| |
| Мошенничества. Воистину, в канун Нового Года приключаются самые неожиданные и невероятные казусы, сюрпризы и превращения. Правда, далеко не всегда и не для всех такие новогодние превращения означают перемены к лучшему. Началась сия весьма необычная криминальная история как раз перед Новым Годом - 30 декабря 1791 г. В этот день в городок Рославль, что под Смоленском, приехали два никому здесь не известных человека. Выглядели они обыденно, одеты были в крестьянские тулупы и валенки, держались тихо и до поры внимания к себе не привлекали. Один из прибывших выглядел лет на 50 и для того времени был уже стариком, второй казался намного моложе, в тот момент ему шел 21-й год. Остановившись на постоялом дворе и оплатив вперед предстоящую ночевку, оба крестьянина отправились в местное питейное заведение с вполне очевидными намерениями. Там они много пили и много болтали. И младший договорился до того, что вдруг потребовал от трактирщика, чтобы тот обращался к нему, как к дворянину. Трактирщик оказался человеком бывалым, тертым калачом и спорить с пьяным дурнем не стал. Но послал к местному исправнику своего человека, которому приказал довести до сведения полицейского начальства, что в шинке молодой крестьянин, стриженый под рекрута, требует обращаться к нему сообразно дворянскому званию. Трактирщик знал, что исправника полученный "сигнал" непременно заинтересует : во-первых, молодежь дворянского происхождения в рекруты не брали и, соответственно, "под рекрута" не брили ; во-вторых, человеку неблагородного происхождения непозволительно было заявлять о принадлежности к иному сословию. Последнее образовывало состав преступления, которое юридическим языком того времени называлось "именованием не принадлежащим званием" и почиталось весьма серьезным. Молодой человек выглядел весьма подозрительно ; хотя волосы у него на голове несколько отрасли, не вызывало сомнений, что не так давно он был острижен "по-рекрутски", т. е. наголо. Если он в самом деле был дворянином, то тогда никак не мог быть стрижен под простого солдата ( без соответствующего приговора суда ). Если он был все же солдатом, то ему надлежало носить форму, а не крестьянский тулуп. И в этом случае он ни от кого не мог требовать обращения на "Вы", да притом еще и по имени-отчеству... Едва странная пара покинула трактир и возвратилась на постоялый двор, как ее навестил местный исправник. И не мудрствуя лукаво потребовал предъявить паспорта. Без паспортов в то время по России никак нельзя было путешествовать. Любой законопослушный житель Империи, отправляясь в соседнюю губернию ( и дальше ), выправлял у местного полицейского чиновника паспорт. Документ это был серьезный ; хоть фотографии тогда не существовало, ее заменял весьма подробный и точный словесный портрет обладателя. В паспорте помимо фамилии, имени и отчества указывались вероисповедание, сословная принадлежность и направление следования его обладателя. По прибытии на место назначения человек сдавал свой паспорт в полицейский околоток, где тот и учитывался. Этим простым и весьма эффективным способом государство контролировало миграцию населения и его рапределение по регионам. Мужички при виде местной полицейской власти нисколько не стушевались и вытащили свои паспотра. И тут поразился исправник : мало того, что паспорта обоих мужчин были в полном порядке, так еще и младший из них действительно оказался дворянином - Прокофием Ивановичем Лосинским, 20 лет. Лосинский солидно объяснил исправнику, что вотчиной его семьи является село Незнаново, расположенное неподалеку, в Рославльском округе. Спутником Лосинского был Федот Гаврилов, крепостной крестьянин дворянки Екатерины Судейскиной, которая владела деревней Волковичи. Судейкины и Лосинские были соседями - их усадьбы разделяли всего 8 км. Мужчины объяснили исправнику, что возвращаются "к своим домам", повстречались в дороге и решили остаток пути проделать вместе. Рассказ их звучал достоверно, но исправнику не давал покоя вид стриженой головы "дворянского сына". В конце-концов, он решил доставить странную пару к местному городничему, дабы тот рассудил, как лучше поступить с путешественниками. На допросе у городничего Прокофий Лосинский не смог объяснить происхождение своей странной стрижки. Стрижка "под ноль" почиталась на Руси во все времена позорной, она свидетельствовала о несвободном состоянии ее обладателя. Так стригли лишь каторжан, рекрутов, да заразных больных. То, как Лосинский отвечал на расспросы городничего, возбудило в последнем сильные сомнения в искренности молодого человека. И хотя его не в чем было обвинять, городничий приказал отправить подозрительную пару в местный казенный дом. В целях сбора информации о Лосинском были сделаны запросы во все уездные учреждения. Оказалось, что молодой человек отнюдь не отличался благонравием. Из справки земского суда следовало, что в конце 1790 г. корнет Домашнев заявил о похищении у него Лосинским 75 рублей. Последний, после непродолжительного запирательства факт хищения признал, извинился перед пострадавшим и вернул деньги. А в феврале 1791 г. Прокофий Лосинский попал в новый переплет. Тогда он едва не задушил свою жену. Мать Лосинского, опасаясь возможной расправы сына над законной супругой, принесла в суд жалобу на него. Правда, через некоторое время сама же эту жалобу и отозвала, так что Прокофий и на этот раз вышел сухим из воды. Посланный в село Незнановку полицейский вернулся с известием, что молодого барина не видели дома с августа 1791 г., т. е. почти пять месяцев. Куда и почему он исчез, где находился все это время никто из домашних Прокофия Лосинского не знал. Все это выглядело в высшей степени странно. Получив все эти сведения, городничий вновь вызвал на допрос Лосинского. Переходя от отеческих увещеваний к открытым угрозам, а от них - обратно к ласковым уговорам, он сумел-таки развязать язык арестанту. Вполне может быть, что Прокофию к этому времени уже надоело сидеть под стражей и своим чистосердечным раскаянием он надеялся обрести свободу. Как бы там ни было, Лосинский рассказал правду о своих приключениях последних месяцев, но рассказ этот отнюдь не приблизил его освобождение. Сущность сделанного Лосинским признания сводилась к следующему : Весной 1791 г. он познакомился с отставным прапорщиком Суздальского пехотного полка Львом Григорьевичем Судейкиным. 