Murders

Убийства. Дело "Антонины Богданович"(1912 г.)

©А.И.Ракитин, 1999 г. ©"Загадочные преступления прошлого", 1999 г.

В первом часу ночи 13 июля 1912 г. сын Почетного гражданина Санкт-Петербурга Якова Петровича Беляева Иван сделал по телефону заявление полиции, из которого следовало, что его отец несколько минут назад был убит в собственной квартире в доме №23 по набережной реки Фонтанки.

Нарядом полиции, прибывшим немедленно по указанному адресу, было обнаружено тело Я. П. Беляева с двумя огнестрельными ранами. В квартире находились сожительница погибшего, некая Антонина Ивановна Богданович, его средний сын Иван, сделавший заявление в полицию, горничная и кухарка.
     Осмотр места происшествия и предварительные опросы присутствовавших лиц дали следующие результаты: тело погибшего находилось в столовой рядом с большим обеденным столом, на одном конце которого лежала колода карт, разложенная для пасьянса, на другом - лист бумаги с какими-то денежными расчетами. В стене и столовом буфете были обнаружены следы трёх пуль; поскольку ранения погибшего оказались слепыми, то это означало, что ещё две пули находились в его теле. В коридоре перед дверью в комнату Антонины Богданович был обнаружен дамский пятизарядный револьвер 22-го калибра системы "Smyth & Vesson" с пятью расстрелянными гильзами в барабане. Иван Яковлевич Беляев заявил полицейским чинам, что отца убила Антонина Ивановна Богданович и он явился тому свидетелем. Это подтвердила в общем и прислуга. Сама Богданович признала, что револьвер принадлежал ей и именно она стреляла из него в Якова Беляева.
На основании полученных по горячим следам данных эта женщина ещё до рассвета 13 июля 1912 г. была взята под стражу и заключена в женское отделение Санкт-Петербургского тюремного замка (т. н. тюрьма "Кресты").
     Так началось одно из самых скандальных и беспрецедентных уголовных дел отечественного дореволюционного суда - "дело Антонины Богданович".
     Чтобы понять его подноготную, укрытую за сухим, формальным изложением фактов, надо постараться представить то в высшей степени необычное время, которое запечатлелось в нашей истории под странным названием "серебряного века".
     Это было время, когда призывы к ниспровержению основ существующего миропорядка считалось признаком глубокого ума и было чуть ли не правилом хорошего тона. Быть православным христианином почиталось неумным и ретроградным; в кругах отечественной образованщины носились теософические идеи г-жи Ган (сейчас она известна под фамилией Блаватская); нарождающаяся антропософия Нобелевского лауреата Штейнера еще не считалась сатанизмом; в моде были буддизм и эротичный индуизм.
     Нормальные семейные отношения повсеместно объявлялись пережитком "Домостроя". Уравнение прав женщин трактовалось очень широко: от секса, до политики. Правилом хорошего салонного тона почиталось понимание избранности гомосекса; лесбийская лирика Сапфо вызывала массу бестактных подражаний; педераст Кузмин уже опубликовал свои "Крылья", в которых выспренно воспел любовь мужчины к мужчине. Понимать эти творческие изыски должен был всякий, кто мечтал о карьере светского льва. (Достаточно сказать, что любителем однополой любви являлся и Феликс Юсупов, один из убийц Григория Распутина в 1916 году. Когда встал вопрос о его браке с Великой княжной Ириной Александровной Государь Император, разумеется, осведомленный о тайном влечении жениха, потребовал от молодого Юсупова покончить со своим гнусным пороком. Григорий Распутин был призван помочь ему в этом: сеансами гипноза, точнее, молебствований, он пытался лечить педерастические наклонности Феликса Юсупова. Такова история их знакомства, неафишируемая тогда и напрочь забытая ныне!).
     Получил распространение групповой секс, особенно среди т.н. "просвещенной" молодёжи. Дабы не углубляться в эту скабрезную тему, отсылаю заинтересовавшихся к "Запискам жандарма" генерала А. И. Спиридовича; там весьма живописно рассказано о том, как задержанные во время беспорядков в Университете студенты были помещены в Манеж Конногвардейского полка, где, соорудив из шинелей подобие полога, группами занимались сексом со своими пьяными подругами и проститутками.
     Ананасы в шампанском далеко уже не были шиком петербургской моды. В светских и полусветских салонах, офицерских клубах и ресторанах вовсю нюхали кокаин. Эта мода получила повсеместное распространение перед Первой Мировой войной. (Поэт Александр Блок, если кто позабыл, умер в 1921 г. вовсе не от холода, голода и прочих тягот "военного коммунизма" - отнюдь нет! Просто он был заядлый кокаинист и его изношенное сердце убила "ломка").
