Murders

Убийства детей.
Уральский Монстр. (Хроника разоблачения самого таинственного серийного убийцы Советского Союза.)

16. Сколько веревочке ни виться... (окончание главы)

Итак, задержанный объяснил в общих словах свою мотивацию, и далее последовало перечисление преступных посягательств (орфография подлинника сохранена): "Желание к совершению убийств появилось у меня внезапно летом 1938 г. после того, как мне исполнилось 15 лет. В один из дней июля 1938 г., сейчас хорошо вспоминаю, что это было 12 числа, вечером от 8 до 9 часов, я зашел во двор дома № 19 и увидел живущую там девочку по имени Гера, фамилия ее Грибанова, жила она там с родителями по указанному мною адресу. Увидев Геру, я зашел в куст черемухи, растущий во дворе, откуда позвал Геру к себе, она подошла ко мне, и я, укрывшись с ней в кустах, снял с нее всю одежду, помню, что на ней была красная шапочка, другой ее одежды я забыл. Когда на Гере одежды не было, я руками пощекотал между ног, она не плакала, а наоборот, смеялась. В то время, когда я ее щекотал, мой половой орган был возбужден, и мне казалось, что начинается выделение семени, но в действительности этого не было. Пощекотав Геру, начал давить ей шею руками, в этот моменту нее из носу пошла кровь. После этого я нанес Гере много ранений ножом в туловище и голову, отрезал ей руку и ногу. Нанося Гере ранения в голову, конец ножа, которым я ее резал, сломался".

     На вопрос Брагилевского, зачем преступник отрезал руку и ногу девочке, и сделал ли он это прижизненно или посмертно, Винничевский ответил, что совершил это, потому что "получал удовольствие от самого процесса резания, сделал я это тогда, когда Гера была мертвая". Вопрос в явном виде является наводящим, поскольку ни один разумный преступник - а Винничевский, как мы увидим из дальнейшего, оказался очень разумен и по-своему хитроумен - не скажет, что расчленял жертву заживо. Вопреки любым фактам и аргументам он будет настаивать на том, что осуществлял расчленение тогда, когда жертва умерла, либо он подумал, что жертва умерла, поскольку такого рода оговорки делают его изуверство чуточку менее изуверским. Далее задержанный пояснил, что нож, кончик которого отломился во время убийства Герды Грибановой, находится у него дома, в кармане пиджака, кончик его лезвия заточен у неизвестного ему уличного точильщика. Далее последовал интересный пассаж, который нельзя не процитировать: "совершив убийство Геры, я оставил ее в положении лежа на животе в кустах черемухи, труп ее укрыл снятой с ней одеждой и засыпал землей. Ничего из одежды, бывшей на Гере, я себе не взял... говорили, что у Геры пропала шапочка, но я ее не брал, ее, по всей видимости не смогли найти, т. к. она была завалена землей. В момент обнаружения и поднятия трупа Грибановой я присутствовал".
     В эти несколько предложений Винничевский умудрился вложить целую россыпь в высшей степени любопытных признаний, которые наводят на интересные размышления.
     Во-первых, мы знаем, что труп был найден в положении "лежа на животе" - тут задержанный высказался в полном соответствии с фактами, думается, опять-таки, не без наводящего вопроса Брагилевского, но это недоказуемо, поэтому не станем фиксироваться на этой детали. Гораздо интереснее то, что расположение трупных пятен однозначно указывает на длительное (не менее 12 первых часов с момента наступления смерти) пребывание трупа в положении "лежа на спине". Это аксиома, которая не может быть изменена никакими волюнтаристскими соображениями "следственной целесообразности" или хитростями составления милицейских протоколов. Однако то обстоятельство, что труп переворачивали, Брагилевский и присутствовавшие в кабинете милицейские чины, скорее всего, либо не знали, поскольку не читали целиком акт судебно-медицинского исследования трупа Герды Грибановой, либо знали, но забыли за давностью, ведь со времени убийства минуло 15 месяцев. Винничевский, может быть, и признался бы в переноске трупа, но Брагилевский наводящего вопроса на эту тему не задал, и указанный ляп попал в документ, где благополучно и сохранился до наших дней без всякого объяснения.
