| ||
|
Пытки и казни.
В конце-концов Евграфу Осиповичу пришлось подчиниться прямому предписанию Императора и отправиться в конце августа 1799 г. к отцу на Дон. Чтобы полковник не расстраивался и не подозревал плохого, Император великодушно дал ему в дорогу денег. Последнее, правда, не ввело в заблуждение Грузинова, хорошо знавшего все обходные маневры склонного к интригам державного властелина. Во всяком случае, когда за Москвой полковника Грузинова нагнал фельдегерь и вручил ему предписание Императора оставаться безвыездно в Черкасске, Евграф Осипович этому уже не удивился. Никаких объяснений сделанному распоряжению Император дать не пожелал. Он даже не посчитал нужным прямо обвинить в чем-либо Грузинова. Подвесил человека, точно рыбу за жабры, и оставил в невеселых размышлениях о своей будущности ... Каков был статус полковника после получения предписания Императора : состоящий под следствием ? ссыльный ( на основании какого судебного решения ? по какому обвинению ? ) или, все же, свободный человек ? состоящий на воинской службе или уже нет ? Наверное, сам Император не знал ответов на эти вопросы. Неопределенный правовой статус полковника был упорядочен состоявшейся 6 октября 1799 г. отставкой. Причем, в приказе по армии, подписанном Императором, сообщалось, что основанием для отставки послужило прошение Грузинова ( которого тот на самом деле не подавал ). При этом сам Евграф Осипович именовался сотником, а не полковником Свиты Его Императорского Величества. Видимо, за время отсутствия полковника состоялось его перемещение из Свиты, но его об этом даже не поставили в известность. Для Евграфа Осиповича потянулась будничная провинциальная жизнь. Поначалу он регулярно покидал дом для конных и пеших прогулок, но вскоре прекратил этим заниматься - наступившая зима не способствовала путешествиям по окрестностям и визитам. Ничего похожего на светскую жизнь столицы в Черкасске не было и в помине : приемы официальных лиц не устраивались, балы не давались, открытые обеды местным дворянством не практиковались... Все общение по интересам было ограничено случайными разговорами с родственниками, эпизодически наезжавшими в Черкасск по тем или иным хозяйственным нуждам. Впрочем, какая-то умственная работа все же занимала Евграфа Осиповича. Можно не сомневаться, что человек его темперамента и ума не позволил бы себе закиснуть в тоске и лени. К весне 1800 г. он оставил свои комнаты на первом этаже родительского дома и перехал наверх, в мансарду, в три крохотные комнатенки под крышей. С собою он перетащил наверх и свое главное сокровище - библиотеку с большим количеством книг на европейских языках. Там, в мансарде, закрывшись от всего мира, даже от младшего брата, Евграф Осипович сутками просиживал над своими книгами. Чем они его занимали ? что он там вычитывал ? - в тот момент этого не знал никто. Прислуге было заперещено показываться в этих помещениях и там подолгу никто не убирал. Евграф Осипович перестал по утрам выходить к завтраку и все оттого, что поздно укладываясь спать, он не успевал вовремя просыпаться. Младший же брат все это время не переставал опекать отца. Мы не можем судить об отношениях братьев - следственное производство не дает никаких указаний по этому поводу - но можно предположить, что отношения эти были не очень теплыми. Петр Осипович был, видимо, погружен в насущные хозяйственные дела и потому от интересов старшего брата оказался весьма далек. Важно отметить, что оба брата прожили 1799-1800 гг. бобылями. У них не было жен, они не имели постоянных любовниц или случайных связей - это известно доподлинно. Обстановка той эпохи отнюдь не требовала от холостяка превращаться в монаха ; здоровый и сильный мужчина благородного происхождения всегда имел возможность устроить личную жизнь с подобающим удобством. Донское казачье войско, участвовавшее во всех войнах Императрицы Екатерины Второй, несло большие потери и потому в казачьих городках и селениях было немало вполне респектабельных вдов самого разного возраста. Связь с женщинами этой категории отнюдь не расценивалась обществом того времени как компрометирующая. Кстати, сами донцы, не понаслышке знакомые с превратностями военной службы, относились к такого рода "полуофициальным" связям с полным пониманием. Но братья Грузиновы почти за год своего пребывания в Черкасске так и не смогли обзавестись любовницами. Объяснение этому может быть только одно : общественное мнение рассматривало их как изгоев, как лиц, которых следует сторониться. Вне сомнения, какая-то