|
Архив. Небесспорные истины.
Убийство Распутина. (из дневника В.М.Пуришкевича, русское книгоиздательство "Я. Поволоцкий и К", Париж, 1921 г.)
Страницы : (1)
(2)
стр. 1
9 декабря.
...Я не в состоянии без боли видеть все это и мысленно задаю себе вопрос: "Неужели государь не в силах заточить в монастырь женщину, которая губит его и Россию, являясь злым гением русского народа и династии Романовых. Неуже-ли государь не видит, куда она толкает нас? как дискредитирует она монархический принцип и позорит самое себя, будучи, в чем я уверен, чистой в отношениях своих к Распутину, который сумел околдовать ее лишь на религиозной почве".
А что говорят! "Царь с Егорием, а царица с Григорием", вот что собственными ушами я слышал вчера в группе молодых солдат, проезжая по Загородному, мимо казарм Семеновского полка. Каково это слышать нам, монархистам, а можно ли наказать пошляка, балагура, говорящего вслух о том, что молча с горечью наблюдают все.
Боже мой! чем бы я ни занимался, где бы я ни был, с кем бы я ни был, о чем бы я ни говорил,- червем точит меня мысль везде и всюду: жив он - этот позор России, каждый час можно ожидать какой-либо новой неожиданности. Каждый день он марает все более и более царя и его семью. Уже гряз-ная клевета черни касается, на этой почве, чистых и непорочных великих княжен - царских дочерей, а этот гад, этот хлыст забирает что день, то больше и больше силы, назначая и смещая русских сановников и обделывая через шарлатанов в роде Симановича и князя Михаила Андронникова свои грязные дела.
Все то чистое и честное, что по временам дерзает возвысить свой голос у царского трона против него, подвергается немедленной немилости и опале. Нет такого административного поста, как бы высок он ни был, который гарантировал бы безопасность вельможе, дерзнувшему указать царю на недопустимость дальнейшего влияния Распутина на ход русской политики и государственных дел. Где честнейший и благороднейший А. Д. Самарин, занимавший пост обер-прокурора святейшего синода? Он уволен. Он оказался не на месте, ибо не мог мириться с ролью исполнителя распутинской воли; не мог терпеть на епископских постах монахов вроде Варнавы, Мардария и Путяты, и на место его посажен через Распутина какой-то директор женских курсов Раев, темная и совершенно неизвестная личность, а в помощники ему для вершения дел церкви, теми же путями, прошел юродивый князь Жевахов.
Где начальник дворцовой канцелярии князь Владимир Орлов? Он высказался против Распутина и должен был немедленно покинуть двор.
Где генерал В. Ф. Джунковский? Его постигла та же участь, несмотря на тесную близость его к царю. Где фрейлины княжны Орбелиани и Тютчева, бывшая столько лет воспитательницей великих княжен? Их нет при дворе, ибо они дерзнули поднять свой голос против Распутина.
В силе лишь тот. кому покровительствует этот гад, и само собой разумеется, первое место поэтому при дворе занимают Мессалина Анна Вырубова и прощелыга-аферист дворцовый комендант Владимир Воейков. Государь подпал совершенно под влияние своей супруги; он считает вмешательством в свои семейные дела всякое напоминание ему со стороны вернейших и честнейших его слуг о тлетворной роли Распутина при дворе. Бог мой, как я понимал при чтении воспоминаний Бисмарка его ненависть к императрице - жене Вильгельма 1...
13 декабря.
Сегодня утром звонок в телефон: "Ваня приехал", значит, мы собираемся.
В 10 час. я был у Юсупова, куда приехал с д-ром Лазавертом. Дмитрий Павлович и поручик С. были уже там.
Юсупов доложил нам, что Распутин согласился приехать к нему 16-го вечером, и что все идет в этом отношении превосходно. Мы вновь повторили друг другу выработанный нами план действия, решив, по смерти Распутина, бросить труп его в Старую Невку, где место уединеннее в ночные часы, чем вдоль канала, идущего от Фонтанки к Царскосельскому вокзалу.