     Во-вторых, мы видим, что Винничевский весьма уверенно в двух местах упоминает о засыпании трупа землей, что вообще-то не лезет ни в какие ворота. Труп не был засыпан землей, мы это знаем абсолютно точно из рапорта оперуполномоченного ОУР Неволина, имеющегося в следственных материалах. В своем месте все эти детали должным образом были рассмотрены. Напомним, что рядом с телом девочки были уложены отрезанные части руки и ноги, а также ботиночки жертвы, находившиеся в вертикальном положении. Их тоже убийца засыпал землей?! То есть Винничевский брякнул в этом месте полнейшую отсебятину, а допрашивавший его старший оперуполномоченный акцента на ошибочном утверждении не сделал, скорее всего, потому, что сам этих деталей не знал. Либо посчитал незначительными, но это вряд ли.
     Далее задержанный признался в том, что в декабре 1938 г. во дворе одного из домов по улице Мамина-Сибиряка предпринял попытку задушить маленького мальчика. Тот возился с санками, Винничевский пообещал прокатить малыша, и далее события развивались следующим образом: "...он сел в санки, и я повез его вглубь двора и там снял с санок и начал давить ему шею руками. В момент, когда я это делал, недалеко проходили люди, я бросил мальчика в снег и ушел. Уходя, я видел, как мальчик хрипел и видел, как он руками и ногами проделывал разные движения". То есть, насколько можно понять, ребенок остался жив. Об этом инциденте правоохранительным органам ничего известно не было.
     В скором времени последовало новое нападение, но уже за пределами Свердловска. 3 января 1939 г. жена дяди Винничевского - Мария Александровна Мелентьева - отвезла его на железнодорожную станцию "Гора Благодатная", где проживала некая бабка-знахарка, умевшая "заговаривать" от заикания. Там Винничевский прожил 6 дней и примерно за двое суток до отъезда на одной из улиц поселка повстречал маленького мальчика, игравшего в одиночестве. Злоумышленник спросил у малыша, где находится уборная, и тот простодушно повёл его в нужном направлении. Винничевский завел малыша в сколоченную из теса кабинку, принялся его душить, не раздевая, после чего нанес в голову несколько ударов рукояткой ножа. Считая, что ребенок убит, он бросил тело в выгребную яму уборной. Об этом преступлении областному уголовному розыску также ничего не было известно.
     Далее, согласно показаниям Винничевского, последовало нападение на девочку возле Дворца пионеров 1 мая 1939 г. Преступник помнил, что девочку звали Рая. О нападении он рассказал так: "Находясь с этой девочкой в уборной, я нанес ей удар в область глаза рукояткой ножа, затем острием ножа в голову и лицо. Рая сильно плакала, я пытался ее душить и для этой цели давил ей шею руками, но, видимо, делал это неудачно, т. к. она продолжала плакать. Я лишить ее жизни не смог и поэтому, не получив желаемого удовлетворения, отпустил ее и ушел". Как несложно понять, в показаниях Винничевского речь шла о нападении на Раю Рахматуллину.
     На этом преступник отнюдь не остановился. Следующая вылазка пришлась, если верить показаниям Винничевского, на июнь, точную дату он припомнить не смог. Во второй половине дня в Пионерском поселке он увидел возле магазина и поманил за собой девочку лет трех или четырех. Та соблазнилась обещанием прокатиться на трамвае. Жертву он завлек в лес и там совершил нападение. Вот его дословное описание: "Находясь с девочкой в лесу, я, не снимая с нее одежды, разрезал ножом ей живот и лицо. Ее же я имел намерение задушить, но сделать этого не смог, т. к. недалеко от места, где совершалось мною преступление, кто-то проехал на лошади". Очевидно, что перед нами рассказ о похищении и попытке убийства Али Губиной, имевших место 12 июня 1939 г. Но Винничевский в своем рассказе допустил весьма странную ошибку - он заявил, что не раздевал жертву, а это действительности не соответствовало. Как мы точно знаем из результатов осмотра одежды потерпевшей, преступник сначала аккуратно проткнул ножом ее платье, не повредив при этом кожи ребенка (на теле не оказалось соответствующего ранения), а затем разорвал платьице и нижнюю сорочку руками, сделав это так, что линия разрыва прошла несколько в стороне от места прокола. То есть манипуляции злоумышленника были не одномоментные, а расчетливые и даже до некоторой степени аккуратные. Более того, сняв с ребенка одежду, преступник не отбросил ее небрежно куда-то в кусты или на дерево, а уложил рядышком, на расстоянии вытянутой руки. Мог ли Винничевский забыть об этом, если только он действительно совершал это преступление?
