|
Архив. Небесспорные истины.
Убийство Распутина. (из дневника В.М.Пуришкевича, русское книгоиздательство "Я. Поволоцкий и К", Париж, 1921 г.)
Страницы : (1)
(2)
стр. 2 (окончание)
А-а-а!.. и снизу стремглав бросился вверх по лестнице кричавший, оказав-шийся Юсуповым: на нем буквально не было лица: прекрасные большие голу-бые глаза его еще увеличились и были навыкате; он в полубессознательном состоянии, не видя почти меня, с обезумевшим взглядом, кинулся к выходной двери на главный коридор и пробежал на половину своих родителей, куда я' его видел уходившим, как я уже сказал, перед отъездом на вокзал великого князя и поручика С.
Одну секунду я остался оторопевшим, но до меня совершенно ясно стали доноситься снизу чьи-то быстрые грузные шаги, пробиравшиеся к выходной двери во двор, т. е. к тому подъезду, от которого недавно отъехал автомобиль.
Медлить было нельзя ни одно мгновенье, и я, не растерявшись, выхватил из кармана мой "соваж", поставил его на "feu" и бегом спустился по лестнице.
То, что я увидел внизу, могло бы показаться сном, если бы не было ужасною для нас действительностью: Григорий Распутин, которого я полчаса тому назад созерцал при последнем издыхании, лежащим на каменном полу столовой, переваливаясь с боку на бок, быстро бежал по рыхлому снегу во двор дворца вдоль железной решетки, выходившей на улицу, в том костюме, в котором я видел ею сейчас почти бездыханным .
Первое мгновенье я не мог поверить своим глазам; но громкий крик его в ночной тишине на бегу "Феликс, Феликс, все скажу царице"-.. убедил меня, что это он, что это Григорий Распутин, что он может уйти, благодаря своей феноменальной живучести, что еще несколько мгновений, и он очутится за вторыми железными воротами на улице, где, не называя себя, обратится к первому, случайно встретившемуся, прохожему с просьбой спасти его, так как на его жизнь покушаются в этом дворце, и... все пропало. Естественно, что ему помогут, не зная, кого спасают, он очутится дома на Гороховой, и мы раскрыты.
Я бросился за ним вдогонку и выстрелил.
В ночной тиши чрезвычайно громкий звук моего револьвера пронесся в воздухе - промах!
Распутин наддал ходу: я выстрелил вторично на бегу - и... опять промах-нулся .
Не могу передать того чувства бешенства, которое я испытал против самого себя в эту минуту.
Стрелок более чем приличный , практиковавшийся в тире на Семеновском плацу беспрестанно и попадавший в небольшие мишени , я оказался сегодня неспособным уложить человека в 20-ти шагах. Мгновенья шли... Распутин подбегал уже к воротам, тогда я остановился, изо всех сил укусил себя за кисть левой руки, чтоб заставить себя сосредо-точиться, и выстрелом (в третий раз) попал ему в спину. Он остановился. тогда я уже тщательнее прицелившись, стоя на том же месте, дал четвертый выстрел, попавший ему, как кажется в голову, ибо он снопом упал ничком в снег и задергал головой. Я подбежал к нему и изо всей силы уцарил его ногою в висок. Он лежал с далеко вытянутыми вперед руками, скребя снег и как будто бы желая ползти вперед на брюхе: ио продвигаться он уже не мог и только лязгал и скрежетал зубами. Я был уверен, что сейчас его песня действительно спета, и что больше ему не встать.
Простояв над ним минуты две и убедившись в том, что сторожить его дольше бесполезно, я быстрыми шагами направился обратно через ту же ма-ленькую дверь во дворец, но помню ясно, что в промежуток моей стрельбы по Распутину по панели на улице прошло два человека, из коих второй, услышав выстрел, кинулся в сторону от решетки и побежал.
"Что делать? что делать?" - твердил я себе вслух, пройдя в гостиную. Я один, Юсупов невменяем; прислуга в дело не посвящена, труп лежит там у ворот, каждую минуту может быть замечен случайным прохожим, и пойдет история. Мне самому не втащить его, ибо одна мысль о возможности при-коснуться к Григорию Распутину вызвала во мне отвращение и гадливое чувство, но медлить было нельзя.
