|
Лента. Заметки на полях по тематике сайта.
©А.И.Ракитин, 2023 гг.
©"Загадочные преступления прошлого", 2023 гг.
Несколько слов о теории и практике сбрасывания трупов в водопады (окончание)
Хотя Марион Айра стоически отвергал все подозрения в свой адрес, положение его с самого начала выглядело скверным. И всё стало совсем нехорошо после того, как врач-офтальмолог, к которому подозреваемый обращался с просьбой подобрать лингзы, признал, что найденные на месте убийства очки полностью соответствуют сделанному им назначению. Стаут настаивал на том, что за несколько дней до гибели Литтла потерял очки и они, возможно, подброшены неким злоумышленником на "балкон" у водопада дабы запутать следствие, но такое объяснение за версту отдавало завиральщиной.
Факт обнаружения очков у Высокого водопада накрепко привязывал Мариона к убийству и основная интерига расследования сводилась к тому, какими окажутся судьбы Сары и Эли. И младшая сестра, и младший брат одинаково хорошо годились на роль помощника Мариона. Также непонятной оставалась роль матери [если эта женщина вообще играла какую-то роль в трагической истории].
В последней декаде января коронерское жюри округа Монро посчитало обоснованным выдвижение обвинений в убийстве Чарльза Литтла в отношении Мариона Айры и Сары, но сняло подозрения с матери и младшего брата.
Краткое газетное уведомление от 28 января 1858 года о том, что коронерское жюри постановило считать обвинительный материал в отношении Мариона Айры Стаута и его младшей сестры Сары достаточным для рассмотрения дела в окружом суде. Обратите внимание на ошибки в тексте - фамилию обвиняемого газетчики переврали, превратив её в "Stont" (вместо "Stout"), а в качестве времени совершения преступления указали 10 декабря, вместо 19. Такого рода небрежности типичны для газетных публикаций XIX столетия и по этой причине к газетным сообщениям той поры следует подходить с осторожностью.
Старший брат и его любимая сестрёнка, спавшие в одной кровати одетыми, были преданы суду в апреле того же года, но если кто-то из читателей ждёт от этого процесса занимательной интриги, то сразу внесём ясность - таковой не случилось. Неожиданно для всех Марион признался в умышленном убийстве Чарльза Литтла, взял всю вину на себя и тем превратил суд в обычную формальность.
По словам Мариона, он был взбешён, когда по возвращении из тюрьмы узнал, что Чарльз третировал Сару. Жизнь с ним была невозможна, как муж и отец он был до такой степени непереносим, что Сара отвезла рожденных в браке детей к родственникам в Пенсильванию, за 300 км от Рочестера. Фактически она спрятала их от бесноватого мужа. В этой части, кстати, Мариону можно верить, поскольку о дурном нраве убитого говорили самые разные свидетели, в том числе и выставленные стороной обвинения. Правда, свидетели обвинения были склонны объяснять ревность Чарльза Литтла его подозрениями, связанными с тем, что в семье Стаутов на протяжении многих лет процветал инцест. Более того, Чарльз даже считал, будто его жена поддерживала интимные отношения с обеими старшими братьями на протяжении чуть ли не 10-и лет и даже дети, рожденные в браке, являлись, дескать, не его - Чарльза Литтла - детьми.
Сейчас нам сложно судить о том, имели ли подозрения такого рода реальное обоснование. В те времена многие деликатные моменты, связанные с сексом или половыми отношениями в широком понимании этого словосочетания, в протоколы не вносились и более того, в суде даже не заслушивались. То есть судья мог остановить говорившего и прямо указать ему на недопустимость такого рода деталей... Да - это специфика времени и нравов! Но даже если подозрения Чарльза Литтла были во всём справедливы, его оскорбленная честь не могла служить оправданием третирования жены. Как говорят в таких случаях наши украинские небратья на своём непереносимом суржике "видели очи, шо руки куповалы", дескать, видел, что покупал...
В общем, Марион [согласно его версии событий] пытался несколько раз урезонить агрессивного зятька, но все увещевания отлетали, как от стенки горох. Видя бесполезность своих попыток и не находя приемлемого выхода из сложившейся ситуации, подсудимый предложил сестре покинуть мужа и переселиться в его - Мариона - домик. Подобный уход лишь укрепил подозрения Чарльза Литтла о кровосмесительной связи внутри семьи, но сам Марион о таком пустяке, по-видимому, не подумал. Сара за 5 или 6 недель до убийства мужа оставила его и перебралась в хибару Мариона на Морган-стрит.