     По словам задержанного, следующее преступление он совершил 30 июня 1939 г. в районе ВИЗа. Название улицы он не помнил, но твердо знал, что свою новую жертву он увел из квартала многоквартирных домов, называвшихся в те времена "стандартными". Девочке на вид было около 4-х лет, одета она была в красное платье в белый горошек и фуфаечку. Свою жертву Винничевский завел далеко в лес, раздел, задушил и скрыл тело в небольшой яме, забросав сверху хворостом и камнями. Одежду убитой девочки, которая была новой и хорошего качества, он унес с собою, спрятал во дворе и продал на рынке через пять дней незнакомым женщинам, выручив за нее 20 рублей. По совпадению большого числа деталей в этом описании без труда угадывается похищение и убийство Риты Ханьжиной, одежда которой так и не была найдена. Колото-резаных ран Ханьжина, напомним, не имела и погибла от асфиксии, то есть рассказ Винничевского был точен во всех упомянутых деталях.
     Очередное преступление задержанный совершил в июле, точную дату вспомнить не мог. Девочку, чей возраст он оценил в 3 годика, Винничевский увел от одного из домов по улице Февральской революции, пообещав покатать ее на трамвае. Далее последовала встреча с женщиной, которая эту девочку знала, то есть в этом рассказе можно без труда узнать детали похищения Вали Камаевой, произошедшего 22 июля. Вот как Винничевский пересказал свою встречу с Анной Аксеновой, остановившей его на улице в момент похищения маленькой Валечки: "Проходя с этой девочкой по улице 9-го Января, я встретил незнакомую женщину, которая, по всей вероятности, знала шедшую со мной девочку. Женщина эта при встрече со мной спросила, куда это я веду ребенка, я ответил, что приехал в гости к родным этой девочки. Не подозревая меня ни в чем, женщина ушла...". Как видим, допрашиваемый не выказал никаких эмоций, ни малейших упоминаний о пережитом волнении или страхе быть разоблаченным! Многозначительная деталь, дающая до некоторой степени представление о психических реакциях молодого человека. Разойдясь с Аксеновой в разные стороны, Винничевский довел девочку до Площади 1905 года, там сел в трамвай маршрута № 4 и доехал до 4-й Загородной улицы, далее увел жертву в лес, где раздел и задушил. Тело скрыл аналогично тому, как ранее поступил с трупом Риты Ханьжиной - поместил его в небольшую ямку, завалил хворостом, придавил камнями, да и отправился восвояси.
     Через несколько дней, все в том же июле, Винничевский совершил похищение ребенка в Пионерском поселке. Девочку лет четырех он просто взял за руку и повел, затем поднял на руки. Само убийство описал так: "... завел далеко в лес, снял бывшую на ней одежду, нанес ей большое количество ножевых ранений в разные части тела, порезал лицо, вскрыл потом живот и шею, предварительно задушив руками. Труп девочки оставил на мете, где было совершено убийство, сложил возле него снятую до этого одежду и, завалив его сухими ветками, скрылся". Несложно понять, что речь идет об убийстве Лиды Сурниной, произошедшем 27 июля 1939 г.
     Однако в этом рассказе обращают на себя внимание некоторые странности: Винничевский почему-то не смог припомнить название улицы, с которой похитил девочку, хотя он ориентировался в Свердловске отлично, о чем, кстати, во время следствия прямо скажет его мать, посылавшая сына за покупками во все концы города. Есть и еще кое-что, мягко говоря, озадачивающее. В протокол попала презанятная оговорка Винничевского, процитируем ее дословно: "...поднял к себе на руки [девочку] и понес в лес, находящийся недалеко от Пионерского поселка".
     Формально Пионерский поселок действительно находится на границе леса, но даже по прямой линии от дома, в котором проживала семья Сурниных, до леса было более 1,2 км, а с учетом того, что похититель отправился в лес не прямиком, а изобразил нечто похожее на латинскую букву L, то пройти ему пришлось много больше. Одно только плечо этой фигуры, ведущее к лесу от улицы Алексея Толстого, превышало 800 м. Похититель потому-то и взял девочку на руки, что идти она уже не могла, расстояние для ребенка оказалось слишком большим. Кстати, ни в одном из предыдущих эпизодов преступнику с похищенной уже жертвой не приходилось преодолевать пешком такие расстояния! И сказать "лес неподалеку" мог только тот, кто на самом деле понятия не имел о точном месте похищения девочки. Помимо того, история похищения Лиды Сурниной особенна тем, что нашлось несколько свидетелей, хорошо рассмотревших преступника и даже преследовавших его. Брагилевский не мог не задать вопросов по поводу последнего, и вот что ответил на это Винничевский: "Когда я шел с этой девочкой в лес, меня никто не преследовал, я никому кулаком не грозил и язык не показывал". К сожалению, эти странности в рассказе Винничевского были пропущены допрашивающими мимо ушей. Единственное тому объяснение, которое приходит в голову - банальная неосведомленность следователей о конкретных деталях различных эпизодов. Ну и, конечно, невнимание, хотя оно вторично.

