Murders

Смерть, идущая по следу...

©А.И.Ракитин, 2010-2011 гг. ©"Загадочные преступления прошлого", 2010-2011 гг.

16. Фальсификация или халатность? (окончание главы)

Для того чтобы читатель понял, насколько юридические представления 1950-х гг. отличались от нынешних, сделаем небольшое отступление. Летом 1953 г. был арестован, а впоследствии и расстрелян Лаврентий Павлович Берия.

Ныне материалы следствия и суда над ним официально открыты и никакой тайны не представляют. Это поразительный документ, изучая который просто диву даешься, как Генеральный Прокурор СССР мог допускать такие безобразные ляпы. Берию арестовали 26 июня 1953 г., "Постановление об избрании меры пресечения", то бишь содержании под стражей, датировано 3 июля, а вот "Постановление о привлечении в качестве обвиняемого"... аж 8 июля 1953 г.! С точки зрения современных представлений все должно быть прямо наоборот - сначала надо оформить постановление о признании человека обвиняемым, затем - написать ордер на арест и лишь после этого брать бедолагу под стражу. Заметьте, речь идет о расследовании, которое возглавлял лично Генпрокурор СССР Руденко! Это расследование по всем меркам должно быть образцовым! Конечно, оно политически ангажировано и исход его предопределен, но... как может допускать такие грубейшие ляпы сам Генпрокурор, а ведь именно он подписывал упомянутые выше документы?!
     Ответ прост - цена всем этим документам была в те годы полушка в базарный день. Независимой адвокатуры не существовало... да что там - и прокуратуры независимой тоже не существовало... и судебная система лишь повторяла вердикты, вынесенные партийными органами. Поэтому не надо переоценивать значимость всех этих прокурорских бумаженций - "постановлений" и всего прочего.^ Писали как Бог на душу положит, и никому не приходило в голову искать в этом глубокий скрытый смысл.
     Итак, как же развивались события на самом деле?
     Да очень просто: 26 февраля 1959 г., как известно, были най- дены изрезанная ножами палатка группы Игоря Дятлова и первые трупы, а на следующий день прокурор Ивделя Темпалов уже находился на перевале и вовсю работал. В деле имеется радиограмма, отправленная в 15:10 по московскому времени 27 февраля, в которой штабу поисковой операции сообщалось о том, что "прокурор с Масленниковым опознают людей, продолжаются поиски остальных" (т. 1, с. 148), а есть также и официальный протокол допроса прокурора Темпалова прокурором-криминалистом Ивановым, в котором Темпалов собственноручно написал следующее: "27 февраля 1959 г. мне сообщили, что обнаружен один труп на горе 1079 (т. е. на Холат-Сяхыл - А. Р.) и найдена палатка студентов-туристов. Я немедленно вылетел на вертолете на высоту 1079" (т. 1, с. 310). Как видим, никакого противоречия в этих документах нет, напротив, они прекрасно дополняют друг друга. 26 февраля Темпалова на перевале не было и он никак не мог осмотреть и идентифицировать найденные трупы.
     Между тем в "Постановлении о возбуждении уголовного дела" обнаруженные тела уже названы пофамильно: "на высоте 1079 найдены замерзшими трупы Кривонищенко, Колмогоровой, Дятлова и других студентов-туристов Свердловского политехнического института". Поэтому написан этот документ никак не ранее 27 февраля 1959 г., а скорее, даже 28 февраля, поскольку 27-го числа Василию Ивановичу Темпалову пришлось немало потрудиться и побегать в буквальном смысле этого слова. Он был так загружен в этот день, что не успел осмотреть палатку и следы на склоне, а потому занялся этим лишь на следующий день, так что, скорее всего, 27 февраля ему было совсем не до эпистолярных занятий. Дату же возбуждения уголовного дела - 26 февраля 1959 г. - он указал в своем "Постановлении..." исходя из фактического обнаружения поисковиками палатки и первых трупов. Еще раз подчеркнем - согласно юридической практике того времени подобная датировка документа не была ошибочной, ведь именно в тот день стало известно о гибели людей и именно это событие явилось отправной точкой для начала расследования.