     Раскрепощенная, эмансипированная женщина получила право на свободный выбор своей судьбы. Женщина стала вольна заявлять о своем "Я" так и тогда, как и когда этого хотела. Очень популярна сделалась идея женского "отмщения" обидчику за поруганную честь. История России начала 20-го века являет массу совершенно диких и циничных преступлений, совершенных женщинами из соображений пресловутого "отмщения". Причём, совершали такие преступления очень часто такие женщины, которые вряд ли ясно представляли себе что же такое "женская честь" на самом деле. В моду вошли убийства любовников, или причинение им тяжких увечий посредством использования кислоты. В период 1906-1914 гг. в судах Российской Империи были рассмотрены 47 (!) случаев обливания женщинами кислотой своих мужей или любовников. (На нашем сайте приведен очерк, посвященный "делу Бейлиса". Одна из его героинь - Вера Владимировна Чеберяк - облила своего любовника Павла Мифле серной кислотой, в результате чего тот ослеп. Вера Владимировна судом была оправдана. Кстати, это была вполне образованная женщина - говорила на трех языках, родом была из дворян). В большинстве своём, виновные в этих отвратительных преступлениях бывали либо оправданы, либо отделывались самыми символическими наказаниями.
     Грань между добром и злом, благочестием и пороком, точно стёрлась в умах людей. Призрак кровавой революции 1905 года отступил и уже не тревожил воображение обывателей. Не правда ли, это нравственное отупение что-то нам, живущим на пороге нового тысячелетия, напоминает?
     Убийство Я. П. Беляева - человека, широко известного в столице, наделало немалый шум. Обстоятельства происшедшего, явно имевшие черты внутрисемейной трагедии, придали ему оттенок пикантности. Когда стало известно, что Антонина Богданович заявила сразу после выстрелов: "я не могла больше терпеть, что барин живет с племянницей", многие желтые газетки с удовольствием посмаковали нарождавшуюся на глазах сплетню.
     Лишь чуть позже - спустя день-два после выхода газет, процитировавших эти слова обвиняемой, стало известно, что у Якова Петровича не было племянниц.
     На первом же допросе Антонина Ивановна Богданович заявила, что состояла в гражданском браке с погибшим около 11 лет. Какое-то время тому назад она стала замечать, что тот изменяет ей с женой племянника - Ниной Петровной Виноградовой. Обеспокоенная происходящим, она (т. е. Богданович) имела 24 мая 1912 г. объяснение с яковом Петровичем и тот дал ей честное слово в том, что прервет с Виноградовой личные отношения. Единственно, он просил о праве переписываться с нею. Но через месяц - 22 июня 1912 г. - вернувшись из деловой поездки, Беляев известил Антонину Ивановну письмом, в котором указывал, что он "обдумал создавшееся положение и не хочет изменять отношений, существовавших до 24-го мая". Т. е. Беляев, согласно показаниям Богданович, отказывался от данного прежде обещания и даже находил нужным разорвать их отношения в случае ее несогласия с его поведением. В тот момент Антонина Ивановна находилась в имении "Зачернье"; письмо Якова Петровича по её словам, застало её врасплох. Полученное вслед за первым письмом второе, выдержанное в ещё более категорических интонациях, лишь усилило смятение женщины. Богданович приехала в Петербург и 7-го июля 1912 г. объяснилась с Беляевым. Тот, добиваясь разрыва с нею, немедленно предложил уплатить ей 25 тыс. рублей по собственным векселям, выданным прежде. Кроме того, Беляев предложил женщине оставить за нею в пожизненное пользование усадьбу (по сути - загородную резиденцию) "Зачернье". "Я поняла, что усадьба предложена мне в виде откупа", - заявила Богданович на допросе, - "и страшно рассердилась, и обиделась". Следующая её встреча с Беляевым произошла 11 июля в 5 часов дня; по обоюдному решению встреча эта должна была окончательно урегулировать отношения сторон. Беляев сказал своей сожительнице, что мнения своего относительно необходимости расставания не изменил и чувствует себя совершенно свободным. Антонина Богданович, по её утверждению, в ответ на услышанное заявила, что "имение мне не нужно, а если ты хочешь поступить со мной честно, то заплати мне проценты на вышеозначенный капитал в 25 тыс. рублей". Вместе с тем, по её уверению, она просила Беляева повременить с окончательным ответом до завтра, надеясь, что тот одумается. На следующий день - 12 июля 1912 г. - около полуночи, после совместного ужина, Яков Петрович Беляев принёс Антонине Ивановне листок с расчетами причитавшихся ей процентов с суммы в 25 тыс. рублей за 11 лет их совместной жизни из расчета помещения этих денег на все эти годы в облигации Министерства финансов. Богданович, опять же, по её словам, предложила ему сначала ответить, желает ли он держать свое слово, на что Яков Петрович резко и твердо сказал: "Не желаю!". Тогда Антонина Богданович схватила листок с денежными расчетами, побежала в свою комнату, взяла там револьвер, подаренный ей много лет назад самим же Беляевым, и вернувшись назад, застрелила его.