"Нет,- решил я,- раз дело пошло не так. как мы рассчитывали сначала, то и дальше должно пойти своим путем- Положим, выстрела Юсупова в комнатах прислуга могла не слышать, но нельзя допустить мысли, чтобы два солдата, сидящие в передней у главного входа, не могли бы услыхать четырех громчайших выстрелов во дворе из моего "соважа", и я быстрыми шагами направился через тамбур к главному подъезду.
"Ребята,- обратился я к ним,- я убил..." При этих словах они как-то вплотную придвинулись ко мне, как бы желая меня схватить. "...Я убил.- повторил я,- убил Гришку Распутина, врага России и Царя". При последних моих словах один из солдат, взволновавшись до последней степени, бросился меня целовать, а другой промолвил: "Слава Богу, давно следовало!"
"Друзья! - заявил я.- князь Феликс Феликсович и я надеемся на пол-ное ваше молчание. Вы понимаете, что, раскройся дело, царица нас за это не похвалит. Сумеете ли вы молчать?"
"Ваше превосходительство! - с укоризной обратились ко мне оба.- мы русские люди , не извольте сомневаться , выдавать не станем".
Я обнял и поцеловал того и другого, и попросил их немедленно оттащить труп Распутина от решетки во двор и втянуть его в маленькую переднюю, что находилась у лестницы перед входом в столовую-
Распорядившись этим и узнав, куда прошел Юсупов, я направился к нему, чтоб его успокоить.
Я застал его в ярко освещенной уборной, наклонившимся над умываль-ной чашкой, он держался руками за голову и без конца отплевывался.
"Голубчик! что с вами, успокойтесь, его больше нет! Я с ним покончил! Идем со мною, милый, к вам в кабинет". Испытывавший, очевидно, тошноту, Юсупов посмотрел на меня блуждающим взглядом, но повиновался, и я. обняв его за талию, бережно повел на его половину.
Он шел, все время повторяя: "Феликс, Феликс, Феликс, Феликс,.." Очевид-но, что-то произошло между ним и Распутиным в те короткие мгновенья, когда он спустился к мнимому мертвецу в столовую, и это случившееся сильно запечатлелось в его мозгу.
Мы проходили через тамбур как раз в то время, когда солдаты Юсупова втаскивали труп в переднюю, там у лестницы, внизу.
Юсупов, увидев, над кем они возятся, выскользнул от меня. бросился в свой кабинет, схватил с письменного стола резиновую гирю, данную ему Маклаковым, и, повернувшись обратно, бросился вниз по лестнице к трупу Рас-путина. Он, отравлявший его и видевший, что яд не действует; стрелявший в него и увидевший, что и пуля его не взяла, очевидно, не хотел верить в то, что Распутин уже мертвое тело, и, подбежав к нему, стал изо всей силы бить его двухфунтовой резиной по виску, с каким-то диким остервенением и в состоянии совершенно неестественного возбуждения.
Я, стоявший наверху у перил лестницы, в первое мгновенье ничего не понял и оторопел тем более, что, и к моему глубочайшему изумлению, Распутин даже и теперь еще, казалось, подавал признаки жизни!
Перевернутый лицом вверх, он хрипел, и мне совершенно ясно было видно сверху, как у него закатился зрачок правого- открытого глаза, как будто глядевшего на меня бессмысленно, но ужасно (этот глаз я и сейчас вижу перед собою".
Но вслед за сим я пришел в себя и крикнул солдатам скорее оттащить Юсупова от убитого, ибо он может забрызгать кровью и себя. и все вокруг, и в случае обысков следственная власть, даже без полицейских собак, по следам крови раскроет дело.
Солдаты повиновались, но им стоило чрезвычайных усилий оттянуть Юсупова, который как бы механически, но с остервенением, все более и более возраставшим, колотил Распутина по виску-
Наконец, князя оттащили. Оба солдата под руки подняли его наверх и всего сплошь забрызганного кровью опрометчиво усадили на глубокий кожаный диван в кабинете.