     Формально следствие должно было продлиться 2 месяца, однако в эти сроки уложиться не удалось. Поэтому в конце апреля возникла потребность продлить его на 30 суток. Следователь Иванов, скорее всего, банально пропустил дату подачи областному прокурору ходатайства о продлении сроков следствия и спохватился лишь тогда, когда 26 апреля давно минуло. Произошло это, по-видимому, только 28 или даже 29 апреля 1959 г. Не надо думать, что подобная небрежность невозможна, как раз наоборот - это вполне в стиле Льва Никитича (вспомним, как Участники поисковой операции спустя годы вспоминали, что Иванов на перевале ничего не фотографировал, а праздно ходил, Ссунув руки в карманы. Когда же пришло время улетать, он, спохватившись, попросил студентов отдать ему на время пленки из их фотоаппаратов, дескать, надо к делу приобщить какие-нибудь фотоматериалы. Пленки обещал вернуть владельцам, н0, разумеется, ничего не вернул. Понятно, что с точки зрения ^офессиональной компетентности такое поведение следователя ниже всякой критики). Поэтому, чтобы скрыть собственный огрех, прокурор-криминалист просто немного "подвинул" дату возбуждения уголовного дела к концу месяца. Этой маленькой хитрости никто не заметил, и 30 апреля облпрокурор Клинов санкционировал продление срока следствия до 28 мая.
     Так возникло несоответствие в датах, возбудившее столько подозрений в 21 веке. Как видим, причина весьма прозаична и вполне в духе того времени. Если уж в Москве можно было две недели держать под арестом члена Президиума ЦК КПСС Берию, даже не предъявляя ему формального "Постановления о привлечении в качестве обвиняемого", чего же требовать от областной прокуратуры - там все делалось куда проще и лапидарнее, без лишнего формализма и буквоедства.
        2. В деле имеется секретное поручение начальнику Ивдельского городского отдела милиции К. Бизяеву относительно сбора сведений, в том числе оперативными методами, для проверки информации о возможной причастности манси к убийству туристов в районе четвертого притока Лозьвы. Документ подписан заместителем облпрокурора по спецделам Ахминым и датирован 12 марта 1959 г. В нем можно прочесть: "О результатах оперативной работы прошу ставить в известность прокурора т. Темпалова, который ведет следствие по данному делу". Однако на тот момент следствие уже приняла областная прокуратура и прокурор-криминалист Иванов даже успел съездить на место трагедии. Неужели Ахмин не знал работников своего же аппарата и перепутал Иванова с Темпаловым? Надо сказать, что упомянутое секретное поручение не возбуждало особых страстей исследователей трагедии группы Игоря Дятлова и являлось предметом обсуждения сравнительно узкого круга таковых. Скорее всего, это связано с тем, что подавляющая масса интересующейся публики вообще ничего не знает о его существовании. Между тем документ этот действительно интересен, и прежде всего тем, что наглядно свидетельствует о вовлеченности в расследование значительно большего круга лиц, нежели принято считать. Причина появления данного поручения тоже любопытна - она связана с тем, что правоохранительным органам стала известна довольно необычная информация, о чем Ахмин и сообщил в первом же пункте документа: "Председатель Бурмантовского поселкового совета Макрушин распространяет слух о том, что манси Бахтияров Павел Григорьевич видел, как туристы падали с горы, и рассказывал об этом другим манси еще 17/11-59 г."
     То есть дано явное указание на подозрительную осведомленность местных манси об обстоятельствах гибели каких-то туристов. Правда, сообщается об этом с оговорками, видимо, источник внушал заместителю областного прокурора некоторые сомнения. Неизвестно, в чем там дело, но вполне возможно, что товарищ Макрушин был чем-то скомпрометирован в глазах блюстителей закона и ему не вполне доверяли. Речь, впрочем, не об этом.
     Поскольку в поручении Ахмина прямо говорится о рукописном экземпляре документа, сделанного Ивановым, очевидно, что последний находился в кабинете заместителя облпрокурора при его составлении и обсуждал содержание "поручения". Это выглядит логично - Иванов к тому моменту уже побывал на перевале, провел опознание доставленных в ивдельский аэропорт вещей погибшей группы и, как известно из воспоминаний поисковиков, в то время однозначно придерживался криминальной версии событий. Поэтому информация Макрушина о подозрительных разговорах манси была на редкость своевременна - следствие получало очень хороших подозреваемых. Кроме того, как нам теперь известно, тогда же вел разговоры о причастности местных манси к гибели туристов и секретарь ивдельского горкома КПСС Проданов, вещавший о молельных камнях и мансийских священных землях, а также об утоплении фанатичными мансийскими шаманами женщины-геолога лет тридцать тому назад.