     Погибший имел трех сыновей - Якова, Ивана и Алексея - от первой жены, умершей задолго до его знакомства с Антониной Богданович. Старший и младший в момент совершения преступления отсутствовали, но средний - Иван - находился дома и явился фактически свидетелем трагедии.
     В своих показаниях Иван яковлевич Беляев следующим образом описал случившееся : вернувшись домой около полуночи 12 июля 1912 г., он поужинал вместе с отцом и Антониной Богданович, после чего попрощался с ними и отправился в свою комнату. Он слышал, как за стеной завязался разговор. То, что произошло дальше, Иван Беляев описал такими словами: "Разговор, по-видимому, был серьезный; разговор вёлся сдержанно и ни повышенных голосов, ни окриков я не слышал. Минут через пять или десять я вдруг услышал ряд выстрелов в столовой и, вбежав туда, застал отца распростертым на полу, а Антонину Ивановну - стоящей с револьвером в руке. Я бросился к отцу, рассчитывая оказать помощь, но в ту секунду, когда я схватил его за руку, Антонина Ивановна приблизилась и выстрелом в голову добила его".
     Из допросов домашней прислуги стало ясно, что никто из них непосредственным свидетелем преступления не был. Услышавшие стрельбу кухарка и горничная нашли Антонину Ивановну уже в своей комнате: она рыдала и жаловалась на свою судьбу. Впрочем, через какое-то время, собираясь уже в тюрьму, она совершенно спокойно, полностью владея собой, переоделась в темное платье и собственноручно выбрала смену белья.
     Таковой представлялась фабула дела после первых допросов. Убийца, казалось, был налицо, никаких неожиданностей быть не могло, но как порой бывает в криминалистической практике, простые дела нет-нет, да и оказываются вовсе не такими очевидными.
     Проведенное судебно-медицинское освидетельствование тела якова Петровича Беляева констатировало наличие двух проникающих огнестрельных ранений - груди и правой височной области - а также поверхностной ссадины левой стороны груди, явившейся следствием третьего огнестрельного ранения, при котором пуля прошла по касательной. Проникающее ранение в грудь сопровождалось поранением левого легкого и позвоночника и было "несовместимым с жизнью". Ранение виска, которое привело к пробитию костей черепа и повреждению мозга, было "произведено выстрелом с весьма близкого расстояния" и также признавалось "несовместимым& с жизнью". Таким образом, из трех ранений два являлись безусловно смертельными, причем выстрел в висок выглядел, как сейчас сказали бы, контрольным, или добивающим. Констатировалось, что погибший не имел заболеваний, угрожавших его жизни, а также, не был отравлен.
     Было установлено, что Богданович произвела всего пять выстрелов : две пули были извлечены из тела Беляева, три Ц из предметов окружающей обстановки на месте преступления. Представлялось очевидным, что погибший пытался скрыться с места преступления, но убийца, преследуя его, не дала ему это сделать. Такая картина преступления не соответствовала убийству в запальчивости; при такого рода преступлениях убийца, обычно, производил два-три выстрела и вид крови, и мучения жертвы быстро приводили его в чувства. Следует помнить, что маленький револьвер Богданович - это не автоматический пистолет-пулемет, для которого 5 патронов - это одна очередь. Орудием убийства был маленький револьвер 22-го калибра (5,59 мм.), требовавший ручного взвода перед каждым выстрелом. Т. о. преступление оказывалось как бы растянутым во времени, его совершение могло потребовать 10 и даже больше секунд; Богданович при этом имела возможность контролировать эффективность своих действий и, располагая возможностью остановиться после первого ранения, не сделала этого, пока не расстреляла все патроны. Безусловной твердости требовал и выстрел в упор: чтобы приблизиться к уже обездвиженной жертве и выстрелом в упор добить человека, которого знаешь много лет, надо очень сильно его ненавидеть. Любопытно, что даже присутствие Ивана Беляева не удержало её от этого шага. Такие действия убийцы гораздо в большей степени соответствовали убийству "с заранее обдуманным намерением" (была и такая формулировка в дореволюционной юриспруденции).
     Хотя Богданович была арестована по обвинению в "убийстве в запальчивости" (ст. 1455, часть 2, "Уложения о наказаниях"), довольно быстро у следователей возникли серьёзные сомнения в обоснованности именно такой, смягченной квалификации, её действий.
