Murders

Убийства детей.
Уральский Монстр. (Хроника разоблачения самого таинственного серийного убийцы Советского Союза.)

9. ...в это время девочка берет гражданина за руку. (окончание главы)

Желудок оказался наполнен полужидкой пищевой массой. То, что пища не была эвакуирована из желудка в кишечник, означало, что смерть девочки последовала менее чем через 4 часа после последнего приема пищи.

     По мнению эксперта, смерть Лиды Сурниной явилась результатом асфиксии, обусловленной повреждением крупных кровеносных сосудов шеи и гортани и последовавшего за этим нарушения мозгового кровообращения. Повреждения на животе, конечностях и лице имели посмертное происхождение. Не исключил эксперт возможность того, что потерпевшая "стала жертвой удовлетворения извращенных половых потребностей неизвестного мужчины", хотя в этой части заключение носило предположительный характер. В качестве орудия преступления был использован нож.
     При изучении локализации ран нельзя не отметить их преимущественного расположения с правой стороны тела. Труп был найден в положении "лежа на спине", то есть лицом к убийце, в таком положении и наносились ранения. На это однозначно указывало отсутствие ран на спине (жертва во время нападения была прижата к земле) и обильные потеки крови на грунте под телом (если ранения наносились в положении стоя, то кровь не натекла бы под труп). Все это убедительно указывает на привычку убийцы держать нож в левой руке. Если по результатам анализа предыдущих эпизодов данное умозаключение носило предположительный характер, то теперь утверждение о левшизме убийцы можно было считать аргументированно доказанным. Однако тут же возникает очень интересный нюанс - на левой стороне груди Лиды Сурниной оказались аж 3 колото-резаных раны длиною 1 см каждая, причем, согласно результатам внутреннего исследования, довольно глубокие - как минимум один из ударов достиг левого легкого.
     Как отмечалось выше, ранения холодным оружием в правую и левую стороны тела жертвы, хотя и являются наиболее распространенными, связаны со вполне определенными обстоятельствами нападения, а именно: а) активным перемещением жертвы в процессе борьбы, б) ранением или саморанением нападающего, вынужденного переложить оружие из одной руки в другую, в) одновременным использованием нападающим двух рук, в каждой из которых находится свое оружие и, наконец, г) участием в нападении двух или более человек. Пункты а) и в), как представляется, можно исключить, поскольку из анализа следов на месте преступления ясно, что девочка была зафиксирована в положении лежа на спине и не могла бегать, уклоняться и т. п., что же касается орудия преступления, то, судя по всему, для умерщвления использовался один-единственный нож с довольно узким лезвием (около 1 см). А вот саморанение преступника и действия более чем одного человека исключать нельзя.
     Если нож лишен гарды - стопора ладони на рукоятке - то рука в момент встречи лезвия с преградой может продвинуться вперед и попасть на режущую кромку. Тогда, в зависимости от способа удержания ножа (прямого или обратного хвата), нападающий порежет либо область ладони возле большого пальца, либо мизинца. Это нюансы хорошо известны всем, имеющим понятие о ножевом бое, поэтому опытный боец при работе с ножом без гарды использует несколько модифицированный вид хвата, при котором тыльная часть ножа упирается в основание ладони, что предотвращает соскальзывание руки. Все эти теоретические рассуждения приводятся здесь с единственной целью - пояснить практическую важность предположения о саморанении преступника, а именно - опытный преступник, имеющий практический навык работы с ножом, саморанения не допустит. Верен и обратный вывод - саморанение является свидетельством неопытности нападающего. Запомним этот момент.