     Но вот тут начинались нюансы, о которых заместитель облпрокурора по спецделам был осведомлен лучше других. Одно дело - обвинить манси в убийстве с целью грабежа или сокрытия факта грабежа, и совсем другое - в убийстве из побуждений религиозного фанатизма. Именно так советская юридическая наука предельно обобщенно именовала так называемые ритуальные преступления. Обвинения, так или иначе связанные с религиозными убеждениями, напрямую относились к "специальным делам" и всегда вызывали крайне болезненную реакцию советских правоохранителей. Прежде всего потому, что затрагивали фундаментальные проблемы религиозной веры и идеологии и тем самым являлись вызовом коммунистической Доктрине. Скрытым вызовом или явным, было даже и неважно, главное заключалось в том, что человек позиционировал себя как личность, противостоящую господствовавшей в обществе атеистической доктрине КПСС. Поэтому одно дело было разоблачить банду грабителей и убийц и совсем другое - секту религиозных фанатиков.
     Ахмин как никто другой понимал, что последнее грозит придать всему расследованию политический оттенок и привлечь к происходившему на северном Урале внимание ЦК КПСС. А это могло быть не очень хорошо для всех. Никита Сергеевич Хрущев уже пообещал показать всем советским людям последнего попа, а тут вдруг выясняется, что мансийский народ настолько архаичен и отстал, что до сих пор не преодолел пережитки родового строя! Это ж какой скандал! В ЦК КПСС не без оснований могут задаться вопросом: неужели свердловский обком партии настолько плохо ведет атеистическое воспитание трудящихся, что отсталые манси до сих пор ходят куда-то там в священные земли на поклон каким-то там молельным камням?!
     Поэтому, думается, зампрокурора по спецделам пригласил следователя-криминалиста Иванова, вернувшегося с перевала, в свой кабинет и хорошенько порасспросил его о состоянии расследования. Выслушав рассказ о разрезанной палатке (а тогда еще думали, что разрезали ее снаружи), о пустой фляжке из-под спирта (а тогда еще не знали, что фляжка была изначально полная и спирт выпили поисковики до появления прокурора Темпалова), о следах на склоне и т. д. и т. п., Ахмин рассказал Иванову об имеющейся информации относительно подозри- тельных разговоров манси. А после этого кратенько предложил подумать, должна ли областная прокуратура влезать в такое мутное дело, как групповое убийство на почве религиозного фанатизма. Не лучше ли будет дистанцироваться от расследования, предоставив прокурору Темпалову самому собирать все шишки? Вполне обоснованный вопрос для крупного чиновника, озабоченного вопросом самосохранения.
     В общем, определенные резоны для того, чтобы областная прокуратура не забирала расследование себе, имелись, и именно этим, как кажется, может быть объяснено упоминание Темпалова в качестве должностного лица, "ведущего следствие по данному делу". Такая формулировка вовсе не признак какого-то таинственного заговора, а лишь свидетельство небольшой аппаратной игры, или, говоря иначе, указание на то, что в областной прокуратуре рассматривали вопрос о возможном самоустранении от расследования, если бы ход следствия завел его в какие-то непредсказуемые дебри.
        3. Непонятно происхождение упомянутого выше секретного документа в адрес Бизяева. На его обратной стороне имеется так называемая "роспись по принадлежности" - так в делопроизводстве того времени именовался перечень получателей документа. В росписи написано следующее: "Исп. 2 экз. 1 - в адрес. 2 - в дело. Исп. Иванов. Рукописно. 12/ III - 59 г.", что означает следующее: секретный документ исполнен в двух ' экземплярах, первый направлен начальнику Ивдельского ГОМ Бизяеву, второй, рукописный, оставлен в уголовном деле, ответственным исполнителем которого назначен Иванов. Вроде бы все ясно. Однако в дело вшит именно первый экземпляр, направленный Бизяеву, на котором имеется даже подпись последнего. И это очень странно, потому что данный документ должен был остаться в деле оперативной разработки, начатом ивдельскими милиционерами, и в конечном счете оказаться в их архиве. На каком этапе и для чего документ проделал обратный путь из Ивделя в Свердловск, или он вообще не покидал стен областной прокуратуры и появился в деле лишь с целью имитации бурной деятельности? Вопрос о странных перемещениях машинописного экземпляра секретного "поручения" на самом деле даже проще, чем предыдущий. Понятно, что подобный документ не мог переместиться из Ивделя в Свердловск голубиной почтой, его явно кто-то привез, и сделал это на основании официальных полномочий, а не хищения или ошибки.