В добавление к раньше нами намеченному, мы решили поставить большой граммофон в тамбуре, ведущем из гостиной князя, находящейся наверху, к его столовой, куда по приезде, прямо должен пройти Распутин, помещающейся, как я уже сказал, в полуподвальном этаже дворца.
Граммофон будет поставлен у витой лестницы рупором к ней, и в момент прибытия Распутина во дворец граммофон будет заведен, ибо, хотя граммофон и слабое и приевшееся развлечение, но, тем не менее, развлечение; игрой его будут достигнуты две цели: во-первых, Распутин может подумать, что собравшееся наверху дамское общество слушает музыку, и вследствие этого молодая графиня, знакомства с коей он так жаждет, не может к нему тотчас же сойти, а во-вторых, игра граммофона могла бы заглушить наши голоса, если бы мы прослушали стук подъезжающего автомобиля и продолжали бы громко беседовать между собою наверху.
Закусив и выпив чаю, к 11 час. мы разъехались по домам, причем Юсупов, перед самым моим отъездом, вынул из письменного стола средней величины двухфунтовую каучуковую гирю, подобную тем, коими делают ручную комнатную гимнастику.
"Как вам это нравится?" - спросил он меня.
"А для чего вам это?"
"Так,- заметил он многозначительно.- на всякий случай. Этот подарочек я получил от В. А. Маклакова: мало ли что случится!"
"Н-нда'>,- протянул я.
Мы распрощались, и я уехал...
15 декабря.
Д-р Лазаверт, купив кисть и краску защитного цвета, весь день сегодня, облачившись в кожаный фартук, провозился над автомобилем, который будет служить нам завтрашнюю ночь и привезет высокого гостя. На всех автомобилях моего отряда большими красными буквами стоит написанным мой девиз. Приходится замазывать надпись, ибо, в противном случае, по этой надписи нити следствия сразу привели бы судебные власти, при случайно неудачливом обороте дела к юсуповскому дворцу и к моему поезду.
К вечеру автомобиль оказался в порядке. Завтра придется лишь поднять на нем верх и заблаговременно отпустить по квартирам в городе шоферов, под предлогом дать им попрощаться с семьями пред отъездом, назначенном мною на 17 декабря вечером, а в сущности освободиться от их назойливого любопытства и расспросов о том, куда едет д-р Лазаверт поздно ночью, не желая пользоваться их услугами. И без того сегодня, когда он возился у автомобиля, поездная прислуга, окружив его со всех сторон, то и дело спрашивала его, зачем он вымарывает надпись.
Лазаверт очень удачно отбрехался. "Как тронемся в путь, ребята",- сказал он им,- "опять надпишем по-старому и будет так, как было, а завтра, ночью, еду кутить с..."- и он подмигнул,- "а потом кататься на острова, и нельзя, чтобы видели автомобиль генерала (т. е. мой) в такой час в неподходящем месте". Любопытные этим удовлетворились и успокоились...
18 декабря.
Погода была мягкая, мороз не превышал двух-трех градусов, и порошил редкий мокроватый снег. Каждая минута мне представлялась вечностью, и мне казалось, что каж-дый, проходивший мимо меня, подозрительно меня оглядывает и за мною следит.
Часы пробили половину двенадцатого, пробили три четверти двенадцатого. Я положительно не находил себе места; наконец, без десяти минут двенадцать я увидел вдали, со стороны Садовой, яркие огни моего автомобиля, услыхал характерный звук его машины, и через несколько секунд, сделав круг. д-р Лаза-верт остановился у панели.
"Ты опять опоздал'" - крикнул я ему.
"Виноват",- ответил он искательным голосом,- "заправлял шину, лопнула по дороге".