Поступок, конечно же, следовало признать необдуманным. Младшая сестра перебралась в кровать старшего брата (буквально!), оставив при этом мужа, пусть и грубого, но законного. Неудивительно, что дружки и случайные собутыльники стали над Литтлом подшучивать: "Чарли, как ты проходишь в двери, рога тебе не мешают? Чарли, аккуратнее, не задень люстру рогами!" Уход жены вызвал бешенство Чарльза Литтла, что следует признать вполне ожидаемым и в порыве ярости тот заявил при случайной встрече с Сарой на улице, что убьёт её. Слова эти слышали окружающие, что, кстати, очень помогло Саре в суде.
Понимая, что события перешли в острую фазу, Марион по его словам решил действовать на опережение. В том смысле, что решил убить Литтла до того, пока тот причинит какой-либо вред Саре. Для этого он - Марион Айра - назначил Чарльзу встречу у Высокого водопада, объяснив её необходимостью обсудить ситуацию и найти приемлемый выход из положения. В действительности же он ничего обсуждать не намеревался, а хотел только избавиться от ненавистного зятька. Водопад показался ему оптимальным местом убийства - труп можно сбросить в поток, он его изуродует ударами о дно и камни, затем вода отнесёт тело вниз по течению и там, подо льдом, оно останется до весны. И никто его не найдёт... Бинго!
Согласно признанию Мариона, его сестра ничего не знала о созревшем замысле совершить убийство. Он использовал её "втёмную", предложив привести мужа к водопаду якобы для примирения и та якобы поверила в искренность сделанного братом предложения. Этот момент, кстати, вызвал сомнения у многих, следивших за процессом, даже присяжные после суда сообщали, что спорили о достоверности данного утверждения. Многие склонялись к тому мнению, что Сара прекрасно была осведомлена о плане расправы и активно подыгрывала брату, фактически заманивая мужа в ловушку, а Марион Айра в суде попросту выгораживал её. Тем не менее, старший брат полностью взял вину на себя и в сделанном им признании Сара Литтл выступила в роли эдакого миротворца, который всерьёз надеялся примирить враждующих мужчин. Примечательно и то, что Чарльз, отправляясь на встречу, предполагал возможность некоей дуэли и на случай возможного обострения ситуации вооружился, вложив в рукав пальто подлокотник стула. Конечно, выбор оружия для поединка выглядит странным - уж лучше бы он обычный нож взял! - но каковы дворяне, таковы и дуэли!
Сара встретила мужа на подходе к водопаду в районе 22 часов 19 декабря и они, спокойно разговаривая, двинулись к воде. Марион Айра не углублялся в детали нападения - совершенно очевидно, что оно оказалось неожиданным для Чарльза, поскольку тот не успел извлечь из рукава своё импровизированное оружие - подсудимый лишь признал, что на место встречи он пришёл с молотком под пальто. Он мог бы взять и нож, но предпочёл именно молоток, посчитав, что в случае обнаружения трупа повреждение головы от удара молотком не привлечёт внимания и будет сочтено естественным, последовавшим в результате удара о дно реки.
Панорама Рочестера в 1858 году - в то самое время, когда разворачивались события, ставшие темой настоящего очерка.
Всё у Мариона Айры получилось почти идеально - он ударил молотком ненавистного Чарльза Литтла, тот моментально рухнул, не произнеся ни слова, и свидетелей этому не оказалось. Мрачные тучи ползли по небу, шумел незамерзающий поток и всё выглядело даже проще, чем казалось поначалу. Оставалось бросить тело со скалы в реку Джинеси и насладиться видом того, как вода уносит к водопаду тело ненавистного врага - в точности по заповедям старика Сунь Цзы, которого Марион Айра, конечно же, не читал, но выводы которого интуитивно повторил. Без долгих проволочек Марион Айра поволок за руки тело Чарльза Литтла к скале и затем ударом ноги отправил его вниз. Можно было отправляться домой пировать!