     По дате составления видно, что поручение замоблпрокурора появилось в тот момент, когда следствие активно принялось разрабатывать "мансийский след". Известно, что во второй половине марта была арестована группа молодых манси из разных родов, к которым активно применялись меры запугивания и физического давления с целью добиться признательных показаний. Содержались арестованные в Ивделе и работала с ними именно ивдельская милиция. В известном ныне уголовном деле, хранящемся в екатеринбургском ГАСО, имеется несколько протоколов допросов манси - охотников Анямова и трех братьев Бахтияровых, - но это не те манси, что содержались под стражей. Прокуратура явно дожидалась, когда ивдельские милиционеры "дожмут" посаженных в КПЗ (камеры предварительного заключения), чтобы потом закрепить протоколами их признательные показания. И так бы, видимо, и случилось, если бы в первой половине апреля следствие не сделало замысловатый зигзаг, прекратив развивать "мансийский след".
     Почему отказались от "мансийского следа", сейчас в точности не скажет никто. Некоторые исследователи связывают это с поездкой группы свердловских прокуроров в Москву в Прокуратуру РСФСР, мол, именно там были даны некие руководящие установки. На самом деле такое объяснение кажется несколько надуманным, поскольку для получения "руководящих установок" незачем лично отправляться в Мрскву - для этого существуют спецсвязь и областной прокурор, который всегда сумеет найти для подчиненных нужные слова. Но речь сейчас даже не об этом, а о том, что после отказа от "мансийского следа" кто-то из ответственных работников областной прокуратуры мог предусмотрительно избавиться от опасных признаков преступныхдействий ивдельской милиции. А действия эти, напомним, предпринимались во исполнение поручения зампрокурора по спецделам товарища Ахмина. И скорее всего, с его ведома. Поэтому дело оперативной разработки, заведенное ивдельским уголовным розыском, изъяли из спецчасти ивдельского горотдела милиции и вернули в областную прокуратуру. Товарищи из прокуратуры справедливо рассудили, что компромат на самих себя лучше держать в собственном кармане - в случае каких-то осложнений в будущем всегда можно успеть подсуетиться и принять меры для подстраховки (вплоть до уничтожения опасных бумаг). Именно после передачи дела оперативной раз| работки от ивдельской милиции в обл прокуратуру поручение заместителя облпрокурора Ахмина было изъято и приобщено к "дятловскому".
        4. Сторонники версии о фальсификации следственных материалов указывают на отсутствие в документах заключения Ц гистологического исследования биологических материалов, извлеченных из тел Дорошенко, Дятлова, Колмогоровой, Кривонищенко и Слободина (т. е. первой пятерки туристов, найденной еще в феврале-марте 1959 г.). Между тем Юрий ' Ефимович Юдин, привлеченный к опознанию вещей погибшей группы, доставленных в начале марта в Ивдельский аэропорт, в своих воспоминаниях сообщал, что лично участвовал в транспортировке из Ивделя в Свердловск упомянутых биологических образцов (буквально держал банки на коленях во время перелета в вертолете). По мнению сторонников версии о фальсификации, результаты гистологического исследования были удалены из следственных материалов потому, что содержали недвусмысленное указание на прижизненное избиение всех пятерых погибших либо части из них. Когда следствие отказалось от рассмотрения любых криминальных версий и стало склоняться к абстрактной "непреодолимой силе" как виновнице гибели группы, гистологическое исследование вступило в слишком явное противоречие с генеральной линией расследования. Поэтому-то документ и был изъят из дела. Данное замечание справедливо в том смысле, что в уголовном деле действительно должны быть результаты гистологического исследования биологических образцов, извлеченных из тел первой пятерки туристов после их вскрытия в ивдельском морге. Это логично потому, что подобное исследование проводилось в отношении последней четверки погибших, найденных в мае 1959 г., а также потому, что сомневаться в точности воспоминаний Юрия Ефимовича Юдина нет никаких оснований. Потрясение от того, что на его коленях стоят банки с законсервированными в формалине внутренностями товарищей, с которыми он всего-то полтора месяца назад делил, метафорически выражаясь, одну кружку чая, было немалым. Такое воспоминание отложилось бы в голове любого... Но! - и это самое главное - отсутствие в известных материалах Дела результатов гистологического исследования явно бросается в глаза даже при поверхностном ознакомлении с оглавлением 1-го тома. Это уже не фальсификация материалов уголовного расследования, а их банальная утрата. Умышленная или нет - это другой разговор, главное в том, что так документы вообще не фальсифицируют.