     Впрочем, вернемся к признательным показаниям задержанного. В том же августе 1939 г. Винничевский похитил от дома № 55 по улице Мамина-Сибиряка мальчика по имени Ника, отвел его к остановке трамвая № 2, далее этим маршрутом доехал до Пионерского поселка и повел в лес. Но до леса не довел, напал по дороге, раздел, и в неистовом возбуждении задушил. Ножевых ранений не наносил, тело бросил в небольшую яму. Убийца вспомнил, что блузка мальчика была заколота английской булавкой. На самом деле булавкой был заколот ворот пальто, причем к булавке была привязана нитка с соской, но таких деталей Винничевский, очевидно, не припомнил. Сообщаемые задержанным детали соответствовали известным данным об исчезновении 20 августа Ники Савельева, жившего в доме № 50 по улице Мамина-Сибиряка.
     Далее последовал рассказ о похищении в сентябре мальчика, гулявшего у барака, расположенного возле Московского тракта. Точного адреса Винничевский назвать не мог, по смыслу речь шла о площади Коммунаров, действительно расположенной чуть севернее Московского тракта. О последующем убийстве задержанный рассказал в таких выражениях: "Ребенка этого я завел в лес Московского торфяника, так же, как и в предыдущих случаях, снял с него всю одежду, ударил его чем-то в область лба, после чего, пользуясь ножом, царапал несколько раз шею, резал ноги у колен и потом, посредством сдавления шеи руками лишил его жизни. Труп бросил лицом вниз в болотистое место и для того, чтобы было "крепче", наступил ему ногой на спину". Из вещей убитого он взял с собою шарфик и чулки (носки), которые в тот же день отдал незнакомым ребятишкам. Рассказ этот вполне соответствовал деталям похищения и убийства Вовы Петрова.
     Наконец, следующее похищение произошло, по словам Винничевского, в начале октября, когда он из района ВИЗа, от каменного дома, адрес которого не знал, похитил девочку по имени Тася. По смыслу речь шла о похищении Таси Морозовой, исчезнувшей 2 октября и на момент проведения допроса еще не обнаруженной. С девочкой злоумышленник поступил следующим образом: "Тасю я завел в уборную, которая находится недалеко от двухэтажных бараков, снял с нее пальто и шаль, после чего сдавил шею руками, вследствие чего она скончалась. Труп ее бросил в выгребную яму уборной. Пальто и шаль я бросил в "садик" (то есть палисадник у дома - А. Р.) на расстоянии полквартала от места, где убил Тасю". Информация эта являлась исключительно важной, ведь судя по всему, тело до сих пор находилось в выгребной яме!
     Да и выброшенные вещи должен был кто-то обнаружить...
     Про последнее похищение ребенка, закончившееся для Винничевского задержанием, юноша рассказал предельно просто и буднично: "Сегодня, 24 октября, я по поручению своей матери поехал в район Уралмаша для того, чтобы купить сахара. Проходя по одной из улиц, заметил двух девочек, к которым подошел, и, взяв одну из них за руку, сказал другой, что ее зовет мама. Она мне поверила и ушла". Далее все оказалось еще проще - сел с ребенком в трамвай, проехал к лесу, зашел в лес подальше, снял пальто, стал душить, но... был задержан в момент совершения преступления.
     Под конец этого в высшей степени любопытного допроса Винничевский лаконично заявил: "Кроме описанных мною убийств детей я никаких преступлений не совершал".