неблагоприятная молва докатилась из столицы до Черкасска ; этот слух и предопределил отчуждение местного общества от изгнанников. Шло время. Миновала весна 1800 г., клонилось к концу лето. Провинциальная жизнь шла своим неспешным чередом и, казалось, ничто было не в силах нарушить ее полусонную размеренность. Но спокойствие обыденной и сытой жизни казаческой общины мгновенно исчезло 13 августа, когда было объявлено об открытии в Черкасске Коммисии военного суда по ордеру атамана Войска Донского генерала Орлова. Ордер предписывал учредить коммисию для разбора обвинений Евграфа Грузинова в "оскорблении Императорского Величества и других преступлениях". Комиссия была весьма представительна по своему составу : председатель ( презус ): генерал-майор Родионов ( Первый ), члены коммисии: войсковые старшины Чикилев ( Первый ), Щедров ( Второй ), полковники Слюсарев ( Первый ) и Агеев (Первый ), подполковники Леонов и Иловайский ( Седьмой ), секретарь коммисии: есаул Един ( Третий ). Разумеется, генерал от кавалерии Василий Петрович Орлов, подписывая ордер на создание военно-судной комиссии, действовал не спонтанно. Над его решением довлела монаршая воля, недвусмысленно выраженная прибывшими инкогнито из Петербурга высшими сановниками Империи - генералами Репиным и Кожиным. Именно незримое руководство этих людей придало всем действиям военно-судной коммисии неожиданные быстроту и агрессивность. Начало "дела Грузиновых", если его рассматривать беспристрастно, представляется довольно странным. В ордере генерала Орлова старшему из Грузиновых в вину ставились "дерзновенныя и ругательные против Государя Императора изречения", но формулировка эта появилась по настоянию петербургских кураторов, т. е. Репина и Кожина. До их появления на Дону никто и понятия не имел о подрывных речах Евграфа Осиповича. Можно было подумать, что в столице лучше знали с кем и о чем разговаривал в Черкасске отставной полковник. Впрочем, м. б. именно так дело и обстояло. Можно допустить, что неосторожность переписки либо банальный донос дал в руки Правительства материал, компрометирующий Евграфа Осиповича Грузинова. Причем, материал этот был столь достоверен, что сомнений в своей подлинности не вызвал. И командирование на Дон двух свитских генералов явилось своего рода монаршей реакцией на полученную информацию. В первый же день своей работы военно-судная коммисия озаботилась сбором информации в нескольких направлениях. Первым делом коммисия постановила арестовать Евграфа Осиповича Грузинова и на все время проведения расследования содержать его в кандалах. Подобное решение выглядело тем более странным, что на момент его принятия подозреваемый не только не пытался оказывать сопротивление ( а кандалы, обычно, надевались на преступников, склонных к насилию ), но даже не был лишен дворянского звания. В юридической практике тех лет последнее было совершенно необходимо : лиц благородного происхождения не заковывали в кандалы вплоть до момента лишения всех прав состояния ( т. е. до "гражданской" казни ). Кроме того, коммисия озаботилась изучением бумаг семьи Грузиновых. Для этого были арестованы их домашний архив и библиотека; члены коммисии явились в дом Грузиновых, чтобы лично присутствовать при описи и изъятии бумаг. Понятно, что просто собрать бумаги по всему дому представлялось явно недостаточным, дом для этого подвергли тщательному обыску. Впрочем, эпитет "тщательный" в настоящем контексте следует воспринимать с немалой долей условности, поскольку сами члены коммисии во время проведения обыска имели весьма смутное представление о том, что же именно они ищут. Ничего такого, что явно грозило бы Самодержавию вообще и Императору Павлу Первому в частности, они во время обыска отыскать так и не смогли. Однако, в бумагах Евграфа Осиповича были найдены две в высшей степени любопытные записки, взволновавшие членов коммисии до такой степени, что ее петербургские кураторы распорядились немедленно направить оригиналы в Петербург для ознакомления. В следственном деле остались только копии, снятые с оригиналов секретарем коммисии. Момент этот очень интересен и красноречив; скорее всего, записки посылались в столицу для предъявления лицу, знакомого с почерком старшего из братьев Грузиновых, быть может, даже самому Императору. Предположение это не покажется невероятным, если вспомнить о том, что для организации сыска на Дон прибыли аж два генерала Свиты Его Величества, т. е. Павел Первый явно желал быть лично осведомлен обо всех обстоятельствах расследования.
| ||
| . |
