На представленный ниже очерк распространяется действие Закона РФ от 9 июля 1993 г. N 5351-I "Об авторском праве и смежных правах" (с изменениями от 19 июля 1995 г., 20 июля 2004 г.). Удаление размещённых на этой странице знаков "копирайт" (либо замещение их иными) при копировании даных материалов и последующем их воспроизведении в электронных сетях, является грубейшим нарушением ст.9 ("Возникновение авторского права. Презумпция авторства.") упомянутого Закона. Использование материалов, размещённых в качестве содержательного контента, при изготовлении разного рода печатной продукции (антологий, альманахов, хрестоматий и пр.), без указания источника их происхождения (т.е. сайта "Загадочные преступления прошлого"(http://www.murders.ru/)) является грубейшим нарушением ст.11 ("Авторское право составителей сборников и других составных произведений") всё того же Закона РФ "Об авторском праве и смежных правах".
    Раздел V ("Защита авторских и смежных прав") упомянутого Закона, а также часть 4 ГК РФ, предоставляют создателям сайта "Загадочные преступления прошлого" широкие возможности по преследованию плагиаторов в суде и защите своих имущественных интересов (получения с ответчиков: а)компенсации, б)возмещения морального вреда и в)упущенной выгоды) на протяжении 70 лет с момента возникновения нашего авторского права (т.е. по меньше мере до 2069 г.).

    В числе ближайших сподвижников Императора Павла Первого были не только хорошо известные по литературным и историческим источникам графы Кутайсов и Аракчеев.

рис. 1 : Официальный портрет Императора Павла Первого.

Приказом по армии от 25 января 1797 г. Павел Первый объявил о произведении старшего из Грузиновых в полковники. Еще через полтора года - 29 июня 1798 г. - последовало определение Евграфа Грузинова в свиту Его Императорского Величества. Т. о. в тридцать с небольшим лет провинциал сделал уже отличную военную карьеру!
   Вслед за старшим братом рос в чинах и младший. Петр Грузинов сделался подполковником гвардии, получил орден святого Георгия 4-й степени, которым очень дорожил, а также два нагрудных золотых знака, врученных лично Императором Павлом.
   Но весной 1798 г. с младшим из братьев произошла история непонятная и неприятная, хотя отнюдь и не исключительная для тех сумбурных лет. Петр Осипович Грузинов без объяснения причин был вызван в Гатчину и заключен на гарнизонной гауптвахте. Это было в высшей степени странное заключение : его никуда не вызывали, ни в чем не обвиняли, просто держали в изоляции от родных и друзей. Через неделю последовал приказ о сдаче всех наград и знаков отличия. Петр Осипович снял эполеты, но золотые знаки снять отказался - они были получены из рук Императора, не являлись воинскими наградами и, строго говоря, могли быть сданы только по прямому приказу самого Павла Первого. Флигель-адъютант, доставивший распоряжение об изъятии наград, заверил что распоряжение касается и золотых знаков тоже. Это могло означать только одно - Император Павел был в курсе всего того, что происходило с подполковником Грузиновым и лично распорядился унизить офицера.
   Заключение Петра Осиповича на гауптвахте продолжалось более трех месяцев и закончилось в тот самый день, когда старший брат был зачислен в Свиту Императора, т. е. 29 июня. Освобождение, должно быть, не обошлось без хлопот Евграфа Осиповича. Во всяком случае, Петр узнал в тот день, что он прощен, ему возвращены воинские знаки отличия и... официально предложено "увольнение от службы".
   Эта странная история так никогда и не получила должного разъяснения. Было известно только, что подполковник Петр Грузинов пострадал по одному делу с подполковником Войска Донского Грековым. Несомненно то, что оба офицера стали жертвами какой-то интриги, так хитро закрученной, что подозрительный и недружелюбный Император никому не захотел раскрыть ее корней. В чем были виноваты офицеры? Почему им не дали оправдаться? Как можно было прощать Петра Грузинова, не объяснив предварительно, за какие именно прегрешения его прощают?