Я сел в автомобиль рядом с ним и, повернув к Казанскому собору, мы поехали по Мойке. Автомобиля моего решительно нельзя было узнать с поднятым верхом, он ничем не отличался от других, встречавшихся нам по пути. Согласно выработанному нами плану, мы должны были подъехать не к главному подъезду юсуповского дворца, а к тому малому, к которому Юсупов намеревался подвезти и Распутина, для чего требовалось предварительно въехать во двор, отделявшийся от улицы железной решеткой, с двумя парами таких же железных ворот, которые, по уговору, должны были быть к этому часу открытыми. Подъезжая ко дворцу, однако, видим, что обе пары ворот закрыты ; полагая, что еще рано, мы, не уменьшая хода автомобиля, проехали мимо дворца и там, замедлив ход, сделали круг через площадь Мариинского театра и вновь вернулись на Мойку по Прачешному переулку. Ворота оказались опять закрытыми.
Я был вне себя.
"Давай к главному подъезду!"- крикнул я Лазаверту.- "Пройду через парадное, и когда откроют железные ворота, въедешь и станешь с автомобилем вон у этого малого входа".
Я позвонил. Двери открыл мне солдат, и я, не сбрасывая шубы, оглянувшись, есть ли еще кто-либо в подъезде (на скамейке сидел еще один человек в солдатской форме, и больше не было никого), повернул в дверь налево и прошел в помещение, занимаемое молодым Юсуповым. Вхожу и вижу: в кабинете сидят все трое.
"А!!" - воскликнули они разом,- "Уж наконец - то. А мы вас уже пять минут как ждем, уже начало первого". "Могли бы прождать и дольше",- говорю,- "если б я не догадался пройти через главный подъезд. Ведь ваши железные ворота к маленькой двери.- обратился я к Юсупову,- и по сию минуту не открыты".
"Не может быть",- воскликнул он,- "я сию же минуту распоряжусь",- и с этими словами он вышел.
Я разделся. Через несколько минут в шоферском костюме по лестнице со двора вошел д-р Лазаверт и Юсупов. Автомобиль был поставлен на условленное место, у маленькой двери во дворе, после чего мы впятером прошли из гостиной через небольшой тамбур по витой лестнице вниз в столовую, где и уселись вокруг большого, обильно уснащенного пирожными и всякой снедью, чайного стола. Комната эта была совершенно неузнаваема; я видел ее при отделке и изумился умению в такой короткий срок сделать из погреба нечто вроде изящной бомбоньерки.
Вся она была разделена на две половины, из коих одна ближе к камину, в котором ярко и уютно пылал огонь, представляла собой миниатюрную столовую, а другая, задняя, нечто среднее между гостиной и будуаром, с мягкими креслами, с глубоким изящным диваном, перед коим на полу лежала громад-ная, исключительной белизны, шкура-ковер белого медведя. У стенки под окнами в полумраке был помещен небольшой столик, где на подносе стояло четыре закупоренных бутылки с марсалой, мадерой, хересом и портвейном, а за этими бутылками виднелось несколько темноватого стекла рюмок. На камине, среди ряда художественных старинных вещей, было помещено изумительной работы распятие, кажется мне, выточенное из слоновой кости.
Помещение было сводчатым, в стиле старинных, расписных русских палат.
Мы уселись за круглым чайным столом, и Юсупов предложил нам выпить по стакану чая и отведать пирожных до тех пор, пока мы не дадим им нужной начинки.
Четверть часа, в продолжение коих мы сидели за столом, показались мне целою вечностью, между тем особенно спешить было ни к чему, так как Распутин предупредил еще раньше Юсупова, что шпики всех категорий покидают его квартиру после 12-ти ночи, и, следовательно, толкнись Юсупов к Распутину до половины первого, он как раз мог напороться на церберов, охранявших "старца". Закончив чаепитие, мы постарались придать столу такой вид, как будто его только что покинуло большое общество, вспугнутое от стола прибытием нежданного гостя.
В чашки мы поналивали немного чаю, на тарелочках оставили кусочки пирожного и кекса, и набросали немного крошек около помятых несколько чайных салфеток; все это необходимо было, дабы, войдя, Распутин почувствовал, что он напугал дамское общество, которое поднялось сразу из столовой в гостиную наверх.