Однако на всякий случай Марион решил заглянуть со скалы вниз - очень уж ему хотелось посмотреть на то, как водный поток уносит тело противного зятя, скандалиста и забияки. К своему огромному удивлению убийца обнаружил, что тело в реку не упало - оно лежало на широком выступе под скалой, на том самом "балконе", который упоминался в начале очерка. В общем, как видим, теория и практика немного разошлись. Марион Айра на собственном опыте выяснил, что мало сбросить труп со скалы, надо предварительно посмотреть вниз и отыскать такое место, где нет скальных выступов! Как неожиданно, правда? Воистину прав был поэт: опыт, сын ошибок трудных...
Очевидно, труп надлежало сбросить в воду - если этого не сделать, то он будет обнаружен с восходом Солнца! К этому выступу вела узкая и крутая тропинка, по которой можно было передвигаться лишь хватаясь руками за выступы и сухой репейник, торчавший пучками из расщелин. Марион Айра решил спуститься на "балкон" и, в общем-то, даже спустился, но на последних метрах свалился на выступ, да так неудачно, что... сломал руку. От боли он потерял сознание. По-видимому, он являлся парнем не только бестолковым и неловким, но и вдобавок ещё с пониженным болевым порогом. Имея такие яркие таланты, ему бы следовало сидеть дома на печи, кушать манную кашу с маслом и просить добавки, а не промышлять убийствами в темноте.
Сестрица его, оставшаяся наверху скалы и видевшая падение бестолкового братца, принялась его звать. Тот не реагировал. Тогда Сара решила взять процесс в свои руки и завершить начатое. Не зря же говорится, хочешь сделать что-то хорошо - сделай это сам! Свежеиспеченая вдова стала спускаться по тропинке, которая была крутой и узкой... впрочем, об этом уже было написано чуть выше. В этом месте самые циничные читатели могут начинаться хохотать в голос, поскольку последовавшее далее и впрямь оказалось смышным! Короче, Сара Литтл сорвалась с тропинки и чудом не улетела в реку Джинеси и далее в водопад. Женщина ничего лишнего себе не сломала, но здорово ободрала кожу на руках и ногах.
Пока она лежала, кряхтела и приходила в себя, очнулся её старший братец. Два перехожих калика - Марион и Сара - столкнули-таки труп Чарльза Литтла в шумевший ниже поток и, постанывая и заливаясь слезами, на четвереньках полезли наверх. Автор не сомневается, что если бы Тарантино пожелал снять по мотивам всех этих событий кинофильм, то получился бы истинный шедевр. Наверняка брату и сестрице было что сказать друг другу, а место и время как нельзя лучше подходили для выражения взаимной приязни. И Тарантино, прекрасно умеющий в пафосные диалоги, несомненно донёс бы до зрителя нужный градус эмоционального накала!
Выбравшись наверх, Марион Айра и Сара некоторое время отдыхали, приходя в себя и переводя дух. И только там, наверху, коварный убийца с ужасом обнаружил, что потерял свои очки. Причём перед спуском на "балкон" он убедился, что они находятся при нём, стало быть очки остались либо на выступе скалы, либо упали в реку. Хотя у Мариона оставалась целой вторая рука и даже обе ноги, он не захотел повторно спускать на "балкон", чтобы поискать там пропажу. Сестрица его тоже не захотела этим заниматься.
С чувством честно выполненного долга, усталые, но довольные они возвратились домой. Сара наложила любимому братцу на сломаную руку импровизированную шину и даже потратила некоторое время на очистку его одежды от приставших репьев, благодаря чему та на следующий день выглядела относительно чистой и внимания полицейских не привлекла. А вот до своего платья ввиду позднего времени руки не дошли. Да и свечку жечь было жаль - она ж денег стоит... Потому к моменту появления в доме полиции зелёное платье Сары Литтл оставалось покрыто предательским репейником, росшим у тропинки, по которой накануне ползала женщина.
В общем, сделанное Марионом Айрой Стаутом признание полностью подтверждало правильность обвинения в убийстве 1-й степени - то есть, заблаговременно спланированном, с использованием оружия и при содействии сообщника. Поэтому не надо удивляться вынесенному приговору к повешению, удивляться скорее следует тому, что Сара Литтл оказалась оправдана и не отправилась в петлю вслед за братцем.