     Запомним это категорическое утверждение! Как и следующее, не менее значимое: "О преступлениях, которые рассказаны мною следствию, я никому ничего не говорил. Категорически и правдиво заявляю, что соучастников по этим преступлениям у меня не было". Именно так - "категорически и правдиво". Трудно сказать, какие мысли, сомнения и подозрения терзали души милиционеров, проводивших допрос Винничевского вечером 24 октября. И тем более невозможно представить, в какие дебри могло бы забрести следствие, если бы задержанный признал вину лишь за единственный эпизод похищения Славика Волкова и занял твердую позицию полного отрицания своей причастности ко всем прочим преступлениям, но... гадать на эту тему незачем, потому что Володя Винничевский повел себя так, как изложено выше.
     Вечером 24 октября начальник 1-го отделения Отдела уголовного розыска Лямин оформил "Постановление об избрании меры пресечения", в котором зафиксировал обвинение Винничевского в похищении и попытке лишить жизни Славу Волкова и сделал любопытную приписку: "Кроме того, Винничевским совершен ряд детоубийств в гор. Свердловске". Категоричность этого утверждения кажется несколько преждевременной, правильнее было бы написать что-то вроде "Винничевский дал признательные показания о совершении ряда убийств", но не станем придираться к словам. Задержанный должен был содержаться под стражей весь период следствия, что представляется вполне ожидаемым, учитывая, что он наговорил во время допроса, но отнюдь не это самое интересное в рассматриваемом нами документе. Самое занимательное, как это часто водится у настоящих бюрократов, запрятано в конце "Постановления", где сообщается, что Винничевский обвиняется по статье 59.3 Уголовного Кодекса РСФСР. И это очень интересно, поскольку все прочие расследования по фактам убийств детей возбуждались совсем по другой статье - 136 УК. И это было полностью оправданно, поскольку под статью 136, пункт "е": "Умышленное убийство, совершенное с использованием беспомощного положения убитого" - совершенно очевидно подпадает убийство ребенка. Тут, как говорится, и к бабке не ходи!
     Но вот пойман преступник, который вроде бы сознается в убийствах детей, совершенных ранее в Свердловске, и статья чудесным образом изменяется. Вместо 136, пункт "е", появляется статья 59.3, относящаяся - внимание! - к той главе Уголовного кодекса, которая рассматривает преступления против порядка управления. Конкретно же эта статья касается бандитизма и в редакции от 6 июня 1927 г. звучит так: "Бандитизм, то есть организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановках поездов и разрушении железнодорожных путей и иных средств сообщения и связи, влечет за собой лишение свободы на срок не ниже трех лет, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты - расстрела, с конфискацией имущества". Казалось бы, какие в данном случае нападения на учреждения, какие остановки поездов? Что за разрушения железнодорожных путей и иных средств связи инкриминируют 16-летнему Винничевскому?! Что это за бред такой? Но нет - это не бред! Это выстрел с дальним прицелом. Задержанному молодому человеку инкриминируют то, за что можно расстрелять, ибо по обвинению по статье 136 расстрел невозможен в принципе - максимальное наказание по ней "всего лишь" 10 лет лишения свободы. Конечно, и 10 лет в сталинском ГУЛАГе - это очень много и очень страшно, но это не расстрел. Винничевский отсидит "десятку" и выйдет на свободу в 26 лет!
     Казалось бы, абсурд полный, никак не "пришить" преступления против порядка управления человеку, который похищал малолетних детей, а затем их убивал и совершал совокупления с трупами. Но в советском правосудии "пришить" можно было многое и многим, в этом сталинским правоохранителям и судейским чиновникам помогала замечательная статья 16 Уголовного кодекса. Она заслуживает того, чтобы ее текст выбили аршинными буквами на одном из тех памятных знаков, что устанавливаются в местах захоронения жертв репрессий той поры. Вчитайтесь: "Статья 16. Если то или иное общественно-опасное действие прямо не предусмотрено настоящим кодексом, то основание и пределы ответственности за него определяются применительно к тем статьям кодекса, которые предусматривают наиболее сходные по роду преступления".
     Вот так, все просто! Казалось бы, нет в Уголовном кодексе состава преступления, а стало быть, и деяние преступным не является, но... всегда можно придумать, на что оно кажется похожим. Вот посчитали свердловские правоохранители, что действия Винничевского "прямо не предусмотрены настоящим Кодексом", при этом цинично проигнорировав статью 136, пункт "е", и решили квалифицировать его преступления как бандитизм по статье 59.3. А что такого? Право у них такое есть, сталинское правосудие - или точнее, кривосудие - им такое право дало, предусмотрительно снабдив Уголовный кодекс изумительной статьей 16. И точка.