   Вся эта странная и невеселая история, послужившая прологом к дальнейшим трагическим событиям, имела на тот момент лишь одну положительную сторону : Петра Осиповича не вызывали на допросы в Тайную экспедицию при Сенате и не пытали там. Следует отдать должное : по сравнению с временами Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны нравы тайной полиции претерпели заметное смягчение. Ничего подобного тому, что довелось пережить Артемию Волынскому или братьям Долгоруким, Петр Грузинов не испытал.
   (Объективности ради следует признать, что определенный ореол трагичности и загадочности как Тайная экспедиция, так и ее глава С. И. Шешковский сохраняли на протяжении многих лет. Изустные предания рассказывали о манере Шешковского бить на допросах стеком по зубам, о самозажимающихся креслах в его аппартаментах и пр., но историческая правда состоит в том, что никакого особого изуверства этот "герой плаща и кинжала" на самом деле не чинил. Над демонизацией Шешковского немало потрудились некоторые из писателей 19-го столетия - в частности сын Радищева - но зачастую из сочинений того времени можно заключить, что их авторы плохо знали предмет, о котором брались судить. Степан Иванович Шешковский прожил сравнительно тихую и небогатую событиями жизнь; скончался он 12 мая 1794 г. в возрасте почти 74 лет в чине тайного советника. Никаких запредельных изуверств секретная полиция под его чутким руководством не вершила. Известно, что Императрица Екатерина Вторая была врагом пыток и всегда старалась обходиться без чрезмерной жестокости. Весьма показательна в этом отношении громкая история с расследованием преступлений Дарьи Салтыковой ("Салтычихи"), которую Императрица велела официально уведомить о предстоящей пытке в том случае, если та не сознается в убийствах своих крепостных людей. "Салтычиха" не созналась. Тогда ее в течение месяца увещевал священник, предупреждя о возможной смерти под пыткой. "Салтычиха" священника слушала с интересом, но вины своей все равно не признавала. Императрица, крайне раздосадованная ее упорством, подумала - подумала и решила... "Салтычиху" не пытать!)
   Павел же Первый, вступив на престол, подтвердил распоряжение своего отца - Императора Петра Третьего - о запрещении пыток при проведении дознания. Так что в целом можно считать, что за сорокалетний промежуток времени следственные процедуры стали гораздо более разумны и человечны.
   Поэтому Петр Осипович Грузинов, оставив в 1798 г. военную службу, мог сетовать, скорее, на страдания уязвленного самолюбия, нежели телесные муки. Он не переставал утверждать, что является кавалером ордена св. Георгия 4-й степени, награды, пользовавшейся большим уважением в России, хотя на самом деле в списке награжденных этом орденом его уже не было. Очевидно, фамилия его была зачищена, а орден с тем же самым номером оказался повторно вручен другому лицу. Во всяком случае, подполковник не раз возвращался в своих рассказах к отнятому ордену и это могли слышать самые разные люди.
   В сопровождении фельдъегеря Петр Осипович вернулся на Дон и стал безвыездно жить в городке Черкасске вместе со своим отцом Осипом Романовичем, к тому времени уже разбитым параличом и практически обездвиженным.
   Карьера же старшего брата, как будто бы, продолжалась вполне благополучно. Император Павел продолжал демонстрировать Евграфу Осиповичу свое благоволение. Полковнику Свиты было пожаловано крупное имение в Московской губернии - село Воздвиженское. Встречи его с Императором происходили почти ежедневно; Павел Первый всегда бывал ровно-дружелюбен и, казалось, напрочь забыл неприятную историю с младшим братом.
   С какого-то времени Император даже сделался необыкновенно внимателен к Евграфу Осиповичу. В конце лета 1799 г., узнав, что отец его - Осип Романович - разбит параличом, Император вдруг стал уговаривать Грузинова поехать в Черкасск и проведать старика. Евграф Осипович ехать не хотел; он хорошо знал, сколь мнителен Император и не хотел даже на месяц покидать круг ближайших приближенных. Император, однако, настаивал и это неожиданное внимание к судьбе парализованного отца, должно быть, подсказало Грузинову, что против него ведется интрига. Неспроста Павел Первый сделался вдруг так пристрастно-заботлив!
