| |
Архив.
Шайка разбойников - душителей.Это была хорошо организованная шайка. Члены шайки – наглые, энергичные, смелые. Одно время они навели на Петербург панику. Операции их начались в 1855 году. В конце этого года на Волховской дороге был найден труп мужчины, заду- шенного веревочной петлей. Расследование установило, что это был крестьянин Семизоров из села Кузьминского, что он ехал домой, был по дороге кем-то удушен, после чего у него взяли лошадь, телегу и деньги. Следом за ним на той же Волховской дороге был уду- шен крестьянин деревни Коколовой Иван Кокко, причем у него взяты были лошадь с санями.. Затем страшнъ~е преступники как будто переселились в Кронштадт, и там так же были убиты удушением вере- вочной петлей и ограблены друг за другом крестьянин Ковин н жена квартирмейстера Аксинья Капитонова. Потом убийство удушением Михеля Корвонена и лег- кового извозчика Федора Иванова, оба раза с ограбле- нием и уже снова в Петербурге, на погорелых местах Измайловского полка. Следом за извозчиком Ивановым близ Скотопригон- ного двора был найден труп так же удушенного и ограб- ленного извозчика. Как сейчас помню панику, охватившую жителей сто- лицы, а особенно извозчиков. Нас же угнетало чувство бессилия. Я был тогда еще маленьким человеком, помощником надзирателя при Нарвской части, но начальство уже отличало меня. Пристав следственных дел, некий Прач, толстый, краснолицый, с рыжими усами, самоуверенно говорил: – Небось откроем! У меня есть такие люди, которые ищут, и сам я гляжу в оба! Но он больше глядел в оба... кармана мирных жителей своей части. Другое дело Келчевский. Он был стряпчим по полицейским делам той же Нарв- ской части и проявлял незаурядную энергию, особенно в ведении следствия. Мы с ним подолгу беседовали о таин- ственных убийцах. Как он, так и я, не сомневались, что в этих убийствах принимает участие не один и не два чело- века, а целая шайка. Конец этого года и начало следующего можно назвать буквально ужасными. За два месяца полиция подобрала одиннадцать тел, голых, замерзших, со страшными верев- ками на шее! Это были извозчики или случайные про- хожие. Из одиннадцати подобранных тел девять удалось ожи- вить благодаря своевременной медицинской помощи, и рассказы потерпевших были страшнее всяких придуман- ных рождественских рассказов. Наняли меня,– вспоминал извозчик,– два каких- то не то мещанина, не то кунца на Рижский проспект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только въехали мы с седьмой роты на погорелые места, они вдруг притихли. Я поглядел – они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил про убивцев и замер. Кру- гом ни души, темень. Я и завернул было коня назад. А они: «Куда? Стой!» Я по лошади, вдруг – хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто- то уперся. – А в лицо не помнишь их? – Где ж? Рядили, мне и не вдогад! – Возвращался от кума с сочельника,– рассказывал другой. – Надо было мне свернуть в Тарасов переулок, я и свернул. А на меня двое. Сила у меня есть, я стал отби- ваться, только один кричит: «Накидывай! Тут я почув- ствовал, что у меня на шее петля. А там запрокинули меня, и я обеспамятовал... И опять в лицо признать никого не может. Граф Петр Андреевич »увалов, бывший тогда петер- бургским обер-полицеймейстером, отдал строгий приказ, разыскать преступников. Вся полиция была на ногах, и все метались без толка в поисках следов. Трудное это было дело! Я потерял и сон, и аппетит. Не могут же скрыться преступники, если их начать искать как следует? И дал я себе слово разыскать их всех до одного, чего бы мне это ни стоило. Убийцы не только уводили сани и лошадей, но и разде- вали своих жертв донага. Должны же они были сбывать куда-нибудь награбленное, а награбленное было типич- ное, извозчичье. Я решил утром и вечером бродить по Сенной, на Апраксином, на толкучке до тех пор, пока не найду или украденных вещей, или продавцов. С этой целью с декабря я каждый день наряжался то оборванцем, то мещанином, то мастеровым и шатался по известным мне местам, внимательно разглядывая всякий хлам. Дни шли, не принося результатов. Келчевский, посвященный в мои розыски, каждый день спрашивал с нетерпеньем: – Ну, что? – Ничего! Но вот однажды, а именно тридцатого декабря, я сказал.