| |
|
Архив. Небесспорные истины.
26 ноября к царице приехала великая княгиня Виктория Федоровна, жена великого князя Кирилла Владимировича. Ее родная сестра была королевой Румынской, и благодаря присоединению Румынии к союзникам Виктория Федоровна стала связующим звеном между двумя царствующими домами и ее личные отношения с Их Величествами к этому моменту улучшились. Последнее обстоятельство и толкнуло ее на разговор с царицей. Расцеловавшись при встрече, как обычно, царица спросила, не о Румынии ли хочет поговорить великая княгиня. Виктория Федоровна стала рассказывать все, что она слышала от тех лиц, которых общество выдвигало в состав правительства. Царица разволновалась. Она не соглашалась с княгиней и заявила, что уступка общественности — это первый шаг к гибели. Те, кто требуют уступок, — враги династии. «Кто против нас?— спрашивала царица и тут же отвечала:— Группа аристократов,играющая в бридж, сплетничающая, ничего в государственных делах не понимающая. Русский народ любит государя, любит меня, любит нашу семью, он не хочет никаких перемен». В доказательство своей правоты царица указала на многочисленные письма, полученные ею со всей России от простых людей, от раненых солдат и офицеров. Как последний довод княгиня просила разрешения пригласить на аудиенцию оставшегося у адмирала Нилова ее супруга, великого князя Кирилла Владимировича, который может подтвердить все то, что сказала она. Царица не пожелала. Они расстались. Государыня после разговора пришла к заключению, что «Владимировичи» настроены против нее, против ее влияния на государя. Болезненное воображение говорило, что они мечтают лишь о наследовании престола после смерти наследника. В это же время княгиня Софья Николаевна Васильчикова, жена князя Васильчикова, члена Государственного совета, прислала царице резкое письмо о Распутине. Их Величества были настолько возмущены неуместностью и невежливостью письма, что княгине 2 декабря было предложено выехать в ее имение в Новгородской губернии, куда с ней поехал и муж. Высылка княгини всполошила всю Петроградскую аристократию. Одна из родственниц стала собирать подписи под коллективным протестом. Но многие дамы во главе с почтенной графиней Воронцовой-Дашковой, вдовой покойного наместника Кавказа, были против. Протест не состоялся. Но высланная княгиня получила большое количество сочувственных писем. «Она, мечтательница, думала сделать доброе дело, — говорила о княгине одна знакомая, — но, конечно, она должна была знать, в какой форме следует писать Ее Величеству». Много было тогда и анонимных писем в адрес царицы, а еще больше получала их ее подруга Вырубова. Тогда же с письмом к государю обратился член Государственного совета, обер-егермейстер Иван Петрович Балашов. Сказав много откровенного по текущему моменту, он советовал отстранить царицу и Распутина от всякого влияния на дела. Царица негодовала и упрашивала государя лишить Балашова звания члена Государственного совета. Сделала тогда усилие повлиять на царицу и ее сестра великая княгиня Елизавета Федоровна, По судьбе своего убитого взрывом бомбы мужа, по ужасам последнего немецкого погрома в Москве Елизавета Федоровна хорошо знала, что такое наша политическая борьба. Ее окружение хорошо осведомляло ее о том, что происходит в общественных московских кругах. Близкие люди, друзья и некоторые московские общественные деятели, убедили ее поехать и повлиять на Их Величеств. О том, кто такой Старец и каково его окружение, она отлично знала, зачастую даже с преувеличением, от Тютчевой. 3 декабря к вечеру великая княгиня приехала в Царское Село. Она хотела поговорить с государем, но царица категорически заявила, что он очень занят, завтра утром уезжает в ставку и увидеться с ним невозможно. Тогда Елизавета Федоровна стала говорить с царицей-сестрой. Она старалась открыть ей глаза на все происходящее в связи с Распутиным. Произошел серьезный спор, окончившийся разрывом. Александра Федоровна приняла тон императрицы и попросила сестру замолчать и удалиться. Елизавета Федоровна, уходя, сказала ей : «Вспомни судьбу Людовика XVI и Марии-Антуанетты». Утром Елизавета Федоровна получила от царицы записку о том, что поезд ее уже ожидает. Царица с двумя старшими дочерьми проводила сестру. Больше они не виделись. О том, что произошло в действительности между