На него было страшно смотреть, до такой степени ужасен был его вид и со стороны внешней, но и со стороны внутренней, с блуждающим взглядом, с подергивающимся лицом и бессмысленно повторявшим: "Феликс, Феликс. Феликс, Феликс..."
Я приказал солдатам поскорее достать где-нибудь материи, обернуть ею плотнее труп с головы до ног и туго связать его, спеленатого, веревкой.
Один из них принялся за исполнение моего приказания, а другого я позвал через несколько минут наверх и, услышав от него, что стоявший на посту, на углу Прачешного и Максимилиановского переулков городовой, приходивший осведомляться о том, почему здесь стрельба, через полчаса будет сменен другим и должен будет доложить своему начальству обо всем произошедшем в его районе во время дежурства, приказал позвать его к себе.
Через десять минут городовой был введен солдатом в кабинет. Я быстро окинул его взглядом с ног до головы и сразу понял, что это тип служаки старого закала, и что я допустил ошибку, позвав его сюда; но делать было нечего, приходилось считаться со случившимся.
"Служивый!- обратился я к нему,- Это ты заходил несколько времени тому назад справляться о том, что случилось и почему стреляют?"
"Так точно, ваше превосходительство!" - ответил он мне.
"Ты меня знаешь?"
"Так точно,- ответил он вновь,- знаю".
"Кто же я такой?"
"Член Государственной Думы Владимир Митрофанович Пуришкевич!"
"Верно!" - заметил я. "А этот барин тебе знаком?" - указал я на сидев-шего в том же состоянии князя Юсупова.
"И их знаю",- ответил мне городовой-
"Кто это?"
"Его Сиятельство князь Юсупов!"
"Верно! Послушай, братец.- продолжал я, положив руку ему на плечо.- Ответь мне по совести: ты любишь батюшку царя и мать Россию; ты хочешь победу русскому оружию над немцем?"
"Так точно, ваше превосходительство,- ответил он.- Люблю царя и отечество и хочу победы русскому оружию".
"А знаешь ли ты,- продолжал я,- кто злейший враг царя и России, кто мешает нам воевать, кто нам сажает Штюрмеров и всяких немцев в правители, кто царицу в руки забрал и через нее расправляется с Россией?"
Лицо городового сразу оживилось.
"Так точно,- говорит,- знаю, Гришка Распутин!"
"Ну, братец, его уже нет: мы его убили и стреляли сейчас по нем. Ты слышал; но можешь сказать, если тебя спросят - знать не знаю и ведать не ведаю! Сумеешь ли ты нас не выдать и молчать?"
Городовой призадумался. "Так что, ваше превосходительство, если спросят меня не под присягою, то ничего не скажу, а коли на присягу поведут, тут делать нечего, раскрою всю правду. Грех соврать будет".
Я понял, что всякие разговоры не приведут ни к чему и, узнав от него, что дежурство его кончается через полчаса, и что полицейместером этого района является полковник Григорьев, человек, насколько я знал, очень поря-дочный из хорошей семьи, я отпустил его с миром, решив положиться на судьбу в дальнейшем.
Вошел солдат и доложил мне, что труп уже упакован.
Я спустился посмотреть: тело было плотно запеленуто в какую-то синюю материю; мне показалось даже, что это была оконная занавеска, туго пере-вязанная веревкой; голова была закрыта. Теперь я увидел, что Распутин не-сомненный труп и ожить уже не может.
Делать было нечего, приходилось терпеливо дожидаться возвращения ве-ликого князя, Лазаверта и поручика С., и я, поднявшись в последний раз в кабинет Юсупова и передав его в руки слуг с просьбою помочь ему немед-ленно обмыться, переодеться с ног до головы и переобуться, сел в кресло и стал ждать.
Минут через пять послышался стук автомобиля, и великий князь со своими спутниками быстро поднялись по лестнице со двора в кабинет.
Дмитрий Павлович был почти в веселом настроении, но взглянув на меня, понял, что что-то случилось. Озираясь вокруг, спросил он меня; я в двух словах разъяснил приехав-шим. в чем дело, прося торопиться, но последняя просьба моя была излишней : они сами поняли, что медлить было нельзя ни одной минуты, и мы, поручив Юсупова попечениям одного из его солдат, втянули труп Распутина в авто-мобиль великого князя , туда же положили две двухпудовые гири и цепи, привезенные мною в квартиру Юсупова этою ночью , и , усевшись в автомобиль , двинулись к месту условленного потопления трупа убитого.