Приведя стол в должный вид, мы принялись за два блюда с пти-фурами. Юсупов передал д-ру Лазаверту несколько камешков с цианистым калием, и последний, надев раздобытые Юсуповым перчатки, стал строгать ножем яд в тарелку, после чего, выбрав все пирожные с розовым кремом (а они были лишь двух сортов: с розовым и шоколадным кремом) и отделив их верхнюю половину, густо насьщал в каждое яду, после чего, наложив на них снятые верхушки, придал им должный вид. По изготовлении розовых пирожных, мы перемешали их на тарелках с коричневыми, шоколадными, разрезали два ро-зовых на части и, придав им откусанный вид, положили к некоторым приборам.
Засим Лазаверт бросил перчатки в камин, мы встали из-за стола и, придав некоторый беспорядок еще и стульям, решили подняться уже наверх. Но, помню как сейчас, в эту минуту сильно задымил камин, в комнате стало сразу угарно и пришлось провозиться по крайней мере еще десять минут с очисткой в ней воздуха.
Мы поднялись в гостиную, Юсупов вынул из письменного стола и передал Дмитрию Павловичу и мне но склянке с цианистым калием в растворенном виде, каковым мы должны были наполнить до половины две из четырех рюмок, стоявших внизу в столовой за бутылками, через двадцать минут после отъезда Юсупова за Распутиным.
Лазаверт облачился в свой шоферский костюм, Юсупов надел штатскую шубу, поднял воротник и, попрощавшись с нами, вышел. Шум автомобиля дал нам знать, что они уехали, и мы молча принялись расхаживать по гостиной и тамбуру у лестницы вниз. Было тридцать пять минут первого. Поручик С. пошел проверить, в порядке ли граммофон и наложена ли пластинка: все было на месте. Я вынул из кармана отдавливавший его мой тяжелый "соваж" и положил его на стол Юсупова.
Время шло мучительно долго. Говорить не хотелось. Мы изредка лишь перебрасывались отдельными словами и, посоветовавшись о том, можно ли курить и не дойдет ли дым сигары или папиросы вниз (Распутин не хотел, чтобы сегодня в день его посещения, у князя Юсупова были гости-муж-чины), стали усиленно затягиваться: я сигарой, а С. и Дмитрий Павлович папиросами.
Без четверти час великий князь и я. спустившись в столовую, налили цианистый калий, как было условлено, в две рюмки, причем Дмитрий Павлович выразил опасение, как бы Феликс Юсупов, угощая Распутина пирожными, не съел бы второпях розового и, наливая вино в рюмки, не взял бы по ошибке рюмки с ядом.
"Этого не случится,- заметил я уверенно великому князю,- Юсупов отличается, как я вижу, громадным самообладанием и хладнокровием". Исполнив свое дело, мы вновь поднялись наверх, чутко прислушиваясь к малейшим звукам, доходившим с улицы.
"Едут'" - полушепотом заявил я вдруг, отходя от окна.
Поручик С. кинулся к граммофону и через несколько секунд раздался звук американского марша "янки-дудль". который и посейчас, по временам. преследует меня.
Еще мгновение - слышим сухой стук автомобиля уже во дворе, хлопаю-щуюся дверцу автомобиля, топот встряхивающих снег ног внизу и голос Распу-тина: "Куда, милой?".
Засим дверь от столовой закрылась за обоими приехавшими и через несколько минут снизу по лестнице поднялся к нам д-р Лазаверт в своем обыкновенном костюме, снявший и оставивший внизу шоферскую цоху. папаху и перчатки.
Затаив дыхание, мы прошли в тамбур и стали у перил лестницы, ведущей вниз, друг за другом в таком порядке: первым к лестнице я, с кастетом в руках. за мною великий князь, за ним поручик С., последним д-р Лазаверт. Мне трудно определить, сколько времени в напряженнейшем ожидании провели мы в застывших позах у лестницы, стараясь не дышать, не двигаться и вслуши-ваясь буквально в каждый шорох, происходивший внизу, откуда доносились к нам голоса разговаривавших, то порою в виде односложных звуков, то в связной речи, но расслышать того. что говорилось, мы не могли; полагаю, что мы простояли у лестницы не менее получаса, бесконечно заводя граммофон, который продолжал играть все тот же "янки-дудль".