сестрами, даже во дворце знали лишь немногие, самые близкие лица. В Москве из окружения великой княгини в общественные круги сразу же проник слух, что княгиня потерпела полную неудачу. Распутин был в апогее своего влияния. Это только усилило и без того крайне враждебное отношение к царице. В Москве больше, чем где-либо царицу считали главной виновницей всего происходящего, и оттуда этот слух распространялся повсюду. От самой же великой княгини близкие люди узнали и о последней ужасной фразе, брошенной сестре. Та фраза стала известна даже французскому послу Палеологу. Надо полагать, что это последнее свидание двух сестер и было причиной тому, что великая княгиня Елизавета Федоровна так сочувственно отнеслась к убийству Старца, а после революции даже не сделала попытки повидаться с царской семьей. 4 декабря государь с наследником выехал в ставку. Накануне Их Величества были у Вырубовой и встречались с Распутиным. Прощаясь, государь хотел, чтобы Григорий перекрестил его, но Распутин как-то странно сказал: «Нет, сегодня ты меня благослови». Больше его государь уже не видел. 6 декабря, в день Ангела, император назначил великую княжну Ольгу Николаевну шефом 2-го Кубанского пластунского батальона, а великого князя Бориса Владимировича шефом 5-го батальона. В тот день в ставке почему-то ждали дарования государем конституции, которой объявлено, конечно, не было. Вероятно, кто-то пустил этот слух, слыша кое-что о готовящемся особом Высочайшем приказе. Приказ был подписан 12-го декабря. Приказ носил характер политического и явился ответом на вздорные сплетни о сепаратном мире. В нем говорилось, что Германия истощена, предлагает союзникам вступить в переговоры о мире, но что время еще не наступило, и что мир может быть принят «лишь после изгнания врага из наших пределов». Приказ был краток, академичен и прошел совсем незамеченным. Автором приказа являлся генерал Гурко, а в составлении политической части принимал участие его брат, член Государственного совета. Находившийся тогда в ставке Главноуполномоченный Красного Креста Кауфман-Туркестанский взял на себя смелость доложить государю о пагубном влиянии Распутина. Государь выслушал доклад спокойно, поблагодарил Кауфмана, проводил его до дверей кабинета, а через несколько дней Кауфман отправлен из ставки в Петроград. Случай этот широко комментировался затем в Петрограде. Между тем вся организованная общественность, уже переставшая при никчемном министре внутренних дел Протопопове бояться правительства, перешла в дружное наступление. С 9-го по 11-е декабря в Москве был сделан ряд попыток собраний съездов земского и городского союзов. По распоряжению Протопопова полиция старалась помешать им состояться. Но съезды все-таки приняли заготовленные резолюции и разослали их по всей России. Резолюция земского съезда, принятая под председательством князя Львова, требовала создания нового правительства, ответственного перед народным представительством. Представители того же земского союза, союза городов, военно-промышленных комитетов, московского биржевого комитета, хлебной биржи и кооперативов выпустили резолюцию явно революционного характера. Резолюция объявляла: «Отечество в опасности» и говорила между прочим: «Опираясь на организующийся народ, Государственная дума должна неуклонно довести начатое великое дело борьбы с нынешним политическим режимом до конца. Ни компромиссов, ни уступок. Пусть знает армия, что вся страна готова сплотиться для того, чтобы вывести Россию из переживаемого ею гибельного кризиса». Съезд представителей областных военно-промышленных комитетов принял 14 декабря резолюцию, которой призывал на борьбу за создание ответственного министерства, призывал все общественные организации «не терять бодрости и напрячь все свои силы в общей борьбе за честь и свободу страны». В заключение съезд обращался к армии и говорил: «В единении усилий страны и армии лежит залог победы над общим врагом и скорейшего водворения в России, требуемого всем народом, измененного политического строя». Рабочая делегация совещания областных военно-промышленных комитетов 13—15 декабря пошла в своих требованиях еще дальше. Она требовала использования текущего момента «для ускорения ликвидации войны в интересах международного пролетариата». Заявляла, что пролетариат должен бороться за заключение