ему: – Кажется, нашел! Один спросил: – Ночевать где будешь? – А в Вяземке,– ответил другой. – А ты? – Я тут .. С Лукерьей! Они остановились у дома Вяземского, этой страш- ной в свое время трущобы, и распрощались. Я тотчас вернулся в дом де Роберти и вошел прямо в квартиру Никитиной. Она пила за некрашеным столом чай, со свистом втягивая его с блюдца. Взглянув на меня, безучастно спросила: – Чего, милый человек, надо? Я невольно рассмеялся. – Не узнала? Она оставила блюдце и всплеснула руками. – А вот те Христос, не признала! Ваше благоро- дие! Вот обрядились-то! Диво! – За делом к тебе, – сказал я. Она тотчас приняла степенный вид и, выглянув в сени, старательно закрыла дверь. – Чао прикажете, ваше благородие? – У тебя сейчас двое были, вещи продали,– ска- зал я. – Покажи их! Она кивнула головой, беспрекословно подошла к сундуку и показала мне вещи. Я аж задрожал, как ищейка, напавшая на след: это были довольно старый полушубок и извозчичий кафтан с жестяной бляхой! Чего лучше! Предчувствие меня не обмануло, я напал на след! Но затем наступило разочарование. – Пятерку дала,– равнодушно пояснила мне Ники- тина. – Али краденые? – Другое-то разве несут к тебе? – сказал я.– Ну, вещи пока что пусть у тебя будут, только не продавай их. А теперь скажи, кто тебе их принес? Она подняла голову и спокойно ответила: – А пес их знает. Один через другого, мало ли их идет. Я и не спрашиваю! – Может, раньше что приносили? – Нет, эти в первый раз. А в лицо запомнила? Она покачала головой. – И в лицо не признаю. Один-то совсем прятался, в сенях стоял, а другой все рыло воротил. Только и видела, что рыжий. Да. Мне и в мысль не нриходило раз- глядывать. Я смущенно вздохнул. – Ну, так пока что хоть вещи побереги! И вот на это-то происшествие я и намекнул Келчев- скому. Несомненно, я напал на след, это ясно. Но вместе с тем у меня в руках не было еще никакого материала. Тем не менее я решил отыскать этих людей, стал их выслежи- вать, и седьмого января удалось арестовать молодцов, обвинив их в продаже тулупа и армяка. Келчевский взялся их допросить. Один из них, рыжий, здоровый парень с воровской наглой рожей, назвался государственным крестьянином Московской губернии Александром Петровым, а дру- гой – мещанином Иваном Григорьевым. Заявили они, что ходят без дела, ищут места, а что до Никитиной, то никакой такой не знают и никаких вещей ей продавать не носили. Уперлись на этом, и конец. Мы их посадили, а я занялся проверкой паспортов. Они оказались в порядке. Вызывали Никитину. Не знаю, боялась ли она в самом деле, только не признала ни того, ни другого. Между тем уверенность, что это именно одни из «душителей», была во мне так крепка, что передалась и Келчевскому. Тот продолжал держать их в тюрьме. Время шло. Я продолжал свои поиски, но безуспешно. Мои арестанты сидели, Келчевский безуспешно допраши- вал их. А убийства с удушением продолжались. Я уже начал падать духом, как вдруг опять случай пришел мне на помощь. Однажды я присутствовал при допросе Келчевским старого рецидивиста Крюкина по делу о шайке грабите- лей, орудовавших в то же время в Петербурге. Надо ска- зать, что Келчевский знал свое дело блестяще, и именно ему я обязан своим умением добиваться признания. Несколькими словами он мог сбить с толку допрашивае- мого и узнать правду. Так и в этот раз. – Плохо твое дело. Я бы, пожалуй, помог тебе, если бы и ты нам помог, – сказал он Крюкину. Лицо Крюкина оживилось надеждой. – Чем, ваше благородие? – Где, с кем сидишь? – Нас много, восемь! – А Иванов с тобой? – Душитель-то? .. 