Если бы история на этом закончилась, то очерк этот никогда бы не был написан, поскольку история незадачливого тупого убийцы, неспособного столкнуть труп в водопад, ломающего руку уже после совершения престулпения и забывающего очки на месте убийства представляется унылой и совсем неинтересной. Главный трэш, отбросивший на всю эту историю яркий отбеск кретинизма, или выражаясь помягче, абсурда, последовал после осуждения Мариона Айры.
Сидючи в местной тюряге и явно не зная, куда приложить свои неимоверные таланты, смертник надумал написать письмо брату убитого им Чарльза Литтла. Зачем? Да кто же его знает... Сам Марион в тот момент вряд ли сумел бы внятно объяснить цель своего поступка. Но поскольку просто написать письмо и передать его адресату показалось Мариону слишком скучным и банальным, он обратился к газетчикам с вопросом, не согласятся ли они опубликовать это письмо в газете? Редактор газеты "Rochester papers" ответил согласием без колебаний и раздумий. Мы не знаем, был ли обещан Мариону Айре гонорар, но 9 мая упомянутая газета обдала читателей соком мозга осужденного к смертной казни убийцы.
В мае 1858 года Марион Айра Стаут обдал соком собственного мозга читателей газеты "Rochester papers". Газета в своём номере от 9 числа опубликовала весьма пространное письмо смертника брату убитого им человека.
Сразу сделаем необходимое пояснение - из-под пера убийцы вышел очень странный текст. Любой разумный человек, способный хоть немного обдумывать свои поступки и прогнозировать их последствия, написал бы что-нибудь о душевном волнении, вызванном осуждении, о том, что он сожалеет о трагической развязке, оставившей родителей убитого им человека без любимого сына и т.п. Такая сострадательная интонация не обяхзательно свидетльствовала бы об искреннем раскаянии, но она во многих отношениях явилась бы выигрышной. Человек, написавший такой текст, мог бы рассчитывать на сострадание, внимание и снисхождение. В последующем, обращаясь к губернатору штата с просьбой о помиловании, смертник мог бы указывать на искренность своего раскаяния и в качестве примера оного ссылаться на письмо родственникам жертвы. Для понимания этих нюансов не надо быть большим психологом, достаточно просто иметь голову на плечах.
Но именно с головой у Мариона и были проблемы. Он написал текст объёмом 7,8 тыс. знаков, содержание которого передать очень сложно. Он в высокопарных выражениях описал волнение, пережитое во время оглашения вердикта присяжных и... и это всё. Никакого сожаления, никаких попыток осмыслить пагубность выбранного им пути насилия, никаких размышлений о земной стезе истинного христианина - ни-че-го-шень-ки! Из письма невозможно понять, что автор хотел сказать этим текстом и для чего вообще предал бумаге поток своего сознания. Большой текст и полнейшая смысловая пустота. Марион Айра ничего не сказал... Он мог вообще ничего не писать!
Ну ладно, написал и написал, а газета опубликовала, хорошо... Казалось бы, на этом всё должно закончиться, но нет - тут-то всё и началось!
Антон Павлович Чехов пошутил, сказав во время литературного вечера, что зуд писательства, посетив однажды, не оставляет более графомана наедине. Слова эти полностью применимы к Мариону Айре Стауту. Начиная с середины мая 1858 года он начал кропать письма и рассылать их по редакциям местных газет - прежде всего "The New York herald" и "Rochester papers", требуя публикации. Тексты, выходившие из-под его пера, с точки зрения жителя XXI века представляются совершенно бессмысленными.
Поскольку сидеть в камере смертников было скчно и грустно, Марион Айра решил развлечь себя написанием писем.
Так, например, в одном из писем он в весьма витиеватых выражениях рассуждает о том, что многие жители штата беспокоятся, кого же он выбрал в духовные наставники... но беспокоиться этим добропорядочным гражданам не следует, поскольку выбор ещё не сделан... за право быть его духовниками борятся аж даже 3 уважаемых священника, из них 2 профессора богословия - преподобный Бордмен (Boardman), профессор Каттинг (Professor Cutting) и профессор Хотчкинс (Professor Hotchkins)... и как только он - Марион Айра - сделает выбор, то непременно сообщит об этом через газаты населению штата.