     Собирая информацию о прошлом участников и свидетелей этой трагедии, полицейские к немалому своему удивлению обнаружили, что Антонина Ивановна Богданович мало соответствует тому образу "невинного агнца", каковым явно старалась казаться , рассказывая на допросах о своей жизни.
     В девичестве Антонина Ивановна Пааль, 1869 года рождения, дворянка по происхождению, она поучилась на Высших женских курсах вольной слушательницей и искренне прониклась теориями женской эмансипации. Идеи равенства полов, свободы выбора и свободы любви столь сильно вскружили ей голову, что юная дворянка оставила курсы (так и не получив медицинского образования) и со всем пылом горячей души кинулась реализовывать в жизни новые идеалы. Как это нередко бывает с разного рода идеалистическими бреднями, кончилось все стыдом и срамом : в начале 90-х годов 19-го столетия полковничья дочка Антонина Пааль уже была профессиональной проституткой, широко известной в столичном полусвете под кличкой "Дебора". Это была дорогая проститутка, ей не приходилось слоняться по улицам, предлагая себя, но последнее обстоятельство вряд ли говорило в ее пользу. "Дебора" принадлежала кружку некоей Апполины Иосифовны Гельцель. Последняя , сама в недалеком еще прошлом проститутка, организовала, по сути, сводническую контору, взяв на себя посреднические функции в поставке дорогих секс-услуг. В т. н. "салоне" Апполины Гельцель бывали состоятельные купцы и чиновники , преимущественно пожилые, которые хотели получать услуги высокого качества. Дамочки от "мадам" Гельцель писали стихи, не пропускали театральных премьер, ходили на вошедшие тогда в моду ледовые катки и, вообще, мало соответствовали тому расхожему представлению о падших женщинах, которое можно составить из чтения прозы Куприна и Толстого. В 1895 г. пожилой архитектор Богданович сделал предложение Антонине Пааль и "Дебора" стала семейной женщиной. Любопытно то, что пожилой человек, прекрасно осведомленный о роде занятий своей избранницы, не постеснялся опозорить свои седины этим браком; любопытно и то, что "Дебора", выйдя замуж, ремесла своего не оставила. Периодически вызываемая УмадамФ Гельцель, Пааль-Богданович продолжала исправно и качественно обслуживать клиентов ее салона. Одним из таких клиентов и оказался овдовевший к тому времени Яков Петрович Беляев.
     Так они познакомились. Всего интереснее в этой пикантной истории то, что Яков Беляев, "попробовав" дамочек из "коллекции" Гельцель, в конце концов остановил свой выбор на самой Апполине Иосифовне. Он сделал предложение хозяйке салона и сердце бывалой потаскухи дрогнуло. Ещё бы! купец-"миллионщик", купивший себе дворянство, это ли не мечта любой проститутки!
     Они бракосочетались в храме. Странная это, должно быть, была свадьба. Он - человек, сделавший себя сам, умный, сильный; она - из семьи талмудических евреев, проститутка в прошлом, содержательница притона - в настоящем.
     Брак, бессмысленный и непонятный, не имел шансов выдержать испытания временем. Яков Петрович всё чаще стал видеться с "Деборой" Пааль-Богданович, а последняя, не отягощая себя размышлениями о нравственно-этических аспектах своего поведения, интерес к собственной персоне только приветствовала. В конце концов, Беляев, не разводясь официально с Гельцель, отправил её жить за границу, а сам с 1901 г. начал открыто сожительствовать с Богданович.
     К моменту своей гибели летом 1912 г. Яков Петрович Беляев не имел сколько-нибудь серьезных материальных затруднений. Он сделал состояние на поставках льна и сельскохозяйственных товаров в Европу; почетное гражданство получил за большую благотворительную деятельность - это, кстати , была обычная практика того времени (Например, орден Станислава, автоматически даровавший дворянское достоинство своему обладателю, присваивался за благотворительный взнос в размере 100 тыс. рублей. Т. о. дворянство, по сути, можно было купить ; этим широко пользовались евреи для своего продвижения в строго иерархическом обществе дореволюционной России ). Беляев был хозяином торгового дома; годовой доход Якова Петровича превышал 40 тыс. рублей. Для сравнения стоит указать, что оклад министра в Правительстве П. А. Столыпина составлял 6 тыс. рублей в год; зарплата квалифицированного рабочего-станочника Балтийского завода - 700-750 рублей в год; оклад молодого офицера после распределения в полк (без фуражных, квартирных, проездных и прочих выплат) - 360 рублей в год.