   В конце-концов Евграфу Осиповичу пришлось подчиниться прямому предписанию Императора и отправиться в конце августа 1799 г. к отцу на Дон. Чтобы полковник не расстраивался и не подозревал плохого, Император великодушно дал ему в дорогу денег. Последнее, правда, не ввело в заблуждение Грузинова, хорошо знавшего все обходные маневры склонного к интригам державного властелина. Во всяком случае, когда за Москвой полковника Грузинова нагнал фельдегерь и вручил ему предписание Императора оставаться безвыездно в Черкасске, Евграф Осипович этому уже не удивился.
   Никаких объяснений сделанному распоряжению Император дать не пожелал. Он даже не посчитал нужным прямо обвинить в чем-либо Грузинова. Подвесил человека, точно рыбу за жабры, и оставил в невеселых размышлениях о своей будущности... Каков был статус полковника после получения предписания Императора : состоящий под следствием? ссыльный (на основании какого судебного решения? по какому обвинению?) или, все же, свободный человек? состоящий на воинской службе или уже нет? Наверное, сам Император не знал ответов на эти вопросы.
   Неопределенный правовой статус полковника был упорядочен состоявшейся 6 октября 1799 г. отставкой. Причем, в приказе по армии, подписанном Императором, сообщалось, что основанием для отставки послужило прошение Грузинова (которого тот на самом деле не подавал). При этом сам Евграф Осипович именовался сотником, а не полковником Свиты Его Императорского Величества. Видимо, за время отсутствия полковника состоялось его перемещение из Свиты, но его об этом даже не поставили в известность.
   Для Евграфа Осиповича потянулась будничная провинциальная жизнь. Поначалу он регулярно покидал дом для конных и пеших прогулок, но вскоре прекратил этим заниматься - наступившая зима не способствовала путешествиям по окрестностям и визитам. Ничего похожего на светскую жизнь столицы в Черкасске не было и в помине : приемы официальных лиц не устраивались, балы не давались, открытые обеды местным дворянством не практиковались... Все общение по интересам было ограничено случайными разговорами с родственниками, эпизодически наезжавшими в Черкасск по тем или иным хозяйственным нуждам.
   Впрочем, какая-то умственная работа все же занимала Евграфа Осиповича. Можно не сомневаться, что человек его темперамента и ума не позволил бы себе закиснуть в тоске и лени. К весне 1800 г. он оставил свои комнаты на первом этаже родительского дома и перехал наверх, в мансарду, в три крохотные комнатенки под крышей. С собою он перетащил наверх и свое главное сокровище - библиотеку с большим количеством книг на европейских языках. Там, в мансарде, закрывшись от всего мира, даже от младшего брата, Евграф Осипович сутками просиживал над своими книгами. Чем они его занимали? что он там вычитывал? - в тот момент этого не знал никто. Прислуге было заперещено показываться в этих помещениях и там подолгу никто не убирал. Евграф Осипович перестал по утрам выходить к завтраку и все оттого, что поздно укладываясь спать, он не успевал вовремя просыпаться.
   Младший же брат все это время не переставал опекать отца. Мы не можем судить об отношениях братьев - следственное производство не дает никаких указаний по этому поводу - но можно предположить, что отношения эти были не очень теплыми. Петр Осипович был, видимо, погружен в насущные хозяйственные дела и потому от интересов старшего брата оказался весьма далек.