Эти иллюстрации демонстрируют основные виды хвата ножа - 1) прямой и 2) обратный - и связанные с ними риски саморанения при отсутствии на ноже гарды (стопора кисти руки). При встрече лезвия с преградой (пуговицей, крупной костью и т.п.) существует весьма немалый риск соскальзывания руки на лезвие и причинение самому себе серьёзных порезов. История криминалистики знает огромное количество случаев когда такого рода саморанения приводили к разоблачениям преступников. Для устранения вышеназванной угрозы опытные "ножевики" используют несколько измененные разновидности прямого и обратного хватов, при которых затыльник рукояти ножа упирается либо в основание ладони (фотография 3)), либо в основание большого пальца (фото 4)). Однако, такие хваты требуют привыкания, определенной сноровки и без предварительной наработки навыка представляются неудобными. Кстати, именно для бoльшего удобства упомянутых хватов, затыльники рукоятей боевых ножей изготавливают скругленными. Преступник, совершавший нападения на детей в 1938-1939 гг. в Свердловске, использовал в качестве холодного оружия нечто, имевшее довольно узкое лезвие (8-10 мм.), возможно, это был перочиный нож или какая-то самодельная заточка (подобные вещицы в те годы были широко распространены и очень ценились). В любом случае, сложно представить, чтобы подобная вещица имела гарду. А раз так, то вероятность саморанения преступника, наносившего жертвам многочисленные удары ножом в состоянии крайнего исступления и вряд ли хорошо себя контролировавшего, представляется далеко ненулевой. Именно саморанение могло заставить убийцу-левшу переложить нож из левой руки в правую и нанести три удара в область левого соска жертвы.

     Далее. Предположение о нападении двух преступников отнюдь не отменяет высказанной выше убежденности в том, что один из них - левша или частично переученный левша с доминирующей левой рукой. Один преступник мог передать оружие другому, дабы тот самостоятельно нанес несколько ударов - это довольно распространенный способ демонстрации преданности, "повязанностью" общей кровью. Основные ранения Лиде Сурниной причинил левша, все его порезы оказались сосредоточены на правой стороне тела жертвы, а после этого он передал нож правше, нанесшему не менее трех ударов в левую сторону грудной клетки лежавшей на земле девочки.
     Ни одному из высказанных предположений (саморанение или нападение более чем одного преступника) предпочтение отдать нельзя, оба они относятся к области догадок. Однако эти тезисы заслуживают того, чтобы сделать на них сейчас акцент, в последующем нам о них еще придется вспомнить.
     Первая версия произошедшего у сотрудников правоохранительных органов стала оформляться еще до того, как к следственным материалам был приобщен акт судебно-медицинского исследования тела Лиды Сурниной. И этому вольно или невольно поспособствовали первые допросы родителей погибшей. Выяснилось, что у семьи, имелись кое-какие скелеты в шкафу. Точнее, они были у отца убитой девочки - Ивана Яковлевича Сурнина.
     Родившийся в 1908 г. в далекой деревне Вятской губернии Иван с началом коллективизации бежал в город, после нескольких переездов перебрался в 1934-м в Свердловск. На завод работать не пошел, рабочие хотя и получали гарантированный паек, но хлеб у них был очень тяжелый. Иван устроился плотником в торговую сеть - стеклить витрины, сколачивать павильоны, навешивать двери... Работа была неплохая - надзора меньше, чем на заводе, плана нет, да и к продуктам поближе. На Надежде он женился еще в 1932 г., но из колхоза ее долгое время не забирал, мотивируя это тем, что ему надо получше обустроиться в городе, найти работу поприличнее, снять жилье, подкопить деньжат - в общем, отговорки находились благовидные. Периодически Иван приезжал на историческую родину, жену проверить, да и родителям помочь. Подобный вариант семейной жизни люди с юмором называют гостевым браком. Во время такого рода эпизодических встреч жена Ивана забеременела, и у четы Сурниных появилась дочь Лида. В феврале 1939 г. Надежда приехала в Свердловск, осмотрелась, и супруги решили, что пора съезжаться. Надя уехала обратно в деревню продавать хозяйство и вернулась в Свердловск вместе с Лидочкой лишь 9 июля, то есть менее чем за 3 недели до трагедии.
