имел денег на самое необходимое, он просрочил платежи за гостиницу, нарушил неснижаемый остаток на банковском счете и банк пригрозил ему замораживанием счета. В поле зрения Хейга осталась одна Оливия Дюран - Декон. Преступник заработал на этом убийстве совсем немного - всего 131 ф. - стерлингов. Таковой оказалась цена жизни немолодой доверчивой женщины. Генеральный прокурор буквально уничтожил Джона Хейга. Рассуждая очень взвешенно и логично, без личных выподов и сарказма, он на корню разрушал все возможные тезисы защиты даже до того, как они были озвучены. Из 33 свидетелей обвинения, выступивших в зале суда, адвокаты подвергли перекрестному допросу ... лишь четверых. Т. е. показания остальных 29 человек были столь исчерпывающими и достоверными, что к ним даже не возникло вопросов. Это соотношение показывает исключительно глубокую проработку линии обвинения и серьезнейшую подготовку к процессу. Защите оставалось педалировать тему безумия Джона Хейга. Максвелл Файф начал эту тему развивать издалека: мол, разве мог нормальный человек после совершения убийства пойти в пивнушку в Крэвли и шутить там? Поскольку тезис выглядел малоубедительно, адвокат вызвал старшего инспектора Мэхона в качестве свидетеля защиты и долго пытал его вопросами о происхождении окровавленного перочинного ножа из бардачка машины Хейга. По ерсии самого Хейга он этим ножом нанес удар в горло, чтобы пить кровь Оливии Дюран - Декон. "Или просто вымазал его кровью, чтобы в дальнейщем симулировать безумие ", - в тон адвокату продолжил инспектор и указал на то, что не существует никаких объективных свидетельств нанесения такого удара и вампиризма вообще. Как ни бился Файф над старшим инспектором , так он и не смог добиться от опытного полицейского служаки неосторожных оговорок или умозаключений. Адвокатам приходилось теперь уповать на свой последний резерв - психиатрическую экспертизу Генри Йеллоулиса. Вообще, на процессе был представлен весь спектр психиатрических оценок Джона Хейга. Доктор Матесон своим заключение выразил суждения большинства врачей, которые посчитали обвиняемого вменяемым человеком. Доктор Перри Смит выразил несколько иную точку зрения, которая сводилась к формуле: вменяем, но болен. Один только Йеллоулис был намерен доказывать невменяемость (а значит - неподсудность) обвиняемого. Эксперт начал очень солидно и издалека. Он предъявил присяжным заседателям специальное научное пособие , озаглавленное "Книга описаний умственных болезней", которая являлась руководством для экспертиз такого рода, и заверил, что именно это официальное издание направляло его исследования. После такой торжственной преамбулы профессор перешел к изложению своей точки зрения. Он полагал, что причина болезни Хейга кроется в его ультрарелигиозном воспитании. Мальчик воспитывался в сектантской семье, но уже в возрасте 14 лет начал интересоваться католицизмом; его восторгала христианская обрядность и красота католических служб. Внутренний надлом, произошедший с ним в эти годы, спровоцировал все дальнейшие проблемы Хейга. Свои духовные страдания и раздвоенноть мальчик воспринимал как признак некоей особой одухотворенности и избранности. Ребенок в какой - то момент поверил в свою непохожесть на других детей и некую особую миссию, ему уготованную. Отсюда чрезвычайно завышенная самооценка и восприятие других людей, как недоумков. Надо сказать, что генезис этого комплекса был вскрыт доктором Йеллоулисом довольно подробно и точно, причем заключения профессора в этой части полностью разделялись и другими экспертами. Но вот из этого посыла профессор сделал вывод, которого не сделал никто, кроме него: "Жизнь человека разделялась на две части: интимно - духовную и общественную. Пропасть между ними росла, человек страдал от своей недооцененности. Так формировалась параноидальная индивидуальность." Лживость Хейга, его стремление манипулировать людьми, склонность к антиобщественному и аморальному обогащению, неспособность к систематическому труду в любом его проялении - все это , по мысли психиатра, однозначно свидетельствовало о болезненном состоянии ума и души обвиняемого. "Паранойя - это болезнь честолюбца и эгоцентрика", - заключил вводную часть профессор. После чего перешел к разбору и анализу конкретных деталей. Йеллоулис рассуждал о процессе пития мочи Хейгом и даже умудрился привязать это действо к побудительной причине в ... Ветхом завете. Особо разобрал тезис о сексуальной холодности Хейга и объяснил ее... "сублимацией в самопоклонение". Довольно долго рассуждал о том, что во время экспертизы, на его просьбу назвать самых необыкновенных исторических личностей, Хейг написал: "Христос и Гитлер". Эксперт считал, что видения сочащихся кровью деревьев Хейг выдумать не мог. Рассуждения профессора Йеллоулиса были, безусловно, очень интересны и весьма компетентны. Зал слушал психиатра затаив дыхание. Казалось, специалист откроет через минуту истину в последней инстанции. Но когда к перекрестному допросу профессора психиатрии приступили представители обвинения, то флер многозначительности стал исчезать прямо на глазах. Прежде всего, Йеллоулису пришлось признать, что хотя он действительно приезжал в тюрьму 5 раз, встреч с Хейгом эксперт имел всего две, и каждая продолжительностью около часа. Остальное время психиатр потратил на изучение документов дела . Он признал, что не имел никаких объективных