мира без аннексий и контрибуций и что очередной задачей для рабочего класса является «решительное устранение нынешнего режима и создание на его месте Временного правительства, опирающегося на организующийся самостоятельный и свободный народ». В Москве в первый день недопущения съездов после 10 часов вечера у князя Львова собрались по его приглашению Федоров, Челноков, Кишкин и Хатисов. Князь Львов обрисовал общее положение дел и как выход из него, предложил свержение государя Николая II и замену его новым государем, ныне великим князем Николаем Николаевичем, а также формирование ответственного министерства под председательством его — князя Львова. Свою кандидатуру князь мотивировал желанием большинства земств. Государя Николая II предполагалось вывезти за границу, царицу заключить в монастырь. Поговорить с великим князем Николаем Николаевичем было поручено Хатисову. При согласии великого князя Хатисов должен был прислать Львову телеграмму, что «госпиталь открывается», при несогласии — что «госпиталь не будет открыт». Хатисов это предложение принял и через несколько дней выехал в Петроград, а затем в Тифлис, где и выполнил данное ему поручение. Против правительства выступило и объединенное дворянство, считавшееся до сих пор опорой трона. На съезде 28 ноября новым председателем был избран вместо Струкова Самарин. А в принятой 1 декабря резолюции говорилось о том, что «Необходимо решительно устранить влияние темных сил на дела государственные, создать правительство сильное, русское по мысли и чувству, пользующееся народным доверием и способное к совместной работе с законодательными учреждениями». За оппозиционную резолюцию из 126 участников проголосовало 121. Правого депутата Маркова даже не допустили на съезд. Среди депутатов-оппозиционеров съезда некоторые носили придворные мундиры. В пылу спора Крупенский крикнул одному из них: «Да вы, господа, прежде чем делать революцию, снимите ваши придворные мундиры. Снимите их, а потом и делайте революцию».
В ночь на 17 декабря 1916 года в России произошло самое важное политическое событие последнего царствования — убийство Распутина. Убийство описано и разобрано в моей монографии «Распутин», опубликованной в Париже в 1935 году. Здесь мы остановимся лишь на тех ужасных и пагубных последствиях для России, которые были результатом этого убийства. Продиктованное любовью к Родине, наивно задуманное с целью спасения России, плохо продуманное, выполненное гадко и аморально, это убийство явилось не спасением России, а началом ее гибели. Стрельба по Распутину была первым выстрелом русской революции. По словам поэта Блока, «пуля, прикончившая Распутина, попала в самое сердце царствующей династии». Поэт был прав, но он не сказал всей истины. Та пуля убила не только царя и его семью и многих членов династии, но убила и весь политический и социальный строй императорской России и нанесла глубочайшую рану нашей Родине. Психоз кровавого военного времени, атмосфера сплетен, самонадеянность молодежи, политическая наивность и большая доля аморальности и авантюризма обусловили выполнение этого убийства, не говоря о возможном влиянии и еще одной силы, игравшей большую роль в русской революции. Распутин был убит в квартире молодого князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона, в доме его отца на Мойке в Петрограде. Убийство было задумано молодым Юсуповым и явилось результатом заговора, в котором кроме Юсупова участвовали великий князь Дмитрий Павлович и член Государственной думы Пуришкевич. В ту ночь князь Юсупов, прельстив Распутина обещанием познакомить его со своей женой (которая в действительности находилась в Крыму), привез его к себе в гости, где для него уже была приготовлена западня. Юсупов услаждал Распутина пением цыганских романсов под аккомпанемент гитары и угощал его усердно отравленным цианистым калием вином и пирожными. Распутин пил и ел много, но яд не действовал. Обескураженный хозяин посоветовался с находившимися наверху сообщниками, откуда слышались и голоса, и смех, и звуки граммофона, и решил воспользоваться револьвером. Заинтересовав Распутина красивым распятием, он дважды выстрелил в него в тот момент, когда тот рассматривал его. Тяжело раненный, Распутин упал, но, когда Юсупов стал ощупывать его, он очнулся и поднялся. Юсупов в ужасе убежал к