     И вот тут-то начались неожиданные для жены открытия. Выяснилось, что Ивана некоторое время преследует некая сумасшедшая дамочка, уверенная в том, что он является отцом ее ребенка. Годом ранее они работали на одном складе - Иван Сурнин вставлял стекла, а Параскева Смирных учитывала продукты. Через 9 месяцев после совместных праведных трудов Параскева разродилась чудным малышом и заявила Ивану Яковлевичу, что тот - папаша оного. Иван восторга не разделил, ребенка не признал и заподозрил подвох со стороны молодой мамаши, которая посредством рождения ребенка рассчитывала получить жилплощадь в семейном общежитии. Женщину, в общем-то, можно было понять, она проживала в поселке Красная Звезда в землянке № 22. Это любопытный штрих в картине тогдашней эпохи - в Свердловске летом 1939 г. люди еще жили в землянках... Понятно, что советское семейное общежитие в сравнении с землянкой покажется настоящим санаторием, ради такой цели можно и ребеночка родить!
     Тем не менее налицо был конфликт интересов, причем непримиримый. Гражданка Смирных пригрозила гражданину Сурнину принудительным взысканием денег на воспитание ребенка через суд, Иван Яковлевич на угрозы не поддался и послал нахалку куда подальше. Кто там из них был прав и кто на кого возводил напраслину, мы сейчас уже не узнаем даже при очень большом желании. Судя по всему, Параскева была дамочкой не простой, а очень простой, но и Иван Сурнин не очень далеко от нее ушел. В общем, бывшие друзья и коллеги разругались, и Параскева снесла в народный суд иск о начислении на зарплату предполагаемого папаши алиментов. Суд тянулся долго, аж даже 9 заседаний, и в конце концов 26 июня вынес решение, обязывавшее Ивана Сурнина выплачивать на содержание ребенка Параскевы 25 % месячного заработка.
     В общем, вернулась Надежда Сурнина в июле в Свердловск, а тут такая новость! Было чему поразиться, но неприятные сюрпризы на этом не закончились. 7 июля Смирных отыскала Сурнина на работе и вручила ему исполнительный лист, по-доброму посоветовав не нарушать закон. Согласно судебному предписанию Иван должен был передавать лично или переводить почтой назначенную судом сумму до 17 числа каждого месяца. Однако 17 июля он алименты Параскеве Смирных не привез, а потому на следующий день она отправилась на розыск должника. Благо адрес его проживания был ей известен из судебных документов. Параскева не застала ни Ивана, ни Надежду, зато поговорила с владелицей жилья, уточнила на всякий случай кое-какие детали, вроде того, что не поменял ли Иван место работы, не случилось ли с ним чего… а заодно узнала о приезде жены с ребенком. Понятно, что Параскева была настроена враждебно... А через десять дней приключилась вся эта история с похищением и убийством маленькой Лидочки Сурниной. Вот уж совпадение, так совпадение!
     Что прикажете думать следователю, услыхавшему такую историю? Любой советский следователь знал, что 9 из 10 тяжких преступлений против личности совершаются на почве неприязненных отношений лицами, хорошо знающими потерпевших или состоящими с ними в родственных отношениях. Хотя родители убитой девочки не заявили о своих подозрениях в адрес Параскевы Смирных, отмахнуться от вполне очевидной версии ее причастности к произошедшему было никак нельзя.
     Помимо этого направления, в первые же дни расследования началась отработка и другой важной зацепки, связанной с тем, что некоторые жители Пионерского поселка сумели хорошо рассмотреть похитителя.
     К числу таких ценных свидетелей прежде всего следовало отнести сестер Галину и Маргариту Голиковых, тех самых, что преследовали преступника. Хотя Маргарита быстро отстала, она хорошо рассмотрела молодого человека, когда тот, ведя похищенную девочку за руку, проходил прямо под окнами ее дома. Сестры дали хорошо согласованные показания. По их рассказам выходило, что Лиду Сурнину похитил человек следующей внешности (орфография оригинала сохранена): "...подросток на вид примерно лет 16. Одет в серую рубаху, вправленную в брюки. В серых брюках и полуботинках, сам среднего роста, худощавый, на лицо бледный, черные глаза, черные брови, волосы на голове черные, немного вьющиеся".