Вы представляете, смертник через газеты будет оповещать жителей штата
о том, кого именно выберет своим духовным пастырем! Трудно отделаться от ощущения, что летом 1858 года у Мариона Стаута крепко "поехала крыша" и притом "уехала" далеко. Это ни в коем случае не попытка автора пошутить - повод для иронии мало подходящий! - это вполне серьёзное подозрение.
Тексты Стаута при всей их внешней вычурности и явном стремлении автора продемонстрировать изящный слог удивительно беспомощны и бессмысленны. Это нагромождение пустых фраз, очень похожее на литературное творчество душевнобольных. Ломброзо представил замечательный образчики подобных творений, но произошло это гораздо позже, так что жители штата Нью-Йорк в 1858 году при всём желании не могли бы понять, что читают писания нездорового человека.
В период с середины мая до середины октября 1858 года - то есть за 5 месяцев - Марион Айра опубликовал в газетах порядка 15 посланий. Автор должен признаться, что испытывал соблазн привести здесь одно из таких писем, но отказался от этой затеи по двум причинам. Во-первых, ни один здравомыслящий читатель "Загадочных преступлений прошлого" не станет тратить время на прочтение 5-6-7 тыс. знаков бессмысленной галиматьи. А во-вторых, если я позволю себе подобное столь обширное цититирование, но наверняка найдутся люди, которые заподозрят автора очерка в стремлении растянуть повествование без должной для того необходимости. А подозрения таковые несправедливы, автор старается всегда писать настолько коротко, насколько это возможно [хотя, боюсь, не всегда это получается, ибо написать короткий, но ёмкий текст очень сложно].
Может показаться удивительным, но творчество Мариона нашло поклонников, точнее, поклонниц, очевидно с нестабильной психикой, поскольку нормальный человек извергаемую им на бумагу жвачку для мозга попросту бы не осилил. Некоторые из поклонниц стали навещать убийцу в окружной тюрьме - это может показаться невероятным, но в середине XIX века режим содержания в каком-то отношении был мягче нынешнего. С одной из поклонниц Марион договорился о её помощи в осуществлении им самоубийства.
Да-да, после того, как прошение о помиловании губернатор штата Нью-Йорк отклонил, Марион решил наложить на себя руки, не дожидаясь того, пока это сделает палач. 12 октября 1858 года эта женщина - имя и фамилия её не оглашались и скоро станет ясно почему - явилась на очередное свидание с Марионом, в ходе которого передала тому яд.
Через несколько часов - перед тем, как принять яд - узник написал матери прощальное письмо. Автор позволит себе в этом месте небольшую цитату сего литературного продукта, бувкльно пару предложений: "А теперь, матушка, ты послушай меня внимательно. Позволь мне сказать, что на основании этой книги, называемой Библией, существует воистину бессмертный и по-настоящему светлый мир, где вечно царят покой и счастье. Искренней молитвой и покаянием, истинной верой во Христа, чистой и святой жизнью можно достичь этого мира бессмертной красоты и совершенства. Хоть ты и жила, матушка, праведной христианской жизнью, но более глубоким чувством и чистотой веры ты сильнее вдохновишься величием истины и станешь ближе к Спасителю мира. Эта Библия, простая вера и молитва будут тебе опорой и утешением во всех бедах, и утешат на ложе смерти надеждой на счастливое бессмертие." (На языке оригинала: "And now, mother, you will listen to me more than others. Let me say, on the authority ot that book oalled the Bible, there is a belterimmortal and a brighter world, where peace and happiness reign eternally. By sincere prayer and repentance, a true faith in Christ, a pure and holy life, this world of deathless beauty and perfection may be attained. Though you have lived, mother, an upright Christian life yet, with a deeper feeling and a purer believe more strong the inspired truths of theinterest, and live nearer the Saviour ol the world. This Bible, simple belief and prayer will be your support and consolation under all troubles, and cheer the bed of death with a hope of happy immortality.")
Этот поток сознания адресован матери и написан он - секундочку! - циничным убийцей, не раскаявшимся в содеянном преступлении. Особый подтекст этому письму придаёт то обстоятельство, что написано оно человеком, принявшим решение покончить жизнь самоубийством, что с точки зрения христианской Веры является тягчайшим грехом. Итак, задумайтесь над бэкграундом этого послания - человек, уже совершивший смертный грех [убийство] и намеревающийся совершить новый смертный грех [самоубийство], пишет нравоучительное письмо матери, в котором что-то там толкует про Библию, Христа и "мир бессмертной красоты". И ведь в его голове никакого когнитивного диссонанса не возникало... Поразительно!