25-летний балагур, картежник и повеса поразил воображение провинциального недоросля рассказами о красивой жизни, где победы на поле боя сменялись победами над красивыми женщинами ( и наоборот ), а ночные попойки с цыганами плавно перетекали в дуэли ( и опять-таки, наоборот ). Лев Судейкин, должно быть, весьма напоминал гоголевского Ноздрева - такой же брызжущий через край оптимизм, безудержная энергия и вечная нехватка денег... Отставной прапорщик без обиняков предложил Лосинскому разбогатеть. Для этого следовало "немного смошенничать". План Судейкина был гениален и прост. Но чтобы лучше уяснить сущность предложенной им комбинации следует сделать небольшое отступление. Принципы комплектования русской армии, существовавшие в то время, подразумевали бессрочную службу солдат ( лишь в 1793 г. последовало ограничение срока службы 25-ю годами ). Армия, требовавшая в свои ряды молодых крепких мужчин возвращала их в лучшем случае инвалидами ( либо не возвращала вовсе ). Слубжа была изнурительна, опасна и зачастую бессмысленна ; она не сулила простому солдату ни почестей, ни наград, ни богатства. Понятно, что при таком раскладе идти под знамена Империи и отодвигать и без того необозримые границы государства все дальше на юг, север, восток и запад желающих было совсем немного. Однако, рекрутские присутствия по всей России требовали от помещиков исполнения спускаемых из столицы квот по набору солдат ( обыкновенно разнарядка требовала призыва одного человека от 200, 300 или 500 крестьян в зависимости от населенности губернии ; единственное исключение было сделано в 1812 г., когда с началом наполеоновского нашествия было объявлено о призыве 4 рекрутов от каждых 500 крестьян ). Чтобы не отдавать в ненавистную армию хороших мастеровых и хозяйственных мужиков помещики обыкновенно подбирали в рекруты самых бесполезных в хозяйстве людей. Вот как писал об этом французский граф Ланжерон, прослуживший в русской армии три года в самом конце екатериниского правления : "Т. к. рекрута берут у помещика навсегда и таким образом это обстоятельство уменьшает его доход, то можно ясно представить себе, что помещик отдает самого худшего. Если среди его крестьян или слуг есть неисправимый вор, то он отсылает его ; за неимением вора, он отдает пьяницу или лентяя ; наконец, если среди его крепостных находятся одни лишь честные люди ( что почти невозможно ), то он выбирает самого слабосильного." ( гр. Ланжерон "Русская армия в год смерти Екатерины", "Русская старина", т.83-1, 1895 г., стр.148 ) Для сохранения своих крестьян многие помещики прибегали к покупке добровольцев на стороне. Легко догадаться, что нормальные люди в солдаты не стремились ; добровольцами были в основном дурачки да пьяньчужки. Такую публику приказчики искали обыкновенно по трактирам ; там они поили кандидата дармовой водкой, давали карманные деньги и, уговорив бедолагу, быстрее тащили в рекрутское присутствие оформлять вербовку ( пока человек не приходил в себя ). Розыски такого рода "добровольцев" были серьезной проблемой для помещиков по причине хронического дефицита подходящего контингента. Надо сказать, что зажиточные сельские общины заранее готовились к рекрутскому набору, собирали "всем миром" деньги, которые вручались потом помещику, дабы тот купил на них "добровольца". В рекруты набирались люди т. н. податных сословий, т.е. ими не могли стать дворяне, священники, а также неправославные люди ( дабы быть объективным и точным, следует заметить, что малороссийские крестьяне в сравнении с великорусскими имели серьезную льготу, которую выторговал для них Кирилл Разумовский, любовник императрицы Елизаветы - они служили 15 лет и призывались в кавалерию ). Судейкин предложил Лосинскому завербоваться в армию под видом "добровольца". Судейкин продал бы его помещику, нуждающемуся в исполнении рекрутской квоты, а после того, как Лосинского забреют в солдаты - организовал бы побег. А заработанные подобным образом деньги молодые лентяи поделили бы пополам ! Эта блестящая идея поначалу весьма смутила Лосинского. Отказаться от своего дворянского звания, назваться крестьянином, дать себя обрить ... пусть даже за хорошие деньги - все это выходило за пределы его понимания. Чтобы сделать Лосинского более сговорчивым, Судейкин признался, что подобную аферу он уже проворачивал не один раз. Он даже познакомил Лосинского со своим подельником - 24-летним Семеном Толпыгой - который во всем подтвердил рассказ старшего друга. Но как ни уговаривали собутыльники Лосинского, тот поначалу ответил им отказом. Тем не менее, мысль "срубить денег по-легкому" глубоко засела в голове молодого повесы. Два месяца он боролся с искушением, а потом дал знать Судейкину, что согласен с его планом. 
| |