   Важно отметить, что оба брата прожили 1799-1800 гг. бобылями. У них не было жен, они не имели постоянных любовниц или случайных связей - это известно доподлинно. Обстановка той эпохи отнюдь не требовала от холостяка превращаться в монаха; здоровый и сильный мужчина благородного происхождения всегда имел возможность устроить личную жизнь с подобающим удобством. Донское казачье войско, участвовавшее во всех войнах Императрицы Екатерины Второй, несло большие потери и потому в казачьих городках и селениях было немало вполне респектабельных вдов самого разного возраста. Связь с женщинами этой категории отнюдь не расценивалась обществом того времени как компрометирующая. Кстати, сами донцы, не понаслышке знакомые с превратностями военной службы, относились к такого рода "полуофициальным" связям с полным пониманием. Но братья Грузиновы почти за год своего пребывания в Черкасске так и не смогли обзавестись любовницами.
   Объяснение этому может быть только одно : общественное мнение рассматривало их как изгоев, как лиц, которых следует сторониться. Вне сомнения, какая-то неблагоприятная молва докатилась из столицы до Черкасска; этот слух и предопределил отчуждение местного общества от изгнанников.
   Шло время. Миновала весна 1800 г., клонилось к концу лето. Провинциальная жизнь шла своим неспешным чередом и, казалось, ничто было не в силах нарушить ее полусонную размеренность.
   Но спокойствие обыденной и сытой жизни казаческой общины мгновенно исчезло 13 августа, когда было объявлено об открытии в Черкасске Коммисии военного суда по ордеру атамана Войска Донского генерала Орлова. Ордер предписывал учредить коммисию для разбора обвинений Евграфа Грузинова в "оскорблении Императорского Величества и других преступлениях". Комиссия была весьма представительна по своему составу : председатель (презус): генерал-майор Родионов (Первый), члены коммисии: войсковые старшины Чикилев (Первый), Щедров (Второй), полковники Слюсарев (Первый) и Агеев (Первый), подполковники Леонов и Иловайский (Седьмой), секретарь коммисии: есаул Един (Третий).
   Разумеется, генерал от кавалерии Василий Петрович Орлов, подписывая ордер на создание военно-судной комиссии, действовал не спонтанно. Над его решением довлела монаршая воля, недвусмысленно выраженная прибывшими инкогнито из Петербурга высшими сановниками Империи - генералами Репиным и Кожиным. Именно незримое руководство этих людей придало всем действиям военно-судной коммисии неожиданные быстроту и агрессивность.
   Начало "дела Грузиновых", если его рассматривать беспристрастно, представляется довольно странным. В ордере генерала Орлова старшему из Грузиновых в вину ставились "дерзновенныя и ругательные против Государя Императора изречения", но формулировка эта появилась по настоянию петербургских кураторов, т. е. Репина и Кожина. До их появления на Дону никто и понятия не имел о подрывных речах Евграфа Осиповича. Можно было подумать, что в столице лучше знали с кем и о чем разговаривал в Черкасске отставной полковник.
   Впрочем, м. б. именно так дело и обстояло. Можно допустить, что неосторожность переписки либо банальный донос дал в руки Правительства материал, компрометирующий Евграфа Осиповича Грузинова. Причем, материал этот был столь достоверен, что сомнений в своей подлинности не вызвал. И командирование на Дон двух свитских генералов явилось своего рода монаршей реакцией на полученную информацию.
   В первый же день своей работы военно-судная коммисия озаботилась сбором информации в нескольких направлениях.
   Первым делом коммисия постановила арестовать Евграфа Осиповича Грузинова и на все время проведения расследования содержать его в кандалах. Подобное решение выглядело тем более странным, что на момент его принятия подозреваемый не только не пытался оказывать сопротивление (а кандалы, обычно, надевались на преступников, склонных к насилию), но даже не был лишен дворянского звания. В юридической практике тех лет последнее было совершенно необходимо : лиц благородного происхождения не заковывали в кандалы вплоть до момента лишения всех прав состояния (т. е. до "гражданской" казни).
   Кроме того, коммисия озаботилась изучением бумаг семьи Грузиновых. Для этого были арестованы их домашний архив и библиотека; члены коммисии явились в дом Грузиновых, чтобы лично присутствовать при описи и изъятии бумаг. Понятно, что просто собрать бумаги по всему дому представлялось явно недостаточным, дом для этого подвергли тщательному обыску. Впрочем, эпитет "тщательный" в настоящем контексте следует воспринимать с немалой долей условности, поскольку сами члены коммисии во время проведения обыска имели весьма смутное представление о том, что же именно они ищут. Ничего такого, что явно грозило бы Самодержавию вообще и Императору Павлу Первому в частности, они во время обыска отыскать так и не смогли.