Того, чего мы ожидали, не произошло, а ожидали мы хлопанья пробок и откупоривания Юсуповым бутылок, стоявших, как я уже сказал, внизу. Это должно было стать показателем, что дело идет на лад, и что через несколько минут после этого Распутин окажется трупом. Но... время шло. мирная беседа внизу продолжалась, а собеседники, очевидно, не пили и не ели еще ничего.
Наконец, слышим дверь снизу открывается- Мы на цыпочках бесшумно кинулись обратно в кабинет Юсупова, куда через минуту вошел и он.
"Представьте себе, господа,- говорит.- ничего не выходит, это животное не пьет и не ест. как я ни предлагаю ему обогреться и не отказываться от моего гостеприимства".
Что делать?
Дмитрий Павлович пожал плечами: "Погодите, Феликс: возвращайтесь обратно, попробуйте еще раз, и не оставляйте его одного, неровен час, он поднимется за вами сюда и увидит картину, которую менее всего ожидает, тогда придется его отпустить с миром или покончить шумно, что чревато последствиями".
"А как его настроение'.'"- спрашиваю я у Юсупова.
"Н-неважное,- протягивая, отвечает последний.- Можете себе представить, он как будто что-то предчувствует".
"Ну, идите, идите. Феликс! - заторопил Юсупова великий князь.- Время уходит".
Юсупов опять спустился вниз , а мы вновь заняли в том же порядке свои места у лестницы.
Прошло еще добрых полчаса донельзя мучительно уходившего для нас времени, когда, наконец, нам ясно послышалось хлопанье одной за другой двух пробок, чвон рюмок, после чего говорившие до этого внизу собеседники вдруг замолкли.
"Пьют.- прошептал мне над самым ухом Дмитрий Павлович,- ну, теперь уже ждать недолго!"
Мы застыли в своих позах, спустившись еще на несколько ступеней по лестнице вниз- Но... прошло еще четверть часа, а мирный разговор и даже порою смех внизу не прекращались.
"Ничего не понимаю,- разведя руками и обернувшись к великому князю. прошептал я ему.- Что он заколдован что ли. что на него даже цианистый калий не действует!"
Дмитрий Павлович пожал плечами.
"Погодите, слышите, вот, кажется, уже внизу что-то неладно!"
И, действительно, как будто послышался оттуда стон. Но это оказалось аберрацией слуха, и через минуту снизу опять послышалось мирное журчание речи одного из собеседников и односложные слова, по-видимому, со стороны другого.
Мы поднялись по лестнице вверх и всею группою вновь прошли в каби-нет. куда через две или три минуты неслышно вошел опять Юсупов, расстроен-ный и бледный.
"Нет,- говорит,- невозможно! Представьте себе. он выпил две рюмки с ядом. съел несколько розовых пирожных и, как видите, ничего: решительно ничего, а прошло уже после этого минут, по крайней мере, пятнадцать' УМЕ не приложу, как нам быть, тем более, что он уже забеспокоился, почему графиня не выходит к нему так долго, и я с трудом ему объяснил, что еР трудно исчезнуть незаметно, ибо там наверху гостей немного, но что, по все^ вероятиям. минут через десять она уже сойдет; он сидит теперь на диване мрачным, и как я вижу: действие яда сказывается на него лишь в том, что у него бе-зпрестанная отрыжка и некоторое слюнотечение".
"Господа, что вы посоветуете мне?" - закончил Юсупов.
"Возвращайтесь обратно,- заметили мы ему.- яд должен, наконец сделать свое дело, а если тем не менее действие его окажется безрезультат-ным, поднимайтесь к нам по прошествии пяти минут обратно, и мы решим, каг покончить с ним, ибо время уходит, теперь глубокая ночь, и утро может нас застать с трупом Распутина в вашем дворце".
Юсупов медленно вышел и прошел вниз.
В это время я обратил внимание на то. что доктора Лазаверта не1 среди нас. Еще несколько раньше я заметил, что этот крепчайшего тело-сложения человек чувствует себя от волнения положительно дурно: он те нервно шагал по кабинету, апоплексически краснея и в изнеможении опускаяс! в глубокие кресла под окном, то хватался за голову, обводя нас всех блуждаю-щим взглядом.