Теперь шофером был великий князь, рядом с ним поместился поручик С., а в карету сели с правой стороны д-р Лазаверт, с левой я, а на труп уместился второй солдат из слуг Юсупова, коего мы решили взять с целью помочь нам сбросить в прорубь тяжелое тело.
Уже в пути я заметил , что в карете оказалась и шуба Распутина и его боты, "Почему это не сожжено в поезде.- спросил я д-ра Лазаверта ,- как было условлено , и вы все это привезли обратно?"
"Потому,- ответил он ,- что шуба целиком в печь не влезла, само собою разумеется, а ваша жена сочла невозможным заняться распарыванием и развязы-ванием этой шубы части и сжиганием ее по кускам".
"У нее даже на этой почве вышло столкновение с Дмитрием Павловичем, и шубу и боты так и пришлось привезти обратно. Мы сожгли его верхнюю поддевку, перчатки и, не помню, еще что-то".
"Шубу и галоши придется выбросить с трупом в воду",- добавил он.
"А вы протелефонировали , господа ,- спросил я его вновь,- в Вилла Родэ , согласно уговору?"
"Да , конечно,- ответил он,- это сделано'"
Мы замолкли и в таком состоянии продолжали наш путь.
Автомобиль по городу шел сравнительно медленно. Час был очень поздний, и великий князь, очевидно, опасался быстрою ездою возбудить какие-либо подозрения полиции.
Окна автомобиля были опущены. Свежий морозный воздух бодряще дейст-вовал на меня. Я был совершенно покоен, несмотря на все пережитое, но мысли одна за другою, все вертевшиеся вокруг Распутина и его прошлого и тех усилий, которые употреблялись, даже членами императорской фамилии для избавления царя от этого гада, мысли отчетливые и ясные и картины этой борьбы против Распутина вихрем проносились в моей голове.
Я вспомнил мое посещение великого князя Николая Михайловича в начале ноября, тотчас же по возвращении моем с фронта.- посещение, опять-таки связанное с именем Распутина. Я вспомнил, как редактор "Историч. Вестника" Глинский позвонил мне по телефону, передал приглашение вели-кого князя Николая Михайловича приехать к нему в любой день и час, когда мне это будет удобно; вспомнил, как я боролся с самим собою: ехать или не ехать, ибо великий князь Николай Михайлович, в своих исторических трудах выставлявший в крайне неприглядном виде своих царственных дедов и пра-дедов и маравший их, мне казался крайне несимпатичным.
Но я решился назначить день моего визита и поехал.
Меня встретил в кабинете дряхлеющий лев в генерал-адъютантских погонах, говоривший почему-то с восточным акцентом и с первых же слов остановившийся на ужасном положении, в которое поставлена Россия и династия Романовых, благодаря исключительному влиянию на царя и Александру Федоровну Распутина.
Я поразился откровенности великого князя, с которым познакомился лишь сейчас, в момент, когда к нему вошел; но, видимо, у него в душе накипело слишком много, и он хотел проверить себя и свое настроение по настроению других русских людей, иных взглядов даже и направлений, чем его собственное (я узнал потом от Юсупова, который у него завтракал в этот день. что через два часа после моего визита у него был с визитом Бурцев).
Он говорил сам. почти все время не останавливаясь, изредка вопроси-тельно взглядывая на меня, отвечавшего ему либо одобрительным наклоне-нием головы, либо коротким "да", "верно", "конечно", "так".
"Вы знаете, В. М.,- говорил великий князь,- что почти вся наша семья Романовых подала государю записку о Распутине, прося взять бразды правле-ния над Россией в свои руки и прекратить вмешательство в государственные дела Императрицы Александры Федоровны, во всем инспирируемой этим хлыстом; из записки, как и следовало ожидать, конечно, ничего не вышло. Я ее даже не подписал, ибо видел ее бесцельность и понял, что записка, специальная только по этому вопросу, не даст результатов для дела, а приведет к плачевным результатам для подписавших".