Отправив письмо для опубликования в редакцию "Rochester papers" - ну а как ещё можно посылать письма матери?! - Марион Айра принял яд. Он сильно отравился, крепко мучился, но рвотный порошок и целительные клизмы не позволили ему умереть раньше времени. Ну, свезло так свезло, не поспоришь, не зря ведь народная мудрость гласит: Бог принимает не готового, а поспелого... Вечером того же самого 12 октября приняла яд и та самая женщина, что раздобыла для Айры Стаута отраву. Дамочка написала прощальную записку, в которой объяснила случившееся, и... подобно Мариону не умерла. По-видимому, она что-то напутала с дозировкой, а возможно, что-то напутал аптекарь, заподозривший, что конская доза стрихнина приобретается вовсе не для потравы крыс.
Как бы там ни было, двойного суицида не случилось. Трагедия обратилась позорным фарсом и простынями, испачканными фекалиями, уж простите автора за натурализм [в данном случае он вполне уместен]. Коронерское жюри рассматривало вопрос о выдвижении обвинения в адрес женщины, но в конечном итоге от этого решено было отказаться, поскольку поведение малоумной дамы было объяснено её любовью к смертнику и чрезмерной экзальтацией. Чтобы не позорить женщину, её имя и фмилия были скрыты от обществености. А вот прощальное письмо Мариона Айры Стаута матери было опубликовано в газете без сокращений.
Начало заметки с текстом письма Мариона Стаута матери, напсанного за несколько часов до попытки самоубийства.
Вообще же, трудно отделаться от ощущения, что с героем настоящего повествования всё получалось как-то не так, как должно - и убил он как-то нелепо и с собой покончил неудачно. Надо сказать, что и с казнью его тоже всё сложилось несколько нестандартно, не как у людей.
Стаут, похоже, очень увлёкся написанием всяческих текстов и чувствовал себя чрезвычайно польщенным тем, что любая написанная им галиматья попадала на страницы местных газетёнок. Он подал прошение о помиловании на имя губернатора штата Нью-Йорк, но составал его в выражениях крайне неудачных - высокопарных и высокомерных. Судя по всему, он всерьёз верил в то, что губернатор не осмелится предать смерти такую ярку звезду местной журналистики, как он. Самое смешное, что, строго говоря, он не попросил губернатора о сохранении жизни. Вместо этого он довольно заносчиво написал: "Я не желаю демонстрировать трусливое упорство жажды жизни, но считаю неотъемлемым своим правом и долгом жить так долго, как смогу." (Дословно: "I do not wish to show a cowardly tenacity for life, but I consider it my right and duty to live as long as I can.”)
Так писать прошения о помиловании, разумеется, нельзя. И не следует удивляться тому, что никто Мариона Стаута помиловать не пожелал.
Смертный приговор должен был быть приведён в исполнение 22 октября 1858 года. Как и полагается, смертник накануне казни был взвешен и вес его оказался равен 186 фунтам, то есть 84,4 кг. Как видим, для своего времени он являлся мужчиной довольно крупным и плотным, всё-таки, эпоха акселерации ещё не наступила! С учётом его веса длина верёвки была подобрана таким образом, чтобы обеспечить свободное падение тела с высоты 2,4 метра - подобная высота должна была гарантированно обеспечить перелом шейных позвонков (технологии осуществления казни через повешение посвящён небольшой очерк "Удушение как способ казни").
Окружная тюрьма в Рочестере имела передовую по меркам того времени виселицу, её можно с полным основанием назвать малозаметной. Повешение производилось в комнате 2-го этажа, в которой раскрывающийся люк (в просторечии "западня") был искусно замаскирован паркетом. Верёвка с петлёй пропускалась через блок этажом выше - там находилась мансарда и смертник вплоть до последних секунд верёвки не видел. Зрители размещались внизу - в зале 1-го этажа и приговорённый их также не видел.