't. Я чуть не подпрыгнул, но Келчевский сохранял полное спокойствие. Ин кивнул и сказал: – Он самый! Узнай у него, скольких он удушил и с кем... Крюкин покачал головой. – Трудно, ваше благородие! Действительно, гово- рил, что душит и вещи продает, а больше ничего. Мы его даже спрашивали: как? А он выругался и говорит: «Я пошутил». Ребята сказывали, что знают его, ну а как и что подлинно, никто не знает. .– Ну, а ты узнай! – сказал ему Келчевский и отпустил. – Значит, наша правда! – грабителя увели. Келчевский засмеялся. воскликнул я, едва – Наша! Я давно это чувствовал, да конца веревки в руках не было. А теперь все дознаем. – Вызвать Иванова? – Неиременно! Он тотчас написал приказ, чтобы к нему доста- вили из тюрьмы Иванова. Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе. – Ну, здравствуй,– сказал ему ласково Келчев- ский. – Что, сидеть еще не надоело? Этот допрос происходил второго апреля, и, зна- чит, Иванов сидел без малого три месяца. Иванов передернул плечами: – Известно, не мед, – ответил он. – Ну, да я знаю, что господа начальники и смилостивятся когда- нибудь. Келчевский покачал головой. – Вряд ли! Суди сам, Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущ ! – Петров?! Ах, он...– воскликнул Иванов. – Что Петров,– продолжал Келчевский. – Ты сам говоришь то же... – Я? – Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже . слышали. Хочешь, позову их? – Брешут они. Ничего я такого не говорил. – Позвать? – Зовите. Я им в глаза наплюю. – А что от этого? Все равно сидеть будешь. Поймаем еще двух-трех – они не дураки. Все на тебя накляпят, благо, уже сидишь. Петров-то все рассказал... Иванов стал горячиться. – Что рассказал-то? Что? – Сказал вот, что вещи продавали... – Ну, продавали, а еще что? – Что ты душил... – А он? – закричал неистово Иванов. – Про себя он ничего не говорил. Ты душил и гра- бил, а продавали оба,– спокойно ответил Келчевский. – Так он так говорит! – тряся головой и сверкая глазами, закричал Иванов.– Ну так я ж тогда! Пиши, ваше благородие! Пиши! Теперь- я всю правду вам рас-, скажу. Келчевский кивнул и взял перо. – Давно бы так, – сказал он. – Ну, говори! Иванов начал рассказывать, оживленно жестику- лируя. – Убивать действительно убил. Только не один, а вместях с этим подлецом, Петровым. Удушили извоз- чика, что в Царское ехал. Взяли у него все – и только, больше ничего не было. – Какого извозчика? Где? Когда? – Какого? Мужика! Ехал в Царское, обратно. Мы его на Волховском шоссе и прикончили. В декабре было. – Так! Ну а вещи куда дели? Лошадь, сани? – Лошадь это мы, как есть двадцать восьмого декабря, в Царское с санями увезли. Сани продали Костьке Тасину, а лошадь – братьям Дубовицким. Там же, в Царском. Они извоз держат... – Какая лошадь? – Рыжая кобыла, на лбу белое пятно, и одно ухо висит. – А сани? – Извозчичьи. Новые сани, двадцать рублей дали, а за лошадь – двадцать пять. – А полушубок, армяк? – Это тоже у Тасина, а другой – у солдатки. Тот самый, на чем поймались. А остальную одежду, и торбу, сбрую – в сторожку на Лиговке. – В какую сторожку? – В караульный дом, номер-11. Туда все носят сто- рожу. Вот и все. А что Петров на меня одного, так он брешет. Вместе были, вместе пили... – Ну, вот и умный,– похвалил его Келчевский. – Теперь мы во всем живо разберемся. Он написал распоряжение о переводе арестованного в другую камеру и отпустил его. Едва он ушел, как я вско- чил и крепко пожал руку Келчевскому. – Теперь они все у нас! Надо в Царское ехать! – Прежде всего надо его сиятельству доклад изгото- вить. На другой день о деле было доложено графу »ува- лову, и он распорядился