"Я сделал иначе,- говорил вел, князь Николай Михайлович.- Получив серьезное поручение от государя и выполнив его, я написал доклад по су-ществу порученного мне дела, и в этом докладе ярко и выпукло, но как бы между прочим, указал на весь ужас современных общественных настроений России, с которыми хорошо знаком,- настроений, являющихся следствием распутинского над Россией "радения" и вмешательства во все дела чужой народу и России царской жены".
"Написав доклад,- продолжал великий князь,- я, в бытность государя в Петрограде, попросил его назначить мне день для личного и устного ему его изложения, добавив царю: боюсь, однако, что после моего доклада ты при-кажешь арестовать меня и выслать подальше от столицы с казаками".
"Разве доклад так страшен у тебя,- ответил мне государь, назначая день,- ну, что делать, прослушаем, надеюсь, все обойдется мирно". И я ему доложил, а в результате - ко мне немилость, опала и полное охлаждение. Хотите,- закончив рассказ, обратился великий князь,- я вам прочту этот доклад!" Я выразил желание его прослушать, и Николай Михайлович прочел мне небольшую, но очень сильно и резко написанную записку, в коей обра-щалось внимание государя на то, что в случае дальнейшего вмешательства Алек-сандры Федоровны и Распутина в государственные дела, династии грозит гибель, а Российской империи - катастрофа.
Я вспомнил, что, когда великий князь кончил чтение записки, я несколько минут, под впечатлением прослушанного, сидел как загипнотизированный, и пришел в себя только после того, как великий князь, предлагая мне сигару, добавил: "Вы знаете, этот доклад я представил императрице Марии Федоровне, находящейся в Киеве, через князя Шервашидзе, и хотите знать о нем мнение матери царицы - вот оно". И, порывшись в бумагах, великий князь дал прочесть мне телеграмму. В ней стояло только три слова: "Браво, браво, браво - Марияя. "Но осторожный Шервашидзе,- добавил великий князь,- по-видимому, боялся оставить среди бумаг старой царицы столь компроментантную бумагу, как моя записка, и вот при этом письме ко мне (Николай Михайлович протянул мне письмо Шервашидзе), выражающем опасение, что я могу остаться без нужного для меня документа, возвратил мне мою записку, вызвавшую столь яркое сочувствие и одобрение мне со стороны царицы-матери..."
Вот, что припомнилось мне сейчас в карете, когда в ногах моих лежал бездыханный труп "старца", которого мы увозили к месту его вечного упокоения.
Я выглянул в окошко. Мы выехали уже за город, о чем говорили окружаю-щие дома и бесконечные заборы. Освещение вокруг было крайне скудное. Дорога стала скверной, попадались ухабы, на которых, лежавшее у наших ног тело подпрыгивало, несмотря на сидевшего на нем солдата, и я чувствовал, как по мне пробегала нервная дрожь всякий раз, когда на ухабе моего колена касался мягкий и еще не успевший, несмотря на мороз, окончательно застыть отвратительный для меня труп.
Наконец, вдали показался мост, с которого мы должны были сбросить в прорубь тело Распутина.
Дмитрий Павлович замедлил ход, въехал на мост с левой стороны и остановился у перил.
Яркие фонари автомобиля на одно мгновение ударили снопом своего света в сторожевую будку, находившуюся на той стороне моста справа, но вслед за сим великий князь потушил огонь и даль очутилась во мраке. Мотор машины продолжал стучать на месте.
Бесшумно, с возможною быстротой открыв дверцы автомобиля, я вы-скочил наружу и встал у самых перил, за мною последовали солдат и д-р Лаза-верт; к нам подоспел сидевший рядом с великим князем поручик С- и мы вчетвером (Дмитрий Павлович стоял перед машиной настороже), раскачав труп Распутина, с силою бросили его в прорубь, бывшую у самого моста, позабыв привязать к трупу цепями гири, каковые побросали вслед за трупом впопыхах одну за другою, а цепи засунули в шубу убитого, каковую так же бросили в ту же прорубь. Засим, обшарив впотьмах автомобиль и найдя в нем один из ботов Распутина д-р Лазаверт швырнул его также с моста.