Итак, смертника вводили в помещение, предлагали произнести последнее слово, он его поизносили [либо не произносил - это не суть важно] и оставался в уверенности, что это ещё не казнь, ибо виселицы нигде не видно и зрителей также нет. А между тем, на каждую казнь приглашалось по 100-150 человек, да кроме них приводились и заключенные тюрьмы, дабы они посмотрели на происходящее, так сказать, в назидание. После того, как смертник произносил последнее слово, ему на голову набрасывался капюшон, далее надевалась петля со скользящим узлом за правым ухом и следовал свисток. По свистку стоявший на 1-м этаже палач дёргал верёвочку, привязанную к щеколде, запиравшую "западню", щеколда сдвигалась, створки люка открывались и приговорённый живописно падал практически на головы стоявших внизу людей.
"Законники" округа Монро очень гордились своей необыкновенной виселицей - гуманной и такой внезапной! Но в случае с Марионом Айрой Стаутом внезапная виселица внезапно сработала не так, как дОлжно. После свистка "западня" благополучно раскрылась и Марион полетел вниз. Упав на 2,4 метра, как это и было изначально рассчитано, он повис, дёргаясь в петле. Шея его, очевидно, не сломалась.
Проходили минута за минутой, но конвульсии смертника в петле не прекращались. Нескольким зрителям, стоявшим в непосредственной близости от повешенного, стало дурно - их вынесли из помещения на свежий воздух. По прошествии 8 минут тюремщики поставили возле висящего тела специальную стремянку, дабы врач мог подняться по ней и проверить работу сердца.
За ходом казни следили 2 доктора коронерской службы - Холл (Hall) и Эйвери (Avery - да-да, тот самый, что уже упоминался в настоящем очерке!). Доктора по очереди поднялись к висящему телу и проверили работу сердца - оно билось! Врачи были несколько смущены таким результатом и, объявив, что повешенный жив, предложили присутствующим лично в этом убедиться. Среди зрителей находились доктора Джеймс (James) и Миллер (Miller) - оба пожелали удостовериться в чуде. Поднявшись по стремянке и припав к обнаженной груди повешенного, врачи подтвердили правоту коллег из коронерской службы.
Происходившее не находило естественно-научного объяснения. Присутствовавшие юристы принялись обсуждать, можно ли понять повешенного наверх, заново укрепить петлю на шее и повесить вторично или это будет "вторая смертная казнь", выходящая за пределы приговора суда. Одновременно дискутировалась возможность и противоположного исхода, то есть извлечение повешенного из петли и возвращение его к жизни, уж коли повесить его в "разумные сроки" не удалось.
На протяжении почти 40 минут (!) врачи по очереди поднимались к висевшему в петле телу и проверяли наличие сердцебиения. Лишь спустя более получаса с момента повешения они сошлись в том, что сердце остановилось и приговоренного можно снимать с виселицы. Выждав для верности ещё несколько минут, они дали команду палачу перерезать верёвку.
Тело убийцы было доставлено в один из частных моргов для подготовки его к погребению. Но по прошествии 12 часов служащие похоронной компании обратили внимание на то, что у трупа не проявляется посмертная симптоматика - не образовываются трупные пятна и не проявилось посмертное окоченение. Местные мастера ланцета принялись за реанимационные мероприятия, в частности, они пытались "запустить" сердце повешенного мощными разрядами электрического тока, производимого "лейденскими банками". Кстати, автор должен признаться, что это первый известный ему достоверный случай использования электрического тока в подобных целях, хотя, по-видимому, для 1858 года он уже не являлся экзотикой [поскольку "лейденские банки" оказались в самой заурядной похоронной компании в провинциальном американском городке]. К коронеру округа Монро был отправлен посыльный, с сообщением о попытке оживить казненного. Коронер интереса к этому сообщению не выказал и в случае оживления умершего рекомендовал вызывать полицию, дабы та доставила Мариона в тюремную больницу.
К счастью, вернуть к жизни этого чудака не удалось и он в конце концов обрёл покой на кладбище "Mount Hope" в Рочестере. Место его захоронения с номером "60" на могильном камне сохранилось доныне, как безмолвное напоминание о необычном преступнике, умудрившимся запороть почти беспроигрышное дело, а вместе с ним и собственную жизнь.
Могила Мариона Айры Стаута на кладбище "Маунт хоуп" в Рочестере, штат Нью-Йорк.