     В 1902 г. Беляев познакомился женой своего племянника Андрея Андреевича Виноградова - Ниной Петровной. Молодая женщина увлекалась игрой на С.-Петербургской фондовой бирже и опытный предприниматель мог многим ей помочь. Надо сказать, что биржевая игра была широко распространенной страстью людей того времени. В Петербурге из 1100 тыс. жителей на бирже играли более 70 тыс. человек; это в 9-10 раз больше, чем в конце 20-го столетия. Практически в любой зажиточной семье наряду с золотом и бриллиантами хранились государственные облигации или акции банков и железных дорог - наиболее ликвидные активы того времени.
     Из делового партнерства общение с Ниной Виноградовой постепенно переросло в довольно тёплые человеческие отношения. Беляев часто виделся с женщиной, вместе с нею обедал, переписывался, один раз крупно выручил её деньгами.
     Будучи допрошенной, Нина Петровна Виноградова категорически отвергла подозрения на существование интимной связи с Яковом Петровичем Беляевым. При этом она сделала заявление о том, что Антонина Богданович уже довольно давно грозила убить и её - Виноградову - и самого Беляева. Существование такого рода угроз позволяло считать выстрелы 12 июля 1912 г. неслучайными и придавало преступлению характер заранее обдуманного и потому - особо злостного. В подтверждение своего заявления Виноградова выдала полиции письма Беляева, которые тот писал ей на протяжении ряда последних лет.
     Вообще, архив Якова Петровича подвергся тщательному изучению. Он о многом рассказал сыщикам.
     Из изучения переписки Беляева удалось установить, что его охлаждение к Богданович началось ещё в 1906 году и это никак не было связано с его знакомством с Виноградовой. Примерно с этого времени он перестает обращаться к Антонине Ивановне на "ты"и переходит на официальное "Вы", ласковые имена и прозвища в текстах писем сменяют обращения по имени - отчеству. Сделанное следователями открытие можно было считать неожиданным, поскольку сама Богданович утверждала на допросах, что её интимные и теплые человеческие отношения с Беляевым поддерживались вплоть до самого последнего времени.
     Горничная Беляевых - Прасковья Волкова - будучи допрошенной, заявила, что уже в момент ее приёма на работу в 1911 г. Яков Петрович и Антонина Ивановна спали в разных спальнях и не поддерживали интимных отношений. То же сообщили и сыновья погибшего.
     В архиве Беляева было обнаружено письмо, написанное Богданович в 1907 г., в котором последняя требовала выдать ей векселя на сумму "необходимую для обеспечения моего материального положения". Видимо, столкнувшись с крайне неприятным для собственного самолюбия угасанием сексуального интереса к своей персоне, Антонина Ивановна встревожилась и о будущем материальном благополучии. По показаниям племянников Беляева, тот был крайне возмущен как характером такого требования, так и самим его тоном. Поначалу вокруг величины векселей разгорелась полемика, но потом Яков Петрович безоговорочно согласился на условия сожительницы. Очевидно, он решил, что вся эта история прежде всего характеризует саму Антонину Богданович и её отношение к нему, а значит из-за этого бессмысленно ломать копья. Беляев выписал пять стандартных пятитысячных векселей на фамилию Богданович и, глубоко оскорбленный, вручил их женщине со словами: "Вы не понимаете, что Вы берете и что теряете". Впрочем , Антонина Ивановна так, видимо, не думала.
     Когда летом 1912 г. со всей остротой стал вопрос об их расставании, именно на эти 25 тыс. рублей Антонина Ивановна потребовала посчитать проценты дохода, как если бы вся эта сумма лежала с 1901 г. (времени начала их совместного проживания) в облигациях Министерства финансов. Листок с такими расчётами Беляев вручил своей убийце за минуту до того, как она стала стрелять. Очевидно, что Яков Петрович был готов заплатить какие угодно проценты, лишь бы только освободиться от приживалки.
     В этой истории с подсчетом процентов следует обратить внимание на два любопытных момента. Первое: Богданович потребовала себе не деньги, и даже не облигации Минфина, по доходности которых за много лет возжелала пересчитать всю сумму ; нет, Богданович захотела получить именно долговые расписки. Если подумать, то легко можно понять её расчет - заплаченные один раз деньги уйдут из оборота, Беляев , компенсирует разовую выплату и забудет о ней; вексель же будет висеть над головой как дамоклов меч, ибо его можно предъявить ко взысканию в самый неудобный , невыгодный в силу коньюктурного неблагополучия, момент. Кроме того, вексель можно выставить для продажи на бирже и, что еще важнее - продать конкуренту, занимающегося скупкой долгов с целью их совокупного предъявления для взыскания большой суммы. Одним словом вексель для Богданович - это способ создания проблем для Беляева в будущем; это невысказанная угроза, которую Беляев, разумеется, понял. Потому-то он так и возмутился требованию Антонины Ивановны.