     К сожалению, мать девочек, хотя и видела похитителя, детально его не рассмотрела и честно призналась, что опознать его не сможет. Тем не менее описание Елизаветы Дмитриевны Голиковой оказалось все же очень любопытным, процитируем самый важный его фрагмент: "...среднего роста, узкоплеч, худощав, с тонкой длинной шеей. Волосы на голове длинные, пышные. Одет был в рубашку серого цвета и черные короткие брюки, из-под которых виднелись голые ноги с одетыми на них полуботинками, цвета которых не помню. У меня сложилось впечатление, что гражданин этот вырос из брюк и из рубашки, в результате чего брюки ему стали коротки, так же как коротки рукава рубашки. Поэтому, а также потому, что у него тонкая длинная шея, узкие худые плечи и худые, с острыми локтями руки у меня сложилось о нем впечатление, как о подростке 13-14 или самое большое 15-16 лет".
     Чем интересно описание Елизаветы Голиковой? Прежде всего, перед нами рассказ взрослой женщины, которая оценивает рост и телосложение иначе, чем ребенок. Последний смотрит на рослого человека и крупные предметы снизу вверх, в его субъективном восприятии они кажутся больше, чем есть на самом деле. В детском возрасте деревья, дома, автомашины, окружающие люди кажутся гораздо больше своей истинной величины. Попадая в те же самые места через десять лет, человек поражается тому, что хорошо знакомые пейзажи, люди и предметы странно съеживаются в размерах - и домик оказывается маленьким, и обеденный стол совсем небольшой, да и хорошо знакомый сосед вдруг странно усох и сделался много ниже. Перед нами совершенно нормальный эффект изменения субъективного восприятия линейных размеров, хорошо известный психологам. Поэтому показания 34-летней Елизаветы Голиковой объективно должны расцениваться как более ценные и точные, нежели ее 10- и 12-летних дочерей.
     Представляет интерес и другой момент, связанный с рассказом матери. Она честно заявила, что не способна опознать похитителя, потому что не запомнила деталей его лица, но при этом женщина вполне определенно высказалась об общем впечатлении, которое произвела внешность похитителя. Прикладную ценность этого свидетельства ни в коем случае не следует недооценивать. Речь идет вот о чем: в человеческом мозгу за обработку и хранение визуальной информации, то есть сигналов, поступающих по глазному нерву, отвечают в общей сложности 30 особых участков в задней части коры головного мозга (зрительных зон). Одна из них отвечает за восприятие и оценку цвета, вторая - анализирует контрастность и определяет истинные границы объекта, третья - создает стереоизображение и определяет расстояние до точки наблюдения, четвертая - распознает движение и т. п. В принципе, аналогичные зрительные зоны существуют у всех высших млекопитающих. Но в отличие от всех прочих живых созданий, населяющих нашу планету, человеческий мозг наделен удивительной способностью распознавать лица. Эта уникальная особенность дала человеку колоссальные эволюционные преимущества, предопределила возможность социализации нашего вида и именно ей в конечном счете мы обязаны привычной нам организацией окружающего пространства. За восприятие и оценку человеческого лица - именно как объекта идентификации - отвечают особые участки мозга, расположенные вокруг веретенообразных извилин. В отличие от прочих зрительных зон эти участки находятся не в задней, а в нижней части мозга, на нижних поверхностях височных долей правого и левого полушарий. Участок мозга, прилегающий к левой веретенообразной извилине, активизируется в тех случаях, когда в поле зрения попадает объект, похожий на человеческое лицо, причем неважно, какой именно, - это может быть гнилая коряга, изъеденная ветром скала или нарисованный на полях тетради женский профиль. Это своего рода первичный фильтр, оценивающий изображение и отсеивающий все, что лицом человека на самом деле не является. Но как только в поле зрения наблюдателя попадает истинное человеческое лицо, резко активизируется участок вокруг правой веретенообразной извилины, который, "проверив" сигнал и убедившись в его "соответствии истинности", подключается к лимбической системе мозга, отвечающей за эмоциональные оценки. То есть человек, увидев лицо другого человека, сразу пытается дать оценку увиденному и отнести изображение к категориям, вызывающим устойчивое эмоциональное восприятие - член семьи, друг, незнакомое лицо, подозрительное лицо, враг - и так далее, градаций на самом деле очень много, несколько десятков.