     Скорее всего, упомянутые заключения пропали по довольно тривиальной причине - подшитая папка с материалами дела явно неоднократно подвергалась "раздербаниванию", при котором одни документы из нее извлекались, а другие, наоборот, вкладывались. Делалось это, очевидно, для копирования, поскольку, как достоверно известно, материалы следствия пересылались для ознакомления в Москву - в Генеральную Прокуратуру СССР и Прокуратуру РСФСР. Скорее всего, пересылались не все материалы, а только те, что считались существенными и важными с точки зрения выяснения картины происшедшего, - протоколы осмотра места происшествия, опознания вещей, акты СМЭ. То есть отдельные документы извлекались, копировались, возвращались "вдело". Причем их сшивали в единый том довольно небрежно и без всякой самопро- верки. Скорее всего, это делал даже не Иванов. На это явственно указывает довольно забавная ошибка в порядке размещения документов. В самом начале 1-го тома имеется явный ляп, нарушение хронологического порядка, - рукописный "Протокол осмотра вещей", составленный Ивановым 5-7 марта 1959 г., следует перед "Описью одежды и обуви группы Дятлова...", датированной 3 марта. Более того, имеется и другой ляп, связанный с этими документами - упомянутая "Опись одежды и обуви группы Дятлова..." вообще не значится в оглавлении 1-го тома! Что и говорить - перед нами замечательный пример небрежной работы с документами. И как кажется, такой стиль работы являлся нормой для Свердловской областной прокуратуры того времени. В том, что упомянутые огрехи датируются именно тем временем, а не более поздним периодом, можно не сомневаться, поскольку оглавление 1-го тома (если быть совсем точным, то "опись документов, находящихся в следственном деле") явно одного времени с прочими документами. Кроме того, оглавление подписано следователем Ивановым, хотя и написано не его рукой - почерк определенно женский.
     Пропавшие из дела заключения гистологической экспертизы вовсе не являлись принципиально важными для доказательства или опровержения криминальной версии гибели группы. Сомнений в том, что телесные повреждения первой пятерки погибших получены при жизни, в общем-то, нет - это и так ясно из актов СМЭ Возрожденного. Если и надо было что-то прятать из материалов следствия - так это именно акты СМЭ. А потому вряд ли исчезновение заключений гистологической экспертизы должно расцениваться как чей-то злой умысел - более вероятно то, что перед нами очередной образчик присущей Иванову не- брежности в работе.
        5. В материалах дела много нестыковок в деталях, связанных с опознанием вещей, их описанием, определением принадлежности и т. п. Характерный пример: во 2-м томе помещены рукописные записки следователя Иванова, сделанные, видимо, на память или как шпаргалка, на случай последующего составления полноценного документа. Страница 16 второго тома - это описание одежды Людмилы Дубининой, составленное, по всей видимости, либо сразу по извлечении тела из ручья, либо после перевозки тел в Ивдель, но в любом случае - до проведения вскрытия тел (Иванов, как мы знаем, присутствовал при поднятии тел из воды, как, впрочем, и судмедэксперт Возрожденный - они примчались на перевал, получив радиограмму полковника Ортюкова, в которой сообщалось об обнаружении в ручье трупов. Однако непосредственно при вскрытии тел в морге ивдельской ИТК Иванов не присутствовал, хотя в актах СМЭ написано обратное). Итак, читаем запись, собственноруч- но сделанную Ивановым: "На Дубининой. Ковбойка. Свитер белый х/б - не ее. Брюки ее". Сравнивая с описанием одежды, сделанным Возрожденным при проведении вскрытия тела, ви- дим поразительную разницу - на Людмиле Дубининой были два шерстяных свитера, (серовато-коричневый и бежевый) и ни одного хлопчатобумажного. Бежевую одежду можно с определенной натяжкой назвать белой, тем более в неофициальном Документе, но перепутать материал... Тем более что Иванов сделал свою запись явно после опознания вещей, коли уверенно зафиксировал их принадлежность, а значит, имел возможность их внимательно рассмотреть, пощупать, вывернуть наизнанку и т. п. Другой "говорящий" пример искажения результатов следствия находится, по мнению сторонников фальсификации Расследования, в самых первых документах, связанных с опознанием вещей. В "Протоколе опознания вещей", составленном собственноручно Ивановым, зафиксированы "чехлы на ботинки (все изорваны) - 9 пар", а в "Описи одежды и обуви группы Дятлова и имущества, находящегося в камере хранения аэропорта Ивделя" таких чехлов всего л ишь 6,5 пар, т.е. 13 штук. При внимательном изучении материалов дела обнаруживается довольно много несовпадений в описании и определении принадлежности вещей, такое впечатление, что одни вещи в ходе расследования исчезали в никуда, а другие - появлялись ниоткуда. С такого рода примерами не поспоришь, поскольку они соответствуют действительности: разночтений в опознании вещей хватает. Но, касаясь этого вопроса, надо ясно понимать, что проблема определения принадлежности вещей 9 человек далеко не так проста, как может показаться на первый взгляд. Она стократ усложняется, если принять во внимание, что Юрий Юдин - главный их "опознаватель" - провел в компании с погибшими товарищами всего несколько дней и ни разу не ночевал в палатке, т. е. не наблюдал полностью процесс укладки и разборки рюкзаков. При этом он проявил незаурядную зрительную память, верно определив принадлежность большинства вещей членов группы уже в первые дни марта 1959 г. Кстати, то, насколько Юдин не идеален как свидетель, хорошо демонстрирует проблема с очками, найденными среди вещей погибших туристов. Юрий Ефимович не знал, что очками пользовались Людмила Дубинина, Юрий Дорошенко и Николай Тибо-Бриньоль, а потому затруднился в определении принадлежности оч^ов в футляре, найденных в палатке. Впоследствии благодаря изысканиям Майи Пискаревой, современной исследовательницы, которую мы еще не раз упомянем в книге, было установлено, что они принадлежали Тибо-Бриньолю, но это только лишний раз показывает, насколько непростая задача стояла перед Юдиным. А потому ожидать от него исчерпывающе полных и точных ответов было бы просто некорректно и недопустимо.