Все это было делом не более двух-трех минут, после чего в автомобиль сели д-р Лазаверт, поручик С. и солдат, а я уместился рядом с Дмитрием Павловичем, и мы зажгли опять огни в автомобиле, двинулись через мост дальше.
Как мы не были замечены на мосту, представляется мне и по сей день донельзя удивительным, ибо, проезжая мимо будки, мы заметили около нее сторожа, который однако спал крепким сном и не проснулся, по-видимому, даже в тот момент, когда, въехав на мост с трупом, мы внезапно осветили его будку и направили свет фонарей и на него самого.
Проехав мост, великий князь пустил автомобиль быстрее, но машина была у него не в порядке, мотор давал перебои и приходилось даже несколько раз останавливаться, ибо машина не хотела двигаться вперед.
Д-р Лазаверт в таких случаях соскакивал, возился у свечек автомобиля, прочищал их, и мы кое-как вновь пускались в путь.
Последняя починка и остановка случилась с нами на Каменоостровском проспекте, почти насупротив Петропавловской крепости, где, починившись, мы двинулись уже скорее и благополучно прибыли во дворец Сергея Александро-вича, где проживал Дмитрий Павлович.
По дороге я рассказал великому князю обо всем, что произошло во дворце Юсупова в часы, когда Дмитрий Павлович уехал сжигать вещи убитого, и. закончив свой рассказ, сказал ему: "А вы знаете, Дмитрий Павлович! Я считаю большой ошибкой с нашей стороны то, что мы кинули труп в воду, а не оставили его где-нибудь на виду. Мне кажется, что могут появиться лже--Распутины, так как это ремесло довольно выгодное".
"Может быть, вы и правы,- заметил великий князь,- но ведь сделанного не переделаешь".
Въехав в ворота дворца, мы, выходя из автомобиля, к крайнему изумле-нию нашему найти в нем второй незамеченный нами бот Распутина и усмотре-ли на ковре, устилавшем автомобиль, пятна просочившейся крови убитого.
Великий князь приказал своей прислуге, встретившей нас у крыльца и производившей на меня впечатление посвященной во все дело, сжечь ковер и га-лошу Распутина, после чего поручик С., д-р Лазаверт и я распрощались с Дмитрием Павловичем, и, выйдя из дворца, на двух извозчиках отправи-лись на Варшавский вокзал, поручик С. забрать оттуда свою жену, которая в течение этой ночи находилась у моей жены, а я и д-р Лазаверт уснуть в течение тех нескольких часов, которые оставались нам до посещения моего поезда с целью его осмотра членами Государственной Думы. которые должны были прибыть на вокзал в 9 час. утра.
Был уже 6-й час утра, когда, рассчитавшись с извозчиком на мосту Варшавского вокзала, мы пробрались к своему вагону- Нас никто не заметил, все вокруг спало мертвым сном.
В коридоре вагона, при виде нас, мелькнула белая, сестринская косынка моей жены, ожидавшей нашего возвращения, и мы бесшумно проскользнули каждый в свое купе, где я тотчас же заснул, не раздеваясь.
Еще не было половины девятого в день 17 декабря, когда, кто бы сказал, свежие и бодрые, несмотря на проведенную ночь, мы с доктором Лазавертом, расставив дневальных санитаров у вагонов, стали поджидать думских гостей.
Они явились в начале десятого с А. И. Шингаревым, как врачом, во главе, и детальнейщий осмотр поезда длился почти до полудня, причем оба мы давали гостям все нужные разъяснения, характеризуя работу наших отрядов.
В начале первого члены Государственной Думы уехали, а я, сев на авто-мобиль, заехал к матери попрощаться, в Государственную Думу послать телеграмму в Москву В. Маклакову: "Когда приезжаете?", обозначавшую, как было обусловлено, что Распутин убит.
Из Государственной Думы я проехал во дворец принца Ольденбургского с целью увидать управляющего его канцелярией генерала Кочергина и, наконец, в четвертом часу, заехал еще на Инженерную, в главное управление креста, чтобы встретиться с управляющим его делами - Чаманским.