сообщникам. Распутин же вышел во двор и побежал к воротам. За ним погнался Пуришкевич, выстрелил по нему несколько раз и добил его окончательно. С Юсуповым произошел нервный припадок. Труп внесли в дом. Между тем во двор пришел привлеченный выстрелами постовой городовой и справлялся, в чем дело. Ему ответили сначала, что ничего не случилось, а затем позвали в комнаты и там Пуришкевич, назвав себя, объявил ему, что он убил Распутина и просил никому об этом не докладывать. Городовой ушел. Труп завернули в ковер и свезли на Петровский мост, что через Неву, где и бросили в реку, в полынью, которая была заранее облюбована Пуришкевичем. Все это сделали Пуришкевич и служившие у него в санитарном поезде доктор Лазаверт, поручик Сухотин и солдат из поезда. Отвез же их туда с трупом великий князь Дмитрий Павлович на своем автомобиле, сам им управляя. Казалось, что теперь в буквальном смысле и концы в воду. Но это только казалось. Окончив операцию, великий князь отвез спутников в город, распрощался с ними около своего дворца, и они уехали в свой поезд. Князь передал автомобиль прислуге. Убирая автомобиль, прислуга обнаружила одну калошу-бот Распутина и заметила, что коврик запачкан кровью. Доложили об этом князю. Он приказал калошу и коврик сжечь, вызвал, состоявшего при нем прежнего воспитателя генерала Лайминга. Ему он рассказал обо всем, что случилось, и лег спать. В квартире Распутина часов с семи утра 17-го числа началась тревога. Распутин не возвращался. Дочери, племянница Акулина стали волноваться, наводили справки по телефону у знакомых. Его нигде не было, исчез. Приехал Симанович, епископ Исидор. Стали искать. Предупредили по телефону Вырубову и передали ей, что прошел слух, что Распутин убит. Взволнованная Вырубова отправилась во дворец и рассказала о случившемся императрице. Вскоре и министр Протопопов доложил по телефону, что Распутин исчез и что есть основания предполагать, что он убит ночью во дворце князя Юсупова, что в дело замешаны великий князь Дмитрий Павлович, Пуришкевич и еще несколько лиц, полиция производит розыск. Царица была потрясена. Ведь если это правда, то все погибло : и больной сын, и государь, и вся Россия, все, все. Кошмарному известию не хотелось верить. Этого не может быть, это какое-то недоразумение. Царица надеялась, молилась и просила Протопопова действовать энергичнее. К себе государыня вызвала Лили Ден. Шли беспрерывные переговоры с Петроградом, откуда разные лица сообщали все новые и новые сведения о слухах в городе. К уже написанному очередному письму государю императрица приписала следующие строки карандашом : «Мы сидим все вместе. Ты можешь себе представить наши чувства, мысли — наш Друг исчез. Вчера А. видела его, и он ей сказал, что Феликс просил его приехать к нему ночью, что за ним заедет автомобиль, чтобы он мог видеть Ирину. Автомобиль заехал за ним : военный автомобиль с двумя статскими. И он уехал. Сегодня огромный скандал в юсуповском доме. Большое собрание. Дмитрий, Пуришкевич пьяные. Полиция слышала выстрелы. Пуришкевич выбежал, крича полиции, что наш Друг убит. Полиция приступила к розыску, и тогда следователь вошел в юсуповский дом — он не смел этого сделать раньше, так как там находился Дмитрий. Феликс намеревался сегодня ночью выехать в Крым, я попросила Калинина ( Протопопова ) его задержать. Феликс утверждает, будто он не являлся в его дом и что он никогда не звал его. Это, по-видимому, была западня. Я все еще полагаюсь на Божье милосердие, что его только увезли куда-нибудь. Калинин делает все, что может. Я не могу, я не хочу верить, что его убили. Да смилуется над нами Бог. Такая отчаянная тревога, я спокойна — не могу этому поверить. Приезжай немедленно». Не имея около себя тогда ни одного серьезного человека, императрица в 4 часа 37 минут отправила государю телеграмму с просьбой прислать генерала Воейкова. Днем государыне доложили, что князь Юсупов просит принять его. Государыне уже раньше было доложено, что Юсупов побывал у градоначальника и министра юстиции и уверил их в своей невиновности. Используя свое родство с династией, а также обладая необыкновенным шармом и великосветской беззастенчивостью, князь Юсупов не только покорил и генерала Балка, и министра Макарова, но и в полном смысле одурачил их. Градоначальник отменил распоряжение об обыске в его квартире, а