     При визуальном изучении "Постановления об избрании меры пресечения" нельзя не обратить внимание на отсутствие на документе важных реквизитов. Прежде всего, вышестоящий начальник должен санкционировать решение нижестоящего заключить подозреваемого под стражу, то есть наложить на документ разрешительную резолюцию. Проще говоря, такое "Постановление" подписывается двумя должностными лицами. Это правило соблюдено при оформлении всех аналогичных документов, имеющихся в следственных материалах.
     Скажем, решил начальник 1-го отделения ОУР Кузнецов в июле 1938 г. арестовать Грибанова, деда убитой девочки, оформил соответствующее "Постановление", тут же сам его подписал и начальнику своему Цыханскому отнес, который мало того что подписал, так еще и резолюцию наложил: "Арест санкционирую". Но на "Постановлении" об аресте Винничевского нет резолюции начальника Управления РКМ Александра Урусова, хотя в левом верхнем углу отпечатано: ""Утверждаю" Нач. УРКМ - Пом. нач. УНКВД по Свердловск. области - капитан милиции /А. Урусов / _____ 1939 г.". Иными словами, документ подготовлен, а вот резолюции шефа почему-то нет, хотя Урусов присутствовал при первом недокументированном допросе Винничевского, в этом не может быть никаких сомнений. "Постановление" это вообще выглядит очень чистым и аккуратным, обычно документы, которые передвигались по столу и передавались из рук в руки, вид имеют несколько более потрепанный. Интересна и другая деталь - Владимир Винничевский подписал "Постановление", что означает, что оно ему было объявлено, но не поставил дату, хотя для этого на документе имеется соответствующая графа и по процессуальным нормам арестант вписывает дату ознакомления своей рукой. Но в данном случае строчка эта пуста.
     Это заставляет нас предположить, что подшитое в следственных материалах "Постановление" совсем не тот документ, который был подготовлен и предъявлен Винничевскому вечером 24 октября 1939 г. Тот документ исчез, и вместо него спустя несколько недель, примерно во второй декаде ноября 1939 г., появился этот. Понятно, что при всех этих манипуляциях начальник Управления милиции Урусов не присутствовал, потому-то его подписи и резолюции на "Постановлении" нет, а подделать их в силу очевидных причин никто не решился. Разумеется, никто не позволил арестанту указать истинную дату, когда он ставил свою подпись. Строчку с датой вообще могли прикрыть листом бумаги, чтобы Винничевский ее не увидел и вопросов не задавал - эти фокусы с прикрыванием документов вполне в стиле затейников из сталинского НКВД. Для чего это было проделано? Цель была одна - скрыть, что изначально Винничевскому инкриминировалась та самая статья 136, пункт "е", по которой и должно было возбуждаться и проводиться расследование, а вот затем статью изменили на более тяжкую, расстрельную.
     Помимо описанных выше мелочей, существует еще одно весомое доказательство подделки "Постановления об избрании меры пресечения". 25 октября, то есть на следующий день после задержания Винничевского, за подписью Урусова, Брагилевского, Вершинина появилось постановление о заключении под стражу Винничевского в качестве обвиняемого по статье 59.3, о чем надлежало просить санкцию областного прокурора. Документ этот явно рабочий, у него потрепанные края, видно, что его сгибали пополам, бумага с дефектами, на нем даже присутствует затертый след резолюции некоего Цыганкова (кто такой - неизвестно), которую, похоже, стерли ластиком. В общем, именно так и должен выглядеть документ, который носили из кабинета в кабинет, передавали из рук в руки и т. п. Полный контраст с девственно-чистым и аккуратным "Постановлением об избрании меры пресечения". Важный момент, на который нельзя не обратить внимание: Винничевский этого документа не видел ни 25 октября, ни позже. Другими словами, про обвинение по статье 59.3 УК РСФСР он в первые дни и недели после ареста ничего не знал. Деталь эта очень важна для нашего повествования и в своём месте станет ясно почему…
     Пока же продолжим разбираться с бумажками. Санкция исполняющего обязанности облпрокурора Козлова была получена в тот же день, то есть 25 октября 1939 г., на что указывает проставленная его рукой дата, но речь сейчас не об этом, а немного о другом. Винничевского не могли арестовать по статье 59.3 до соответствующей санкции прокурора, а санкция эта появилась лишь на следующий день. И это означает, что "Постановление", в котором указана статья 59.3, - липа. Для того, чтобы маленький милицейский фокус не особенно бросался в глаза, эти два документа - то есть "Постановление об избрании меры пресечения" и "Постановление о привлечении в качестве обвиняемого" - спрятали в буквальном смысле этого слова. Их поместили в разные части следственных материалов: первое из поименованных постановлений вшито в 1 том (стр. 20), а второе - в 4 том (стр. 9), хотя по смыслу и хронологически они должны помещаться рядом, более того, "Постановление об избрании меры пресечения" должно находиться после "Постановления о привлечении в качестве обвиняемого".