     Вывод из всего изложенного выше можно сделать один: ко всем несовпадениям в опознании и описании вещей надо подходить не то чтобы снисходительно, но с поправкой на человеческий фактор. Опытный юрист всегда помнит, что свидетель может быть предвзят, а вот улика - всегда объективна. Помимо разного рода несовпадений и ошибок в деле имеются и примеры того, как Иванов вполне добросовестно разбирался в деталях и исправлял допущенные прежде неточности. Хорошая иллюстрация к сказанному - то, как допустив первоначально ошибку в определении суммы денег, которые требовалось возвратить семье Игоря Дятлова, следователь поправил сам себя и добился, чтобы из фондов УПИ отцу погибшего были выданы дополнительно 700 руб. (первоначально была возвращена сумма в 271 руб., однако в дальнейшем следователь настоял на доплате).
     Теперь несколько слов о странном несовпадении числа обув- ных чехлов в двух документах - в одном упоминаются 9 пар, т. е. 18 штук, а в другом - 13 штук, т. е. 6,5 пар. Неточность выглядит, вроде бы, очень интригующе, однако всякая интрига пропадает, если внимательнее приглядеться к датам составления обоих документов. Тот, в котором фигурирует 13 чехлов для обуви, составлялся 3 марта, а опись Иванова, в которой упоминается уже 18 чехлов, - на протяжении 5-7 марта, т. е. это более поздний, а значит, и более точный документ. Легко понять, откуда появились первоначально отсутствовавшие чехлы - в период с 3 по 7 марта их просто довезли с перевала вертолетом (вертолеты между Ивделем и лагерем поисковиков курсировали ежедневно). Поисковики регулярно поднимались к месту установки палатки, поскольку именно с этой точки обычно начинали свое движение по склону с щупами и время от времени находили те или иные мелкие предметы. Последняя находка такого рода была сделана, как известно, аж4 мая, когда со склона Холат-Сяхыл полностью сошел снег (тогда на месте палатки были найдены эбонитовые ножны с заклепками от финки Александра Колеватова).
     Таким образом, вся интрига с подсчетом обувных чехлов получает самое что ни на есть тривиальное и достоверное объяснение, никак не связанное с подозрениями в хитрых манипуляциях злобных прокуроров-"фальсификаторов". Кстати, затронув все эти нюансы, мы вольно или невольно коснулись весьма серьезных деталей трагедии, о которых нам еще придется говорить в других местах этой книги и в другом контексте. 18 изорванных обувных чехлов являются серьезным указанием на определенного рода действия людей в палатке (см. главу "Кто убивал: значимые черты обобщенного портрета убийц на основании предполагаемой поведенческой модели"). А раздельное обнаружение финки Колеватова и ножен к ней (нож в палатке, а ножны - вне ее) позволяют сделать интересные ^воды о характере событий возле палатки и поведении отдельных их участников (см. главу "Последовательность событий на склоне Холат-Сяхыл в первом приближении").
     Но мы пока не станем забегать далеко вперед, а вернемся к теме, вынесенной в заголовок.