После смерти Мариона Айры была издана небольшая книжечка с его признанием в убийстве Чарльза Литтла и некоторыми письмами. На её обложке помещён портрет сего малопочтенного мужа, использованный в настоящем очерке, а вот портретов других действующих лиц, к сожалению, автору отыскать не удалось.
Посмертное издание признания Марионав Айры Стаута в убийстве Чарльза Литтла и некоторых из его писем, опубликованных в газетах штата Нью-Йорк в период с мая по октябрь 1858 года.
История жизни и смерти Мариона Стаута как нельзя лучше иллюстрирует правильность замечательной русской пословицы "и жил грешно, и подох смешно". Не подлежит сомнению наличие у него неких серьёзных проблем с головою - мы не можем ничего сказать о возможном диагнозе, поскольку никто никогда Мариона не обследовал надлежащим образом, но даже то обстоятельство, что он оставался жив долгое время с петлёй на шее, то есть в состоянии крайней гипоксии (кислородного голодания) убедительно подтверждает данное предположение. Мозг его работал совсем не так, как мозг здорового человека.
Публикацию его писем в газетах можно воспринимать как своего рода исторический курьез. Современники просто не понимали, что видят перед собой результат творческих усилий глубоко нездорового человека. После того, как Ломброзо в приложении к своему знаменитому труду "Гениальность и помешательство", изданнному в 1885 году, привёл выразительные примеры литературного творчества душевнобольных, даже далёкие от психиатрии люди начали понимать, что пишут руками не только писатели. И графоман почти всегда является не просто увлеченным человеком, лишенным литературного вкуса, а по-настоящему нездоровым.
Именно по этой причине Антон Павлович Чехов, на вопрос "как отличить писателя от графомана?" неизменно отвечал: "Это очень просто. Графоман не может не писать!" За кажущейся шутливостью формулировки скрыт глубокий смысл и понимание правды жизни.
Что же касается невезучести Мариона Айры... Тут остаётся только вздохнуть и развести руками! Воистину, чудак всё делает не так. Действительно, встречаются люди воистину феерического невезения. Могу привести пример, основанный на собственном жизненном опыте, я сразу припомнил его, едва прочитав о Мариона Стауте.
В дни моей далёкой, первой по счёту молодости, знавал я одного специфического товарища, назовём его Владимир Ч., дабы не позорить перед близкими и потомками. Парень был хороший, добрый, незлобный, но дурак, такой, знаете ли, жизнерадостный идиот, всегда энергичный, бодрый, громогласный, с улыбкой на губе, вечно пытающийся пошутить [как всегда, неудачно], эдакое зримое вополощение 33-х несчастий. Если Володя Ч. шёл магазин - магазин закрывался на переучёт прямо перед его носом, если он направлялся в поликлинику - там выявлялся туберкулёз и всех случайных посетитетелй направляли в тубдиспансер на обследование, если он являлся в военкомат - то даже обладателей заветной советской справки "форма 9" [бронь от призыва на основании учёбы в ВУЗе] призывали на действительную военную службу...
В общем, человек-авария. Ходячая катастрофа.
Несмотря на общую тупизну, Володя Ч. закончил ленинградский Военмех и принялся лепить карьеру. Поскольку к инженерному труду он был неспособен ввиду общего низкого уровня интеллектуального развития, то карьеру он стал строить на ниве общественно-политической работы. Пошёл в профком, оттуда выдвинулся в бюро комсомола оборонного завода, стал ходить с папочкой и в галстуке, и для дальнейшего карьерного роста понадобился ему партбилет. Долго у него не получалось записаться в коммунисты, будущие товарищи по партии, видимо, низом живота чувствовали, что сей персонаж будет их скорее компрометировать, нежели помогать, но... но сей поц в конце концов бюрократическую стену протаранил и перед его энтузиазмом сдались даже коммунисты. Уж на что коммуняки были крючкотворы и формалисты, но перед напором Вовочки Ч. сдались даже они. В начале августа 1991 года мечта идиота сбылась! Вова Ч. получил заветную краснокожую книжицу...
А через 2 недели приключился ГКЧП и КПСС распустили. И знаете что? Терзают меня порой смутные подозрения, что если бы Володя Ч. не подался в коммунисты, то наша общая история последних 30 с лишком лет оказалась бы совсем иной.
|