     Наконец, второй любопытный момент, на который следует обратить внимание: получив векселя в 1907 г., Богданович потребовала посчитать доходность на их сумму аж с 1901 г. Казалось бы, почему? Почему бы не потребовать со времён Наполеона или Ледового побоища? В этом требовании красноречиво раскрылась та гамма чувств, что кипели в душе Богданович - досада, жадность, озлобление. Только любви там не было! Богданович словно бы наказывала Беляева за каждый год, что он провел с нею ; получалось так, что он, оплачивая её туалеты, поездки за границу, роскошную жизнь в столице тем не менее с каждым годом оказывался всё больше и больше должен.
     Богданович, впрочем, этого нюанса так и не почувствовала. Когда на допросе ей справедливо заметили, что неуместно говорить о любви между мужчиной и женщиной, когда последняя требует выдачи вперед векселей на 25 тыс. рублей , Богданович искренно возмутилась и заявила : УДа я спасала его состояние!Ф. Антонина Ивановна , как оказалось, имела в виду случай, происшедший в 1909 г., когда Беляев ссудил деньгами Андрея Виноградова, мужа Нины Виноградовой. По логике Богданович получалось так, что ссужать деньгами племянника Ц это значило транжирить состояние , а вот выписывать содержанке векселей на астрономическую сумму - совсем не то же самое .
     Антонина Ивановна за полгода до трагедии перешла буквально к преследованию Беляева : она стала устраивать ему сцены на людях , контролировать его перемещения по городу, жаловаться общим знакомым и родственникам на то, что он сожительствует с женой племянника. Причем - это следует повторить - она не имела для этого оснований ни по закону ( поскольку не являлась женой Беляева ), ни по совести ( ибо яков Петрович не имел интимных отношений с Ниной Виноградовой, следствие установила это доподлинно ). Будь Беляев хитрее и подлее , он мог бы возбудить уголовное преследование за клевету и избавиться таким образом от своей приживалки ( именно приживалки, ибо Богданович уже вряд ли можно было назвать сожительницей в истинном значении этого слова ). Поскольку распространяемые Богданович слухи не соответствовали действительности и явно преследовали цель скомпрометировать его в глазах окружающих, такое преследование имело неплохие шансы увенчаться успехом в суде. Если бы яков Петрович так и поступил - кто знает? - может и не прозвучали бы 12 июля 1912 г. роковые выстрелы.
     Примерно к концу 1911 г. относятся и первые угрозы Богданович убить Виноградову и Беляева, если только она их застигнет вместе. Из переписки якова Петровича было видно, что поначалу эти угрозы он не воспринял всерьез, но затем его отношение к словам бывшей любовницы переменилось - та, видимо , заставила считаться с серьезностью своих намерений. Угрозы "уничтожить" и "разорвать" присутствовали не только в эпистолярных творениях Богданович ; не особенно церемонясь в выражениях, она позволяла себе и на людях высказывать свои угрозы. Об этом следователям стало известно от Бориса Виноградова - второго племянника Беляева - и его жены Берты Францевны. Когда Богданович первый раз спросили на допросе о ее угрозах в адрес Беляева и Нины Виноградовой, та стала истово доказывать , что ничего подобного не бывало. Когда же свидетельские показания доказали лживость ее заверений, то Антонина Ивановна признала, что действительно дважды грозила устно. Случаев угроз, очевидно, было больше, но установление фактов хотя бы двух из них, позволяло квалифицировать их как неоднократные.
     В конце - концов, Богданович своими выходками добилась того, что Беляев и Виноградова практически перестали встречаться Ц согласитесь, весьма странное для взрослых людей положение вещей , при котором они оказываются несвободны в своих действиях по причине прямого запугивания!
     Следствие с точностью установило, что Богданович позволяла себе кидаться на людей с кулаками ; по крайней мере, один такой случай произошел при свидетелях. С большой долей уверенности можно было предположить, что в сценах , устраивавшихся ею Беляеву с глазу на глаз, такое время от времени случалось.
     В течение первой половины 1912 г. положение становилось все более нетерпимым. Богданович, причем , стремилась не затушевать конфликт, а напротив - разжечь его. Обещание Беляева ограничить общение с Ниной Виноградовой перепиской, которое он дал 24 мая, было вымученным ; Богданович просто взяла его измором.
     Очень скоро он и сам почувствовал ненормальность ситуации, при которой чужой, в общем Ц то, человек присвоил себе право решать с кем и как надлежит ему проводить время. В большом письме Антонине Богданович, датированном 23 июня 1912 г., Беляев эмоционально писал : "Не могу мириться с созданным Вами положением; нахожу подчиненность своей жизни Вашей воле для себя унизительной и вижу в Вас только насильника-тюремщика. Напоминаю об отсутствии существенного повода ко всей этой истории и о ранее данном Вами обещании не вмешиваться в мою жизнь." Далее в этом письме Яков Петрович предлагал "продолжить совместную жизнь в качестве добрых друзей, не задающихся непрошенным руководством жизнью другого. В противном случае нам придется разъехаться, т. к. без спокойного гнезда мне не выдержать."