Все эти визиты, изыскивая для них предлог, я, не нуждавшийся уже решительно ни в чем для поезда, делал с единственной целью для того, чтобы сегодня, с самого раннего утра. видели за обычным делом посторонние мне люди разнообразных профессий и классов общества и могли бы, если бы понадобилось, удостоверить, что я был таким же сегодня, каким они меня знали всегда.
В пятом часу вечера я возвратился на поезд, погрузил и второй мой автомобиль, отдав распоряжение в своей канцелярии добиться у администрации дороги отхода моего поезда не позже 5 часов вечера, но едва я успел у себя в поезде сесть за стол со всем персоналом моего отряда, как слышу подъезжает автомобиль и поручик С., выйдя из него, направляется ко мне.
Мы прошли в мое купе, где С. передал мне просьбу Дмитрия Павловича немедленно приехать к нему во дворец.
Я сел с ним в автомобиль и мы поехали.
Во дворце я застал кроме хозяина еще и Юсупова, оба они были чрезвы-чайно взволнованны, пили чашку за чашкой черное кофе и коньяк, заявив, что не ложились спать вовсе этой ночью и что день провели донельзя тре-вожно, ибо императрица Александра Федоровна уже осведомлена об исчезно-вении и даже смерти Распутина, и называет нас виновниками его убийства .
Фрейлина Головина, секретарша Распутина, сообщила, куда поехал Гри-горий Ефимович вечером, вся полиция и все сыскное отделение уже поставлены на ноги в целях разыскать труп убитого и найти все нити этого дела.
"Я,- заметил мне Юсупов,- должен был из-за этого гада застрелить одну из лучших моих собак и уложить ее на том месте во дворе, где снег окрасился кровью убитого вами "старца".
"Сделал я это на случай, если наши шерлоки-холмсы, попав на верный след исчезнувшего Распутина, пожелают анализировать кровь или прибегнуть к полицейским собакам. Я.- закончил он,- всю оставшуюся часть ночи про-вел с моими солдатами над приведением дома в порядок, а теперь, как видите, В. М., мы сочиняем письмо Александре Федоровне с Дмитрием Павловичем, которое и надеемся сегодня же ей доставить".
Я принял участие в дальнейшем изложении этого письма, которое мы и закончили часа через полтора после моего прибытия.
Когда письмо было закончено и запечатано, Дмитрий Павлович вышел из кабинета отправить его по назначению, хотя мы все трое чувствовали некоторую неловкость друг перед другом, ибо все в письме написанное было смело придуманной ложью и изображало нас в виде незаслуженно оскорблен-ной добродетели.
Воспользовавшись его уходом, я спросил Юсупова : "Скажите, князь, что произошло у вас с Распутиным в те немногие минуты, когда вы в последний раз спустились в столовую, откуда мы ушли все вместе, как вы помните, оставив его, казалось, при последнем издыхании на холодном полу?"
Юсупов болезненно усмехнулся. "Произошло то,- ответил он мне,- чего я не забуду во всю мою жизнь: спустившись в столовую я застал Распу-тина на том же месте, я взял его руку, чтобы прощупать пульс,- мне пока-залось, что пульса не было, тогда я приложил ладонь к сердцу - оно не билось: но вдруг, можете себе представить мой ужас, Распутин медленно открывает во всю ширь один свой сатанинский глаз, вслед за сим другой, впивается в меня взглядом непередаваемого напряжения и ненависти и со словами : "Феликс! Феликс! Феликс!" вскакивает сразу с целью меня схватить. Я отскочил с поспешностью, с какою только мог, а что дальше было не помню".
На фронт.
В эту минуту возвратился великий князь Дмитрий Пав-лович и я, попрощавшись и об-нявшись с ним, Юсуповым и поручиком С., уехал в авто-мобиле великого князя обрат-но в поезд, а в 10 час. вечера двинулся в путь на фронт, по-кинув русскую столицу, кото-рую предполагали покинуть на следующий день и Дмитрий Павлович и Юсупов, собирав-шийся к жене в Крым, в Коренз.
Таков был ход событий всего происшедшего с вечера 16-го декабря до вечера 17-го...
(в начало)
|