     Это очень интересный феномен, до сих пор не полностью изученный, но имеющий огромное значение в контексте современных попыток создания технологий распознавания образов. Рассогласование в работе описанной цепочки узнавания лиц или повреждение отдельных участков мозга приводит к удивительным, с точки зрения неспециалиста, последствиям. Например, повреждение участков мозга в районе веретенообразных извилин приводит к состоянию, известному, как прозопагнозия - неспособность распознавать людей по лицам. Причем прозопагнозия никак не связана со зрением человека и его интеллектом - больной продолжает прекрасно видеть, читает книги, усваивает новый материал, сохраняет все навыки социализации - это ни в коем случае не сумасшедший в бытовой трактовке этого явления. Вот только такой человек никого не узнает по лицам, хотя и способен узнавать телосложение знакомых ему людей, строение кистей их рук, запах духов... Чрезвычайно любопытно расстройство, известное под названием "синдром Капгра", возникающее при рассогласовании работы веретенообразных извилин разных полушарий. При этом синдроме человек распознает лица, но не признает их за истинные лица знакомых ему людей. Больной искренне верит в то, что его прежние знакомые подменены очень похожими людьми, верит в то, что над ним кто-то шутит или ставит эксперименты. "Синдром Капгра" психиатры долгое время принимали за шизофрению, поскольку шизофреники действительно демонстрируют "бреды подмены", доказывая, что их знакомых и родственников "подменили" некие чужеродные злонравные силы (инопланетяне, спецслужбы и т. п.). Но "синдром Капгра" не является психическим заболеванием, не вызывает бредов и не влечет за собой изменений личности.
     Для человеческого мозга результаты распознавания лиц исключительно важны, можно сказать, что они по своей важности перевешивают результаты работы прочих "зрительных зон" мозга. Это, кстати, играет с мозгом злую шутку и частенько приводит к серьезным ошибкам, например, при определении возраста или веса человека. Состояние кистей рук несет более точную информацию о возрасте, нежели лицо, но окончательное суждение мозг все-таки выносит после оценки лица. Как это ни покажется странным, иногда более точное умозаключение о внешности и физических кондициях человека можно сделать по общей оценке его фигуры, нежели лица, другими словами, если исключить впечатления, внушенные мозгу веретенообразными извилинами.
     Это как раз то, что мы видим в случае с Елизаветой Голиковой - веретенообразные извилины ее мозга оказались не задействованы в процессе запоминания облика неизвестного преступника. Это, однако, отнюдь не обесценивает других воспоминаний, визуально связанных с убежавшим злоумышленником, поскольку в процесс запоминания оказались вовлечены другие "зрительные отделы" мозга. В принципе, с некоторой вероятностью Голикова могла бы вспомнить лицо злоумышленника под гипнозом, такая методика иногда дает очень хороший результат, но сразу оговоримся, что ее практическое применение возможно только с рядом некоторых серьезных оговорок и в 1930-х гг. в СССР она не практиковалась. Хотя Голикову нельзя было использовать в процедуре формального опознания подозреваемого, ее оценочные суждения заслуживали самого серьезного к себе отношения и не должны были исключаться из анализа.
     Информация, полученная при опросах женщин, работавших на стройке на улице Кооперативной, Анастасии Прохоровой и Анастасии Степановой, во многом напоминала рассказ Елизаветы Голиковой. Преступник пробежал слишком далеко от них, чтобы свидетельницы смогли рассмотреть его лицо. Тем не менее женщины уверенно заявили, что беглец с девочкой на руках имел темные волосы, а кроме того, сделали любопытное дополнение к описанию его внешности, связанное с одеждой. По их словам преступник имел брюки с отворотами в нижней части, их иногда называют манжетами. В глазах жителей Пионерского поселка этот фасон выглядел странно, обе женщины в один голос заявили, что в их районе в таких брюках никто не ходит. Наблюдение, конечно, специфическое, но для словесного портрета весьма ценное.