"Что с вами, доктор?" - спросил я его.
"Мне дурно! - ответил он полушепотом,- у меня чрезвычайно напряже-ны нервы. Мне кажется, я не выдержу. Я никогда не думал, что я так мало-способен держать себя в руках. Поверите ли, меня сейчас может повалит! пятилетний ребенок".
Я крайне удивился, ибо, за все время пребывания в моем отряде д-ра Лазаверта, неоднократно работавшего на передовых позициях не только под орудий-ным. но и под пулеметным огнем неприятеля, за что он был награжден двумя георгиевскими крестами, он проявил себя человеком большой выдержки, самообладания и несомненного мужества.
"Да,- подумал я,- храбрость там одно, а здесь совсем другое". "Где Лазаверт?" - спросил я поручика С. по уходе Юсупова. "Не знаю,- ответил последний,- должно быть у автомобиля'" "Странно",- подумал я и намеревался уже спуститься за ним. как вдруг увидел его бледным, осунувшимся , входящим в дверь кабинета.
"Доктор, что с вами?" - воскликнул я.
"Мне стало дурно,- прошептал он.- я сошел вниз к автомобилю и упал в обморок, к счастью ничком, снег охладил мне голову, и, только благодаря этому, я пришел в себя. Мне стыдно, В. М., но я решительно ни к чему не гожусь".
"Доктор, доктор,- проходя в это время мимо нас и качая головой, промолвил Дмитрий Павлович,- вот не сказал бы!"
"Ваше высочество'"- разводя руками и как бы извиняясь, ответил Лазаверт,- виноват не я, а моя комплекция".
Мы оставили Лазаверта в покое, предоставив его самому себе, и стали ждать.
Через минут пять Юсупов появился в кабинете в третий раз:
"Господа,- заявил он нам скороговоркой,- положение все то же: яд на него или не действует, или ни к чорту не годится; время уходит, ждать больше нельзя; решим, что делать? Но нужно решать скорее, ибо гад выражает крайнее нетерпение тому, что графиня не приходит, и уже подозрительно относится ко мне".
"Ну что ж,- ответил великий князь,- бросим на сегодня, отпустим его с миром, может быть удастся сплавить его как-нибудь иначе в другое время и при других условиях".
"Ни за что!" - воскликнул я.- Неужели вы не понимаете, ваше высо-чество, что выпущенный сегодня, он ускользает навсегда, ибо разве он поедет к Юсупову завтра, если поймет, что сегодня был им обманут. Живым Распутин отсюда,- отчеканивая каждое слово, полушепотом продолжал я,- выйти не может, не должен, и не выйдет".
"Но как же быть?"- заметил Дмитрий Павлович.
"Если нельзя ядом,- ответил я ему,- нужно пойти ва-банк, в открытую, спуститься нам или всем вместе, или предоставьте мне это одному, я его уложу либо из моего "соважа", либо размозжу ему череп кастетом. Что вы скажете на это"?
"Да,- заметил Юсупов.- если вы ставите вопрос так, то, конечно, при-дется остановиться на одном из этих двух способов".
После минутного совещания мы решили спуститься вниз всем и предоста-вить мне уложить его кастетом, а Лазаверту, на всякий случай , Юсупов в руки всунул свою каучуковую гирю, хотя первый и заявил ему, что он едва ли будет в состоянии что-либо сделать, ибо так слаб, что еле передвига-ет ноги.
Приняв это решение, мы гуськом (со мною во главе), осторожно двину-лись- к лестнице и уже спустились было к пятой ступеньке, когда внезапно Дмитрий Павлович, взяв меня за плечо, прошептал мне на ухо: "АНеп^ег ип тотет!" и, поднявшись вновь назад, отвел в сторону Юсупова. Я, С. и Лаза-верт прошли обратно в кабинет, куда немедленно вслед за нами вернулись Дмитрий Павлович и Юсупов, который мне сказал: "В. М., вы ничего не будете иметь против того, чтобы я его застрелил, будь что будет. Это и скорее, и проще".