тотчас начать энергичные розы- ски в Царском Селе, для чего командировал меня, Келче- вского и еще некоего Прудникова, чиновника особых поручений при губернаторе. ф ф ф Собственно, самое интересное начинается с этих пор. . В этих розысках я не раз рисковал жизнью, и может быть, поэтому дело это так запечатлелось в моей памяти. Передо мной сейчас лежат сухие полицейские протоколы, а я вижу все происшедшее как наяву, хотя с той псы прошло добрых сорок лет. Итак, нам троим было поручено это дело, а соб- ственно говоря – одному мне. ф ф ф Но еще до назначения графом »уваловым я принялся за розыск. Едва стемнело, я переоделся оборванцем: рва- ные галоши на босу ногу, рваные брюки, женская теплая кофта с порванным локтем, военная засаленная фуражка. Подкрасил себе нос, сделал на лице два кровоподтека и, хотя на дворе было изрядно холодно, вышел на улицу и смело пошел на окраину города, на Лиговский канал. В ту пору места за Московской заставой представляли собой совершенную глушь. Вокруг простирались пустыри, не огороженные даже заборами, а у шоссе стояли одинокие сторожки караульщиков от министер- ства путей сообщения, в обязанности которых входило следить за порядком на шоссе. Эти крошечные домики отстояли друг от друга примерно на двести саженей. Туда-то я и направил свои шаги. Иванов указал на караулку под номером 11, и я решил прежде всего осмо- треть ее внутри и снаружи. Одинокая караулка стояла саженях в пяти от шоссе. Два крошечных окна и дверь выходили наружу, а с боков и сзади домик окружал невысокий забор. Тут же, за доми- ком, протекала Лиговка, за ней чернел лес. Место было глухое. Ветер шумел в лесу и гнал по небу- тучи, сквозь которые изредка пробивался месяц. Из двух окон сторожки на шоссе падал бледный свет. Настоящий разбойничий притон! Я осторожно подошел к караулке и заглянул в окно. Оно было завешено ситцевой тряпкой, но ее края не дохо- дили до косяков, и я видел все, что происходило в ком- нате. Комната была болыная, с русской печью в углу. Вдоль стены тянулась скамья. Перед скамьей стоял стол, а вокруг него – табуретки. На другой стене висела всякая одежда. За столом, прямо лицом к окну, сидел коренастый блондин, видимо, чухонец. У него были светлые большие усы и изумительно голубые, какие-то детские глаза. По всему чувствовалось, что он обладает недюжинной силой. К его плечу прислонилась рослая красивая женщина. Другая женщина сидела к окну спиной. На скамье воссе- дал рослый мужчина в форменном кафтане с бляхой и с трубкой в зубах. На столе стояли зеленый полуштоф, бутылки с пивом и деревянная чашка с каким-то хлебовом. Между присут- ствующими царило согласие, лица выражали покой и довольство. Чухонец что-то говорил, взмахивая рукой, и все смеялись. . Я решился на отчаянный шаг и постучал в окошко. Все вздрогнули и обернулись к окну. Чухонец вскочил, но потом опять сел. Сторож пыхнул трубкой, медленно встал и пошел к двери. Признаюсь, я дрожал – отчасти от холода, отчасти от волнения. Дверь распахнулась, и в ее просвете показалась высокая фигура хозяина. Опираясь плечом о косяк, он придерживал свободной рукой дверь. – Кто тут? Чего надо? – грубо окрикнул он. Я выступил на свет и снял картуз. • – Пусти, Бога ради, обогреться! – сказал я. – Иду в город, озяб, как кошка. – Много вас тут шляется! Иди дальше, пока собаку не выпустил! Но я не отставал. – Пусти, не дай издохнуть! У меня деньги есть, возьми, коли так не пускаешь. Этот аргумент смягчил сторожа. – Ну, вались! – сказал он, давая дорогу, и, обратясь к чухонцу, громко пояснил: – Бродяга! Я вошел и непритворно стал прыгать и колотить нога об ногу, так как чувствовал, что они окоченели. Все засмеялись. Я притворился обиженным. – Походили бы в этом, – сказал я, сбрасывая с ноги галошу, – посмеялись бы! – Издалека? продолжение | |
| . |