министр юстиции закрыл уже начатое было следствие и обнадежил князя в полной его неприкосновенности и в праве уехать из Петрограда. Полный уверенности в своем положении, князь, прася аудиенции у государыни, хотел обмануть и Ее Величество. Но государыня приказала в приеме отказать и предложить Юсупову сообщить ей письмом, что ему нужно. Приехав к великому князю Дмитрию Павловичу, Юсупов начал сочинять свое письмо вместе с князем и с вызванным на помощь Пуришкевичем. Письмо было составлено и к вечеру доставлено с нарочным во дворец. Вот его содержание : «Ваше Императорское Величество, спешу исполнить Ваше приказание и сообщить Вам все то, что произошло у меня вчера вечером, чтобы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возложено. По случаю новоселья, ночью 16 декабря я устроил у себя ужин, на который пригласил своих друзей, нескольких дам. Великий князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12 часов ночи мне позвонил Григорий Ефимович, приглашал ехать с ним к цыганам. Я отказался, говоря, что у меня самого вечер, и спросил, откуда он звонит. Он ответил: «Слишком много хочешь знать» — и повесил трубку. Когда он говорил, то было слышно много голосов. Вот все, что я слышал в этот вечер о Григорие Ефимовиче. Вернувшись к своим гостям, я им передал мой разговор по телефону, чем вызвал у них неосторожные замечания. Вы же знаете, Ваше Величество, что имя Григория Ефимовича во многих кругах было весьма непопулярно. Около трех часов мои гости начали разъезжаться и, попрощавшись с великим князем и двумя дамами, я с другими пошел в свой кабинет. Вдруг мне показалось, что где-то раздался выстрел. Я позвал человека и приказал ему узнать, в чем дело. Он вернулся и сказал, что слышен был выстрел, но неизвестно откуда. Тогда я сам пошел во двор и лично спросил дворника и городового, кто стрелял. Дворники сказали, что пили чай в дворницкой, а городовой сказал, что слышал выстрел, но не знает, кто стрелял. Тогда я пошел домой, велел позвать городового и сам позвонил Дмитрию Павловичу, спросил, не стрелял ли он. Он мне ответил смеясь что, выходя из дому, он выстрелил несколько раз в дворовую собаку и что с одной дамой сделался обморок. Когда я ему сказал, что выстрелы вызвали тревогу, он мне ответил, что этого быть не может, так как никого другого не было. Я позвал человека, пошел сам во двор и увидел одну из наших дворовых собак, убитой у забора. Тогда я приказал человеку зарыть ее в саду. В четыре часа все разъехались, и я вернулся во дворец великого князя Александра Михайловича, где я живу. На другой день, т.е. сегодня утром, я узнал об исчезновении Григория Ефимовича, которое связывают с моим вечером. Затем мне рассказали, что как будто видели меня у него ночью и что он со мной уехал. Это сущая ложь, так как весь вечер я и мои гости не покидали дома. Затем мне говорили, что он кому-то сказал, что поедет на днях познакомиться с Ириной. В этом есть доля правды, так как, когда я его видел в последний раз, он просил меня познакомить его с Ириной и спрашивал, тут ли она. Я ему сказал, что жена в Крыму, но приезжает числа 15-го или 16 декабря. 14-го вечером я получил от Ирины телеграмму, в которой она сообщила, что заболела, и просит меня приехать вместе с ее братьями, которые выезжали вечером. Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясен всем случившимся и до какой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся. Остаюсь глубоко преданный Вашему Величеству Феликс». «Когда письмо было закончено и запечатано,— писал позже Пуришкевич,— Дмитрий Павлович вышел из кабинета, чтобы отправить его по назначению, но мы все трое чувствовали некоторую неловкость друг перед другом, так как все написанное в письме было продуманной ложью и выставляло нас в виде незаслуженно оскорбленной добродетели». Пуришкевич слишком снисходителен. У каждого порядочного человека письмо это вызывает брезгливое, презрительное чувство. Государыню письмо не обмануло и не ввело в заблуждение, на что рассчитывали его составители. Оно лишь явилось беспощадной характеристикой, написанной себе самому князем Юсуповым. Государыня приказала ей остаться ночевать во дворце. Лили Ден попросила переночевать у Анны Александровны и утром явиться во дворец и выполнять, что надо по части приемов.
Вернуться к оглавлению "Архива" | |