"Пожалуйста,- ответил я,- вопрос не в том, кто с ним покончит, а в том , чтобы покончить и непременно этою ночью".
Не успел я произнести эти слова, князь Юсупов быстрым, решительным шагом подошел к своему письменному столу и, достав из ящика его браунинг небольшого формата, быстро повернулся и твердыми шагами направился по лестнице вниз.
Мы молча двинулись вслед за ним и стали на старые позиции, поняв, что сейчас уже ждать придется недолго.
Действительно, не прошло и пяти минут с момента ухода Юсупова, как после двух или трех отрывочных фраз, произнесенных разговаривавшими внизу, раздался глухой звук выстрела, вслед за тем мы услышали продолжи-тельное... А-а-а! - и звук грузно падающего на пол тела .
Не медля ни одной секунды, все мы, стоявшие наверху, не сошли, а буквально кубарем слетели но перилам лестницы вниз. толкнувши стреми-тельно своим напором дверь ^головой; она открылась, но кто-то из нас зацепил штепсель, отчего электричество в комнате сразу потухло .
Ощупью, ошарив стенку у входа, мы зажгли свет, и нам представилась следующая картина: перед диваном в части комнаты, в гостиной, на шкуре белого медведя лежал умирающий Григорий Распутин, а над ним, держа револьвер в правой руке, заложенной за спину, совершенно спокойным стоял Юсупов, с чувством непередаваемой гадливости вглядываясь в лицо им убитого "старца".
Крови не было видно; очевидно, было внутреннее кровоизлияние, и пуля попала Распутину в грудь, но. по всем вероятиям, не вышла.
Первым заговорил великий князь, обратившись ко мне:
"Нужно снять его поскорее с ковра, на всякий случай, и положить на каменные плиты пола, ибо чего доброго, просочится кровь и замарает шкуру, давайте снимем его оттуда".
Дмитрий Павлович взял убитого за плечи, я поднял его за ноги, и мы бе-режно уложили его на пол ногами к уличным окнам и головою к лестнице. через которую вошли.
На ковре не оказалось ни единой капли крови, он был только немного примят упавшим телом.
Молча мы окружили затем труп убитого, которого я сейчас увидел в первый раз в жизни и которого знал до этой минуты только по фотографиям, из кои> одну большую карточку, где Распутин был изображен в кругу своих поклонников из среды петроградской придворной аристократии за чайным столом, полученную мною от командира 3-го стрелк. гвард. полка генерала А. П. Усова, я переснял в большом количестве экземпляров и с оскорбительною надписью для его поклонников, коих фамилии подписал на карточках, раздал в конце ноября членам Государственной Думы и разослал по редакциям всех петроградских газет.
Сейчас я стоял над этим трупом, и меня волновали самые разнообраз-ные и глубокие чувства: но первым из них, как теперь помню, было чувство глубочайшего изумления перед тем, как мог такой, на вид совершенно обыден-ный и отвратительный типа Силена, или Сатира, мужик, влиять на судьбы России и на ход жизни великого народа, страна коего в сущности представляет часть света, а не государство.
"Чем околдовал ты, негодяй,- думал я,- и царя и царицу? Как завладел ты царем до такой степени, что твоя воля стала его волею: что ты был факти-ческим самодержцем в России, обратив помазанника Божьего в послушного , беспрекословного исполнителя твоей злонамеренной воли и твоих хищни-ческих аппетитов". И стоя здесь над этим трупом, я невольно припомнил рассказ Юсупова о том, чем угощал царя, через посредство своего приятеля тибетского лекаря Бадмаева, Распутин.
"Зачем ты, Феликс,- сказал как-то раз Распутин Юсупову,- не бываешь у Бадмаева, нужный он человек, полезный человек, ты иди к нему, милой, больно хорошо он лечит травочкой, все только травочкой своею".
"Даст он тебе махонькую, ма-хонькую рюмочку настойки из травушки своей, и у-ух! как бабы тебе захочется, а есть у него и другая настоечка. и того меньше рюмочку даст он тебе. попьешь ты этой настоечки в час, когда на душе у тебя смутно, и сразу тебе все пустяком покажется, и сам сделаешься ты такой добренькой, до-бренькой, такой глу-пенькой и будет тебе все равным равно".