     Помимо упомянутых выше лиц, сотрудникам уголовного розыска путем сплошного обхода жителей района удалось отыскать еще одного важного свидетеля, сообщившего в высшей степени любопытные детали. Антонина Шевелева, 16-летняя девушка, бежавшая в Свердловск из нищего колхоза в Егоршинском районе, работала домработницей. Ее не взяли даже на фабрику в ученики рабочего, поскольку девушка была совершенно неграмотна, - это, кстати, тоже интересный штрих к картине того времени. Существовали, оказывается, в Свердловской области колхозы, в которых даже школ не имелось. Проживала Антонина в доме № 67 по улице Алексея Толстого, и при взгляде на карту района легко понять, что похититель Лиды Сурниной должен был пройти мимо ее дома.
     Шевелева заявила, что была свидетелем похищения и видела человека, уводившего девочку, но не эта деталь являлась самой ценной в ее показаниях. Девушка утверждала, что встречала преступника ранее. Воспроизведем эту часть ее рассказа дословно: "...примерно числа 23-24 июля (то есть за 4 дня до похищения Лиды Сурниной - прим автора) в 12 часов дня я вышла за ворота нашего дома и увидела, что на углу около дома стоит молодой человек на вид примерно лет 16-17, лицо бледное, скуластое, брови и глаза черные, среднего роста, одет в черные брюки и такого же цвета пиджак. Который спросил у меня, что это за улица, и когда я ответила, то он стал подзывать меня к себе, говоря, чтобы я пошла с ним в лес, где якобы находятся его товарищи, которым бы я подтвердила, что улица, на которой он в настоящее время находится, действительно именуется Алексея Толстого, на что я не согласилась и ушла". И вот через несколько дней Шевелева повстречала этого же самого молодого человека, ведущего за руку Лиду Сурнину! Теперь он был одет иначе - отсутствовал пиджак, а один из рукавов серой рубахи оказался закатан выше локтя, но сомнений в том, что это именно он, Шевелева не испытывала. Он вел именно Лиду Сурнину и никакого иного ребенка - в этом Шевелева тоже не сомневалась, поскольку на следующий день ходила в лес к платформе "Аппаратная" и видела там труп убитой Лидочки. Таким образом, Антонина Шевелева не только встречала преступника дважды в разной одежде, но и разговаривала с ним, а значит при опознании могла ориентироваться и на звук голоса. Это было очень важно для следствия.
     Появление убийцы в Пионерском поселке за несколько дней до совершения преступления могло свидетельствовать о двух весьма важных особенностях его поведения: он мог приезжать в этот район потому, что здесь жил кто-то из его знакомых или родственников, либо его приезд был обусловлен необходимостью разведки местности перед совершением преступления. Так сказать, необходимостью провести рекогносцировку перед тем, как окончательно решиться на похищение. Но если злоумышленник действительно имел в Пионерском районе друга или родственника, последний никак себя не раскрыл в ходе проводившегося милицией опроса населения. Другими словами, этот человек или группа людей, даже услышав описание убийцы, предпочли скрыть от правоохранительных органов свою осведомленность о личности разыскиваемого.
     Таким образом, уже в первые августовские дни 1939 г. свердловский уголовный розыск располагал отличными описаниями подозреваемого (или подозреваемых) по двум расследуемым преступлениям - похищению Вали Камаевой на улице Февральской революции и похищению и убийству Лиды Сурниной в Пионерском поселке.
     В первом случае два свидетеля утверждали, что похитителем являлся юноша лет 16-17, светловолосый, с длинными вьющимися волосами, слюной, собирающейся в углах губ, неряшливо одетый. На самом деле, свидетелей было больше, но из-за небрежности оперработника, проводившего опрос населения, следствие еще об этом не знало.
     Во втором случае по меньшей мере три свидетеля рассмотрели похитителя с близкого расстояния и независимо друг от друга заявили, что это был юноша лет 16-17, черноволосый, с копной вьющихся волос и бледной кожей. За несколько дней до преступления его видели в черном костюме, а в день похищения - в серой рубашке и брюках с отворотами, из которых он явно вырос. При этом одна из свидетельниц уверенно заявляла, что возраст 16 лет - это верхняя граница, и скорее всего, похититель гораздо младше, ему 13-14 лет.