        6. В материалах уголовного дела имеется текст физико-тех- нической экспертизы Свердловской СЭС, выявившей следы радиоактивного загрязнения трех предметов одежды, однако нет никаких указаний на то, что следователь Иванов обращался с просьбой об аналогичном исследовании в другие организации. Между тем в интервью кустанайской газете "Ленинский путь" в ноябре 1990 г. Иванов обронил такую фразу: "Сговорившись с учеными УФАНа (Уральского филиала Академии наук СССР), я провел очень обширные исследования одежды и отдельных органов погибших на "радиацию". Причем для сравнения мы брали одежду и внутренние органы людей, погибших в автомобильных катастрофах или умерших естественной смертью. Результаты оказались удивительными". Если была экспертиза в каком-то подразделении УФАНа, то где ее текст? Кустанайские интервью Иванова, данные им незадолго до смерти, довольно любопытны. Если говорить о впечатлении, которое они произвели после первого прочтения, то признаюсь, осталось чувство хорошей, добротной иронии и даже сарказма с серьезным лицом, в стиле известного советского сказочника-сатирика Евгения Шварца. То есть человек говорит вроде бы серьезно, как бы даже размышляет вслух, а по факту - просто издевается над корреспондентом и читателями. Сейчас такой стиль ведения беседы русскоязычная интернет-аудитория обозначает глаголом "троллить". Хотя во времена Иванова подобного словоупотребления не существовало, трудно отделаться от ощущения, что бывший следователь прокуратуры, коммунист, атеист и фронтовик банально издевается над лопоухим корреспондентом и его читательской аудиторией. Дескать, вы хотите инопланетян? вы хотите пришельцев? вы хотите НЛО? - получайте!
     Когда автор узнал, что среди исследователей трагедии группы Игоря Дятлова бытует представление о том, будто Иванов говорил всерьез, то, признаться, испытал легкую оторопь. Зная, сколь серьезный жизненный опыт имелся за плечами Иванова, автор никогда бы не поверил (и не верит сейчас), что Лев Никитович в интервью кустанайской газете говорил с искренней верой в собственные слова.
     Тем не менее давайте примем на минуту предположение о полной серьезности Льва Никитовича Иванова во время интервью и попытаемся дать объяснение обнаруженному противоречию - Иванов утверждал, что обращался в УФАН, а в деле присутствует почему-то экспертиза Свердловской областной СЭС.
     Что бы это значило? Где документы из УФАНа?! Увы, по мнению автора, никакой конспирологии в этом противоречии нет. Все упирается в довольно тривиальное желание бывшего следователя предстать в глазах читателей лицом более компетентным, нежели это было на самом деле в 1959 г. При анализе ФТЭ бросается в глаза довольно невысокий уровень технической оснащенности радиологической лаборатории областной СЭС. Собственно, об этом прямо сказал ее руководитель Левашов во время допроса его Ивановым - лаборатория не могла установить тип изотопа, служившего источником бета-излучения, поскольку просто не располагала соответствующим оборудованием. Однако такое оборудование в 1959 г. имелось, по самым скромным подсчетам, у 8 (если не больше) научных и производственных организаций Свердловска, работавших в интересах военно-промышленного комплекса СССР. Тип изотопа вполне можно было установить во время производства следствия, Иванов мог заказать соответствующий анализ, однако этого не сделал.
     Этой темы нам невольно пришлось коснуться в главе "Физико-техническая экспертиза. Прекращение расследования, закрытие уголовного дела". Нежелание Иванова углубляться в проблемы, связанные с радиоактивной загрязненностью трех предметов одежды, имеет веские основания - это вовсе не глупость и не непонимание важности проблемы, а исполнение приказа вышестоящего руководства. Но признаться в этом даже в 1990 г. Лев Никитович никак не мог - тогда еще существовали Советский Союз и всемогущий КГБ. Кто бы что ни говорил, Комитет в ту пору был совсем иным, нежели в 1959 г., - это была совершенно уникальная по своей мощи структура, выпестованная Андроповым, имевшая помимо неисчерпаемых финансовых ресурсов и вооруженной силы колоссальное политическое влияние. Совсем незадолго до того спецназ КГБ "Альфа" заехал в Литву и загнал под лавку местную "демократическую оппозицию", показав не просто высший уровень профессионализма, но и готовность к применению силы против любого противника. В эту неспокойную пору сказать что-то двусмысленное в адрес Комитета означало, как минимум, серьезно подставиться. Можно было прослыть "борцом с тоталитарным режимом", а можно было уехать на белой карете в сумасшедший дом с диагнозом "параноидальная шизофрения". Иванов отлично понимал политическую ситуацию и никаких глупостей не сделал.