"Не этой ли настойкою,-думал я, стоя над трупом Распутина,-угощал ты в последнее время постоянно русского царя, отдавшего бр^пды правления над великой Россией и над своим народом Змею Горынычу, роковой для России женщине, супруге своей Александре Федоровне, возомнившей себя второй Екатериною Великой, а тебя, государь, приравнявшею к Петру III и непостес-нявшейся в письме своем к великой княгине Виктории Федоровне написать ей, что бывают моменты в истории жизни народов, когда при слабоволии законных их правителей, женщины берутся за кормило правления государст-вом, ведомым по уклону мужскою рукою, и что Россия такие примеры знает..."
Я стоял над Распутиным, впившись в него глазами. Он не был еще мертв: он дышал, он агонизировал.
Правой рукою своею прикрывал он оба глаза и до половины свой длинный, ноздреватый нос, левая рука его была вытянута вдоль тела; грудь его изредка высоко подымалась, и тело подергивали судороги. Он был шикарно, но по-мужицки одет: в прекрасных сапогах, в бархатных навыпуск брюках, в шелковой, богато расшитой шелками цвета крем, рубахе, подпоясанной мали-новым с кистями, толстым, шелковым шнурком.
Длинная черная борода его была тщательно расчесана и как будто блесте-ла или лоснилась даже от каких-то специй.
Не знаю, сколько времени простоял я здесь; в конце концов раздался голос Юсупова; <.Ну-с. господа, идемте наверх, нужно кончать начатое!" Мы вышли из столовой, погасив в ней электричество и притворив слегка двери.
В гостиной, поочередно, поздравив Юсупова с тем, что на его долю выпала высокая честь освобождения России от Распутина, мы заторопились окончанием нашего дела.
Был уже четвертый час ночи и приходилось спешить.
Поручик С. наскоро облачился поверх своей военной шинели в шикарную меховую шубу Распутина, надел его боты и взял в руки его перчатки: вслед за ним Лазаверт, уже несколько оправившийся и как будто успокоившийся, облачился в шоферское одеяние, и оба они, предводительствуемые великим князем Дмитрием Паи-юничем, сели в автомобиль и уехали на вокзал к моему поезду с тем, чтобы сжечь одежду Распутина в моем классном вагоне, где к этому часу должна была топиться печь. после чего им полагалось на извоз-чике доехать до дворца неликого князя и оттуда на его автомобиле приехать за телом Распутина в юсуповский дворец.
Мы с Феликсом Юсуповым остались вдвоем и то ненадолго: он через тамбур прошел на половину своих родителей, коих в Петрограде, как кажется , в это время не было , а я , закурив сигару , стал медленно прохаживаться у него в кабинете наверху, в ожидании возвращения уехавших соучастников, с коими предполагалось вместе увязать труп н какую-либо материю и перетащить в автомобиль великого князя .
Не могу определить, долго ли продолжалось мое одиночество, знаю только, что я чувствовал себя совершенно спокойным и даже удовлетворенным, но твердо помню, как какая-то внутренняя сила толкнула меня к письменному столу Юсупова, на котором лежал вынутый из кармана мой "соваж". как я взял его, положил обратно в правый карман брюк и как вслед за сим, иод давлением той же неведомой мне силы, я вышел из кабинета, дверь от коего в тамбур была закрыта, и очутился в тамбуре совершенно без всякой цели.
Не успел я войти в этот тамбур, как мне послышались чьи-то шаги уже внизу у самой лестницы, затем до меня долетел звук открывающейся в столовую, где лежал Распутин, двери, которую вошедший, по-видимому, не прикрыл .
"Кто бы это мог быть?" - подумал я, но мысль моя не успела еще дать себе ответа на заданный вопрос, как вдруг снизу раздался дикий, нечело-веческий крик, показавшийся мне криком Юсупова: "Пуришкевич, стреляйте, стреляйте, он жив! он убегает'"
(продолжение)
|