   Однако, в бумагах Евграфа Осиповича были найдены две в высшей степени любопытные записки, взволновавшие членов коммисии до такой степени, что ее петербургские кураторы распорядились немедленно направить оригиналы в Петербург для ознакомления. В следственном деле остались только копии, снятые с оригиналов секретарем коммисии. Момент этот очень интересен и красноречив; скорее всего, записки посылались в столицу для предъявления лицу, знакомого с почерком старшего из братьев Грузиновых, быть может, даже самому Императору. Предположение это не покажется невероятным, если вспомнить о том, что для организации сыска на Дон прибыли аж два генерала Свиты Его Величества, т. е. Павел Первый явно желал быть лично осведомлен обо всех обстоятельствах расследования.
   Что же содержали в себе упомянутые записки?
   Первая, насколько можно судить по тексту копии из "дела", приведенному в октябрьском 1878 г. номере "Русской старины", представляла собой довольно сумбурную политическую декларацию. Своей расплывчатой формой она весьма напоминала те агитки, которые кандидаты в нынешнюю "политичекую элиту" бросают накануне выборов в почтовые ящики современному "электорату". Вызывает улыбку уже первая фраза этой записки : "всеусилить и всеумножить счастие...". А далее полковник в отставке Грузинов давал рецепты подобного "всеумножения счастья". Рецепты, надо сказать, весьма радикального свойства : "выгнать из Стамбула турков, а также шпионов (...)", "утвердить там свою столицу", "учредить сенат", "покоря (турок), принести великую жертву", "премудростно сочинить закон" и т. п. А в качестве инструмента достижения подобной гармонии Евграф Осипович весьма разумно указывал на "ратмену (т. е. армию) не менее 200 тысяч, против коея всех". Другими словами, Грузинов считал необходимым создание воинской силы, способной действовать против любого противника.
   Вторая записка, являлась по своему смыслу развитием первой, но по содержанию - гораздо примитивнее, а по размеру - много меньше. В ней Евграф Осипович формулировал идею некоего космополитического города, населенного людьми разных народностей и вероисповеданий (казаками, татарами, греками, грузинами, израильтянами, черкесами и пр.), которые, живя в мире и согласии, достигают всеобщего равноправия, примирения и счастья. Этакая ипостась космополитического Нью-Йорка на земле Войска Донского. В самом конце полковник формулировал довольно наивную мысль о собственной роли в этом процессе: "внушить (...), чтобы они возвели меня себе в начальники (...)". Куда уж красноречивей! Т. е. всеобщее благо - это дело, конечно, хорошее, но и о самом себе забывать никак нельзя!
   Уже в тот самый злосчастный для Евграфа Осиповича день 13 августа 1800 г. он был вызван на первый официальный допрос в военно-судную коммисию.
   Прежде всего, арестованному полковнику задали общий вопрос по первому пункту, т. е. о "непочтительных отзывах о Государе Императоре". Понятно, что подобная неконкретная формулировка давала возможность лавировать обеим сторонам - и обвинителям, и обвиняемому. Тем удивительнее, что Грузинов не счел нужным запираться по этому пункту и дал по нему весьма конкретное объяснение. Он рассказал, что как-то раз в присутствии двух свидетелей - неких Попова и Касмынина - "сругал скверно-матерно самого Государя (...)". Он объяснил собственное раздражение тем, что Попов и Касмынин требовали от него денег, данных в долг, и при этом грозили жалобой Императору.
   По тому, как спокойно и безо всяких затей Евграф Осипович признал этот пункт обвинения, можно предположить, что подобное сквернословие действительно имело место и, скорее всего, случившееся произошло примерно так, как рассказал об этом Грузинов. Сам он большого греха за собой не чувствовал; виноват, дескать, погорячился, ну, накажите меня!