свидетельств тому, что говорил. Когда Шоукросс поинтересовался у Йеллоулиса: "Почему Вы думаете, что Хейг пил мочу из - за того, что хотел именно крови, а не спиртного?", психиатр не нашелся что ответить и промолчал. Обвинитель тогда усилил нажим и поинтересовался, почему эксперт думает, что обвиняемый вообще пил мочу? Йеллоулис выдавил из себя признание, что никаких объективных свидетельств тому, что Хейг и в самом деле делал то, о чем рассказывал, не существует. Затем Шоукросс рассказал о том, что обвинению достоверно известно (и свидетели могут быть приглашены сейчас в зал), что Хейг установил хорошие отношения с персоналом Суссекской психиатрической больницы. У работников лечебницы он выспрашивал о поведенческих стереотипах , чертах и привычках больных разных категорий, а потом пытался все это имитировать перед обследовавшими его экспертами. "Не похоже ли это на симуляцию?", - спросил Генеральный прокурор. Рядом взаимосвязанных вопросов Шоукросс добился того, что эксперт признал - таки вслух очевидную, в общем - то, мысль: Хейг полностью отдавал себе отчет в том, что убивая людей , поступает неправильно с точки зрения закона . Мысль эта была очевидной потому, что иначе невозможно было объяснить те хорошо продуманные меры по сокрытию следов преступлений, которые обвиняемый предпринимал. Но раз Хейг отдавал себе отчет в незаконности своих действий и все равно их совершал, значит он действовал с осознанным умыслом! А значит, с точки зрения закона, он подлежит суду... Шоукросс буквально уничтожил все пространные и сложные умозаключения эксперта, причем проделал это настолько спокойно, безо всяких внешних эффектов, что сам Йеллоулис не сразу сообразил, что перекрестный допрос опровергнул всю его умозрительную конструкцию. Примечательна фраза, которой генеральный прокурор завершил перекрестный допрос независимого эксперта: "Прежде Хейг уже изображал из себя адвоката, доктора, инженера, коммерсанта... Так что же мешало ему теперь изображать психбольного?" Глубоко посрамленный, в глубоком молчании, Генри Йеллоулис оставил свидетельское место и сел в зале. Его экспертизу попытался спасти было адвокат Файф, который с неуместным пафосом пустился в рассуждения о том, что умственные болезни очень трудно симулировать и это, дескать, лучшее свидетельство того, что Джон Хейг ничего не симулировал и не собирался это делать. Понимая, что тезис это весьма спорный, адвокат постарался не задерживаться на нем и помчался далее. Он опять вернулся к рассказам о питии Хейгом мочи, а затем перескочил к обсуждению его грез о крови. "Понимаете", - восклиикнул Файф, - "грезы Хейга - истинный символ его безумия!" Адвокат мог быть собой доволен: он умудрился произнести пространнцю зажигательную речь, ничего не сказав по существу. Весьма любопытен был ответ Шоукросса: "Проблема перед судом всего одна - здравомыслие обвиняемого. Психиатр защиты не смог объективно доказать невменяемость подсудимого." После чего предложил закончить прения по психиатрической экспертизе. Защита Хейга была просто уничтожена. Файф это понял и заявил, что отказывается от вызова и заслушивания остальных свидетелей (после Йеллоулиса он планировал вызвать для дачи показаний отца Хейга). Процесс, фактически, на этом был окончен. После заключительных речей обвинения и защиты, а также наставления судьи присяжным заседателям, Хейг получил возможность сказать свое последнее слово. Он поднялся со своего места, улыбнулся , и произнес, обращаясь к судье Хамфрису: "Ваша речь - шедевр!" Жюри присяжных совещалось всего 15 минут - это очень мало для столь сложных процессов с таким большим числом преступниых эпизодов. Эта краткость служит лучшим указанием на то, что присяжные не испытывали ни малейших колебаний, вынося свой вердикт. Когда судья зачитал поданный ему вердикт присяжных: "Виновен", он обратился к Хейгу с традиционным в английском правосудии вопросом: "Что Вы можете сказать в свое оправдание?" (Это классическое обращение некоторыми судьями иногда формулировались таким образом: "Обвиняемый, скажите, существуют ли причины по которым Вас теперь нельзя повесить?"). Хейг ответил: "Вообще ничего" ("Nothing at all"). Судья Хамфрис в ту же минуту вынес Джону Джорджу Хейгу смертный приговор. Произошло это 26 июля 1949 г. В оставшиеся до повешения несколько дней за Хейгом наблюдали два психиатра. Они не нашли никаких заметных отклонений в психике осужденного. Хейг написал пространные письма Стефенсам-отцу и дочерям; подготовил большую статью о самом себе для газеты "News of the world". Он признавался, что ждал появления в тюрьме родителей, но этого не произошло. Лишь мать преступника передала ему устный привет через одного из журналистов. Накануне казни Джон Хейг был перевезен в тюрьму "Вандсворт", поскольку там была виселица. Преступник был повешен утром 6 августа 1949 г. Хотя специальное постановление Министерства внутренних дел , принятое еще в 1890 г., предписывало уничтожать веревку, которая использовалась для казни, а также личные вещи казненного преступника, в случае с Джоном Хейгом было сделано исключение. 
рис. 8: восковая фигура Джона Джорджа Хейга, выставленная в Музее Тюссо, в Лондоне. Его одежда, а также волосы были переданы Музею Тюссо для того, чтобы в его экспозиции появилась появилась восковая фигура этого преступника, потрясшего своими злодеяниями и коварством всю страну.
| |