     Письмо это в дальнейшем было процитировано в обвинительном заключении, с которым прокуратура вышла в суд. Любопытен ответ, который Богданович написала Беляеву ; он очень красноречиво характеризует психологию этой женщины : УТы целых восемь лет варил эту кашу, а расплачиваться приходится мне. я много лет сидела в тюрьме и покорно ждала своего палача, а теперь меня хотят выбросить на улицу, как выжатый лимон . Ты не смеешь мне напоминать об обещании , данном мною в порыве гнева и ревности . <Е> я имею полные права на тебя!Ф Своеобразна логика этой женщины : держи свое слово, но не смей напоминать о моем! Сама лексика сильно рознится с той, какую мы можем видеть в письмах Беляева : Уя теперь купила тебяФ, Уне забывай, как я вцепилась в твою бородуФ, Управа на тебяФЕ А сколь красноречиво обращение на УтыФ! и это после того, как сам Беляев уже пять лет обращался к Богданович исключительно на УвыФ. Видимо, нутро прожженой шлюхи УДеборыФ властно заявляло о себе, отметая всяческие условности и сантименты .
     Примерно в те же дни Ц в конце июня 1912 г. Ц Богданович послала вдогонку этому письму еще одно. Оно оказалось еще более красноречивым , особенно, если читать его в контексте последовавшего через две недели убийства. Письмо это содержало следующий любопытный пассаж, привлекший внимание прокуратуры : УЕдавая мне честное слово прекратить всяческие сношения с этой особой ты не счел нужным меня успокоить, а подчеркнул, что слово это Ц вынужденное. я не в силах расстаться с тобой и не бросить тебя ( так в оригинале Ц прим. авт. ) пока ты мне не опротивишь. И если я погибну, то вместе со мной погибнешь и ты!Ф Богданович написала Уесли я погибнуФ как будто ей и в самом деле кто Ц то грозил погибелью ; не сразу и поймешь , что погибель для Антонины Ивановны Ц это 25 тыс. рублей с процентами за 11 лет и загородная резиденция в придачу! Трудно понять что это : истерия? цинизм? просто глупость? Или неуемная жажда власти над другим человеком, не терпящая никаких возражений и не считающаяся с доводами рассудка?
     Понимая, что на суде обязательно возникнет вопрос о вменяемости Антонины Ивановны, прокурор назначил психиатрическую экспертизу ее состояния . Впрочем, эта женщина отнюдь не производила впечатления неуравновешенной, а тем более Ц душевнобольной . Она внимательно прочитывала все документы, которые ей предлагались для ознакомления; записки, передаваемые ею на волю, были конкретны и свидетельствовали о рациональности её мышления. Богданович не казалась сломленной и уж точно не раскаивалась в содеянном. Назначение психиатрической экспертизы она восприняла как очередной вызов, новое испытание, которое надлежитвыдержать.
     Экспертиза, длившаяся с сентября 1912 г. по апрель 1913 г., привела к заключению, которое можно было ожидать. Было констатировано наличие в поведении Антонины Богданович некоторых истероидных ( истерических ) черт, но в целом женщина признавалась полностью и безусловно вменяемой, т. е. отдававшей отчет в своих действиях как в момент их совершения, так и после.
     Врачи задавались вопросом установления ее душевного состояния и, по большому счету, не исследовали психосексуальный аспект поведения Богданович . Сейчас, когда уже доказано колоссальное влияние латентных элементов сексуальности на черты характера и поведение человека, психиатрическое исследование Антонины Богданович было бы куда более разносторонним.
     Изучение ее переписки не оставляет сомнений в том, что она была высокодоминантной женщиной с более или менее выраженными садистскими наклонностями. Она была конфликтна, не боялась идти на обострение ситуации. Можно предположить , что на каком-то этапе своей жизни Беляев попал в психосексуальную зависимость от неё; возможно, в основе этой зависимости лежало некое сексуальное отклонение Якова Петровича, на которое наложились и которое удачно дополнили элементы поведения сильной доминирующей в сексе женщины. По мере старения и ослабления либидо Беляева, стала слабеть и его зависимость от Богданович; последняя приписывала происходящее появлению другой женщины. Такое подозрение, возможно, на каком-то этапе даже льстило его самолюбию и он не считал нужным оправдываться. Как бы там ни было, потеря Антониной Богданович прежнего лидирующего положения в паре, было воспринято ею исключительно болезненно. Можно допустить, что на её искаженное и не всегда адекватное восприятие происходившего повлияли климактерические изменения психики. В какой-то момент конфликт интересов стал необратимо однонаправлен; никто Ц ни Беляев, ни Богданович - уже не мог поступиться заявленными вслух интересами не потеряв своего лица.      Конечно, все сказанное - чистое предположение. следствие не провело работы в этом направлении по той простой причине, что в те времена представления о глубинной связи преступных наклонностей и психосексуальных отклонениях ещё только формировались ; "теория доминантности" Роберта Ардри появилась много позже - во второй половине 20-го столетия.