     Оставался открытым вопрос о том, одного ли и того же человека описывали свидетели в разных случаях или речь шла о разных подростках? Досадно, что никто из оперативных сотрудников, проводивших опросы свидетелей, не удосужился выяснить рост подозреваемого. Сделать это можно было очень просто безо всяких линеек и измерений: оперсотруднику достаточно было выпрямиться и попросить свидетеля сравнить рост описываемого лица с собственным: если выше, то насколько? На два пальца или на ладонь? Зная свой рост, оперативник быстро поймет, насколько высок был тот человек, о котором ему рассказывают. Этот простейший прием, судя по всему, был неизвестен советским оперАм конца 1930-х, иначе невозможно понять, почему они не пытались установить точный рост похитителя, а ограничивались неконкретным определением "средний".
     Одежда злоумышленника в обоих эпизодах казалась вроде бы схожей, но не совпадала полностью: в одном случае его видели в синей полинялой рубашке и черных брюках, в другом рубашка была серой, как и брюки... Для того времени одежда неброских цветов была нормой, вот если бы злоумышленник надел желтую майку и какие-нибудь светлые брюки - это показалось бы удивительным, а в серые, синие, черные штаны и рубашки разных оттенков в те годы одевались почти все. Но в случае похищения Лиды Сурниной брюки преступника имели манжеты, а у штанов того подростка, что похитил Валю Камаеву, подобной детали не имелось. Да и цвет волос похитителей явно был в обоих случаях разный: как ни крути, а русый и черный волос различается очень сильно. Кроме того, не следовало забывать о пузырящейся слюне в уголках губ - это чрезвычайно важная для опознания деталь. Однако никто из свидетелей второго похищения (речь о Лиде Сурниной) ни словом не обмолвился о ненормальном слюнотечении преступника. А уж Антонина Шевелева, разговаривавшая с похитителем за несколько дней до преступления, должна была обратить внимание на такую специфическую деталь. Так что, при всей схожести одежды, свидетели, скорее всего, видели разных людей.

     Нетрудно догадаться, что идентификация этих подростков превратилась в первоочередную задачу уголовного розыска. На это были брошены все возможные силы. В предыдущей главе рассказывалось о том, как в рамках расследования убийства Риты Ханьжиной оперативному сотруднику угро Плотникову удалось установить имя и фамилию подозрительного мужчины, пытавшегося вроде бы увести мальчика в неизвестном направлении, но остановленного матерью ребенка. 11 августа адресный стол передал в ОУР ответ на запрос, из которого следовало, что разыскиваемого Сохина Евгения Васильевича в числе прописанных в Свердловске граждан нет. Надо было бы плотно взяться за его розыск и как следует разобраться с подозрительным мужчиной, но... к концу первой декады августа интерес к этой линии расследования резко снизился, можно сказать, упал до нуля. Несложно понять, почему так произошло - крупный мужчина в возрасте за 30, с пшеничными усами, в шевиотовом костюме никак не мог быть подростком 15-16 лет с пузырящейся в углах губ слюною и длинными нечесаными патлами. Даже если бы Сохина удалось быстро отыскать - что совсем неочевидно! - то этот успех мало что давал бы следствию. Мужчина спокойно объяснил бы свое поведение вполне разумными доводами, он ведь не совершал ничего явно незаконного, не убегал с ребенком на глазах многочисленных свидетелей, не пытался обмануть мать мальчика, напротив, без всякого скандала вернул ей ребенка и объяснил свои действия лучшими побуждениями. Его скорее можно было "подтянуть" к ответственности за нарушение паспортного режима, нежели за противоправные действия в отношении ребенка.
     Так что столь интригующая поначалу зацепка была сочтена совершенно бесперспективной с точки зрения интересов следствия. И как станет ясно из последующего хода событий, это решение оказалось правильным - Евгений Сохин, быть может, и был человеком подозрительным и даже не очень хорошим, но к похищениям и убийствам детей он не имел ни малейшего отношения.

( на предыдущую страницу ) ( на следующую страницу )