     Он совершенно логично "проехал мимо" темы с КГБ и, дабы избежать вопросов о странностях физико-технической экспертизы, не стал ничего говорить о Свердловской областной СЭС и докторе Левашове. Он смело заговорил об УФАНе, зная, что никто не поймает его на лжи, поскольку текст ФТЭ извлечен из дела и передан на хранение в особый фонд архива прокуратуры, куда помещались совсекретные материалы.
     Другими словами, бывший следователь Иванов приврал корреспонденту, добавил солидности своим словам, сославшись на авторитетную структуру Академии наук и... углубился в рассказы об "огненных шарах". Накинул, так сказать, лапшишки на ушки. Как тут не вспомнить бессмертные слова Владимира Высоцкого из известной песни: "Он то плакал, то смеялся, // То - щетинился как еж, // Он на нами издевался! // Ну сумасшедший, что возьмешь?!".
     Автор уверен, что никогда никакой экспертизы по "дятловскому делу" в УФАНе не проводилось. А Иванов, старательно скрывая истинную подоплеку тех или иных своих процессуальных решений, умышленно сообщил неверную информацию. Он абсолютно ничем не рисковал - даже если бы кто-то его аргументирование опровергнул, Лев Никитович спокойно пожал бы плечами и сказал что-то вроде: "Ну, извините старика, запамятовал!".
     Вот и все! Вот и весь "заговор", направленный на "фальсификацию дела". Лень, разгильдяйство, желание перестраховаться и, как следствие, - ошибки, оговорки, пропавшие из дела документы и, наоборот, странно возникшие в деле документы... Просто какой-то кафкианский сюрреализм.
     Завершая разговор об огрехах оформления документов следствия по делу гибели группы Игоря Дятлова, автор считает возможным сослаться на собственный опыт и наблюдения, которые, разумеется, не претендуют на исчерпывающую полноту, но в каком-то смысле дополняют картину. Даже в нынешнее время, когда юридическая практика претерпела значительное ужесточение требований в части полноты и точности оформления следственных документов, в них регулярно попадаются прямо-таки фантастические ошибки - путаются номера уголовных дел, имена и отчества участников следственных действий. Однажды на судебном процессе с довольно серьезным набором статей обвинения (причинение тяжких телесных повреждений, грабеж, квалифицированная кража) был заслушан в качестве свидетеля участковый милиционер, приглашенный по ошибке. Он вообще не имел ни малейшего отношения к рассматриваемому делу, и обвинитель банально перепутал номера участков, что не помешало, однако, милиционеру бодро ответить на все заданные вопросы и удалиться с чувством честно выполненного долга.
     Самое забавное заключается в том, что участники процесса - даже сама судья - так и не поняли, что вызванный свидетель, давший нелепые и просто даже непонятные показания, не имел абсолютно никакого отношения к рассматриваемому делу. Увы, способности человека ошибаться, терять внимание и отвлекаться заложены в самой природе нашей психики. В любом более-менее большом уголовном расследовании при внимательном прочтении документов можно отыскать формальные ошибки, порой во множестве. Но это вовсе не значит, что все эти дела умышленно фальсифицированы, это лишь свидетельство недостаточного самоконтроля со стороны следователя. И только... Примеры убийств, санкционированных высшей государственной Властью, приведены в начале этой главы совсем не зря. Они очень хорошо иллюстрируют уровень предварительной подготовки и осуществления таких преступлений. После проведения подобных акций правоохранительным органам фактически нечего было расследовать - они сталкивались либо с хорошо знакомой картиной заурядной смерти в результате несчастного случая, либо с исчезновением человека, розыск которого ни к чему не приводил. Сложные механизмы закулисного воздействия даже незачем было запускать - спецслужбы прекрасно обходились без этого.
     Если бы группу Игоря Дятлова было решено на некоем высоком уровне ликвидировать в силу таинственных, но весомых причин, то уголовное расследование по факту гибели туристов выглядело бы совершенно иначе. Оно было бы идеальным во всех отношениях (ну, или почти идеальным) - в нем мы бы видели полный комплект документов, ничего не говорящих и ничего не объясняющих. Причем выбранный для реализации криминальный сценарий оказался бы таковым, что устроил бы всех, и прежде всего - родственников, ибо именно родственники погибших могли явиться той беспокоящей и будоражащей общественность силой, которую надлежало бы нейтрализовать в первую очередь.
     И, отвечая на вопрос, с чем мы имеем дело в данном случае: фальсификацией материалов уголовного расследования или его небрежным ведением? - можно утверждать вполне определенно: это именно небрежность, поскольку фальсифицируют документы совсем не так.


     (на предыдущую страницу)                                 (на следующую страницу)