     Какое красноречивое хитроумие!
     Таким образом, можно считать доказанным, что допрос Винничевского начинался с предъявления ему обвинения по статье 136, пункт "е", что представлялось вполне логичным в отношении задержанного с поличным похитителя ребенка, пытавшегося задушить жертву. После формального выдвижения обвинения Винничевскому было объявлено, что он арестован и после допроса отправится в КПЗ Управления РКМ. Вполне тривиальное начало, вроде бы. Но после весьма впечатляющего рассказа, услышанного во время допроса, сталинские правоохранители решили: "Этого молодца надо под "вышку" подводить, расстреливать без разговоров, десять лет лагерей ему мало!". И поэтому расследование сделало незаметный такой кульбит и его стали вести как дело о бандитизме, подразумевая расстрел подследственного. При этом сам подследственный ничего об этом не знал и находился в твердой уверенности, что ему по-прежнему инкриминируется статья 136, пункт "е".

     Кто-то может решить, что автор совершенно напрасно углубился в эту юридическую казуистику и нагружает читателя информацией, которая не имеет ни малейшей познавательной ценности. Но - нет! - такое мнение ошибочно. Перед нами очень важный момент, без объяснения которого многое в последующем расследовании останется непонятным. О проделанном милиционерами и прокурорами фокусе с подменой обвинения надо будет помнить постоянно, поскольку он будет оказывать серьезное влияние на события и нам в своем месте еще придется к нему вернуться. Можно сказать так: товарищи милиционеры перехитрить-то Винничевского перехитрили, благо проделать это было совсем несложно, но эти игры в псевдозаконность выйдут им боком и помешают провести нормальное расследование. Эту мысль автор в своем месте постарается объяснить с максимальной полнотой.
     К полуночи допрос был закончен, руководители розыска обсуждали неотложные меры, которые следовало принять в ближайшие дни: "выводку" преступника на местность, дабы тот закрепил свои признательные показания и указал места совершения преступлений, необходимость назначения и сроки проведения психиатрической экспертизы, розыск тела Таси Морозовой и т. д. Дел на самом деле было много, следовало определиться с наиважнейшими и определить круг лиц, которым предстояло поручить их исполнение. За всей этой суетой и плохо скрытой радостью от поимки маньяка, мучившего последние месяцы весь город, оказалась упущена из виду одна мелочь, совершеннейший, казалось бы, пустяк. Никто не обеспокоился тем, каково же родителям Винничевского? Между тем, родители не находили себе места и уже после полуночи отец арестанта отправился во 2-е отделение милиции, на территории ответственности которого располагалась улица Первомайская. Там он составил и вручил дежурному следующую бумагу: "Заявление. 24 октября с. г. в 11 ч. дня мой сын Владимир Винничевский, 16 лет, ушел в магазин и сказал, что "если нет сахарного песку в магазине по ул. Ленина, дом 41, тогда я уеду на Уралмашзавод". И вот уже 1:15 ночи, а его все еще нет. Приметы его следующие: рост средний, шатен, в черном пальто с коричневым воротником, брюки черные, шапка-пилотка (так в те годы называли утепленные кожаные шлемы летчиков - А. Р.), черные полуботинки, носки черные. Прошу принять меры к розыску". Заявление в отделе милиции, разумеется, приняли, поскольку никто из "низовых" сотрудников не знал, что же творится в ОУР. Наверное, даже посочувствовали и от души постарались поддержать.
     Волнение отца и матери Володи Винничевского понять можно. Ведь они на целую ночь оказались в положении тех родителей, у которых похищал детей их собственный сын. До известной степени ужас трагической неопределенности коснулся теперь их самих. Юный Володя наводил страх на сотни тысяч людей, но последними его жертвами невольно оказались его же собственные родители. Какая странная гримаса судьбы! Сюжет, достойный Достоевского...

( на предыдущую страницу ) ( на следующую страницу )