   Но когда речь на допросе зашла о содержании отобранных при обыске записок, обвиняемый замолчал, точно воды в рот набрал.
   По тексту записок коммисией были сформулированы около 30 вопросов, в которых детально разбиралось их содержание. Евграф Осипович Грузинов не пожелал ответить ни на один из этих вопросов и даже не пожелал объяснить причину такого странного упорства. Коммисия была чрезвычайно озадачена таким поведением, тем более странным, что свою брань в адрес Императора Грузинов перед тем признал безо всякого трепета. Дабы образумить обвиняемого, коммисия решила пригласить для его увещевания и направления на путь истинный священника.
   Протоиерей черкасской Воскресенской церкви Петр Федорович Волошеневский явился в коммисию и, запершись с Грузиновым в отдельном кабинете, около часа убеждал его облегчить душу чистосердечными признаниями. Побеседовав со священником, обвиняемый опять предстал перед членами военно-судной коммисии, которые принялись снова зачитывать ему вопросы по содержанию записок.
   Какое-то время Евграф Осипович молчал, но затем, видимо, терпение его лопнуло и он, как явствует из протокола, "пренебрег судом и начал говорить решительно и дерзко". Содержание его монолога, пространного и горячего, можно выразить всего одной фразой, им же самим и произнесенной : "не могу быть судим воинскими и гражданскими судами". Фраза эта, видимо, поставила коммисию в тупик; ее члены не были уверены в том, что они действительно имеют право судить действия лица, приближенного к Императору (пусть и в прошлом). Монолог Грузинова положил конец допросу; обвиняемого отправили под караулом на гауптвахту, а члены коммисии разошлись по домам.
   Было бы логично ожидать, что на следующий день отдохнувшие и посвежевшие господа офицеры с удвоенной энергией примутся за допросы и многомудрые рассуждения по существу дела. Фронт работ был очерчен: помимо старшего брата имело бы смысл допросить младшего Грузинова, вызвать в коммисию упомянутых накануне Попова и Касмынина и провести очные ставки с их участием. Но ничего этого сделано не было. Если смотреть материалы дела, можно решить, что 14 августа военно-судная коммисия в полном своем составе пребывала в спячке и работой не занималась. Но такое заключение будет едва ли справедливым : на самом деле члены комисии пытались определить границы своих полномочий и получить руководящие указания относительного дальнейшего ведения расследования. Для этого они снеслись как с генералом Орловым, учредившим коммисию, так и со столичными генералами, чье негласное руководство, видимо, беспокоило казаков. Войсковой атаман Орлов дал следователям своего рода карт-бланш и полную свободу рук; генералы Кожин и Репин потребовали скорейшего расследования "дела Грузинова". Членам коммисии стало ясно, что по-тихому свернуть следствие не получится; если у Грузинова и были в столице высокие покровители, то их пока что в расчет принимать не следовало.
   Укрепленные в своей решимости сломить упорство Евграфа Осиповича Грузинова следователи вызвали его на следующий допрос 15 августа. Протоиерей Волошеневский опять встретился с Грузиновым один на один. Он снова и попытался уговорить обвиняемого не чинить препятствия правосудию. Собственно допрос последовал уже после священнического увещевания.
   Само по себе подобное увещевание духовного лица содержало в себе элемент устрашения. Обычно оно предшествовало вынесению постановления о применении пытки. Причем никакой строгой регламентации продолжительности и содержания "пастырского увещевания" не существовало. Как было упомянуто выше известная помещица Дарья Салтыкова ("Салтычиха") по прямому приказанию Императрицы Екатерины Второй подвергалась увещеванию на протяжении целого месяца. Легко понять, что при подобной интенсивности эта процедура превращалась в мощный инструмент психологического воздействия на подозреваемого. Неоднократное увещевание Грузинова-старшего протоиреем Волошеневским являлось таким же психоэмоциональным прессингом, что и прямое запугивание.