     Сегодня же универсальные инструменты, предоставляемые этой теорией, позволяют успешно объяснять самые разнообразные психологические феномены : от суицидальных комплексов трансвеститов, до поведенческих стереотипов гомосексуалистов. Поэтому, проводись судебно-психиатрическая экспертиза по "делу Богданович" сегодня, она заострила бы свое внимание на совершенно других сторонах личности преступницы - прежде всего ее сексуальной реализации. И была бы такая экспертиза, скорее всего, комплексной : помимо Антонины Богданович судебные психиатры постарались бы изучить и личность якова Беляева.
     Как бы там ни было, заключение экспертизы , признавшей Антонину Богданович вменяемой, позволило начать подготовку следственного дела в суд . В обвинительном заключении, подготовленном прокуратурой петербургского окружного суда, подробно и глубоко были вскрыты отношения обвиняемой и жертвы. Ётот документ производил впечатление целостного и добротно скроенного ; на основании приводимых фрагментов переписки и признаний самой Богданович вполне можно было ставить вопрос о предании ее суду по обвинению в умышленном убийстве. Однако, этого не произошло , хотя у самих обвинителей, характер преступления сомнений, видимо, не вызывал. Резюме обвинительного заключения имело следующий вид : УПотомственная дворянка Антонина Ивановна Богданович обвиняется в том, что в ночь на 13-е июля 1912 г. в г. С.-Петербурге, в доме №23 по Фонтанке, находясь в состоянии запальчивости или раздражения, с целью лишить жизни потомственного Почетного гражданина якова Петровича Беляева произвела в него пять выстрелов и тем причинила ему две тяжкие раны в грудь и голову, от которых он тут же и умер, т. е. в преступлении, предусмотренном 2 частью 1455 статьи Уложения о наказанияхФ.
     Возникает вопрос: почему обвинение не отказалось от формулировки "убийство в состоянии запальчивости или раздражения"?

     Тут потребуется еще одно небольшое отступление.
     С 90-х годов 19-го столетия в России очень популярны стали теории о некоей особой одухотворенности люмпенских слоев общества . Носители нормальной, строгой христианской морали подвергались открытой хуле и осмеянию ( и мышление у них Ц де УкондовоеФ и патриотизм УкваснойФ ). Напротив, разного рода сброд, сволота откровенно антиобщественного образа жизни ( УгопотаФ по - нынешнему ) считались выразителями чуть ли не высших прогрессивных идей.
     Дань такому чудовищному взгляду на общество отдали многие литераторы ; кто читал писанину Льва Толстого, Короленко и Горького той поры, тот поймет, что имеет в виду автор . Челкаш Горького явился наиболее выпуклым образчиком подобного извращенного мировосприятия. Да и Лев Толстой Ц идол прогрессивной молодежи Ц тоже немало воды вылил на мельницу идеологов передовых бредней. Его отлучение от Православной Церкви Ц факт много говорящийЕ Роман УВоскресениеФ Ц это панегирик ( не иначе! ) возрождающимся к жизни отбросам общества. Катя Маслова Ц даром что проститутка, осужденная за убийство! Ц должна восприниматься по мысли автора едва ли не херувимом во плоти. Таких, правда, проституток никто в реальной жизни не видывал. Во всяком случае Ломброзо, много изучавший проституцию , рассматривал это явление как глубокую психиатрическую и психологическую аномалию, как глубокий и едва ли исправимый дефект личности ( и не иначе! ). Всех заинтересовавшихся отсылаем к многочисленным работам этого известного психиатра, благо, наконец Ц то, они переизданы в России и ныне широко доступны.
     Но отечественная образованщина ( пресловутая интеллигенция ) чтила не Ломброзо, а Горького и Льва Толстого. Потому очень популярны были идеи духовного возрождения и перерождения убогих и падших. Все время, пока длилось следствие и экспертиза по Уделу БогдановичФ , газеты многословно рассуждали о тяжкой доли женщины в классовом обществе и цинизме якова Беляева, использовавшего бедную Антонину Богданович сугубо для плотских утех . Женщина, вырвавшаяся из порочного круга и оставившая свое прежнее ремесло, заслуживала, по мнению журналистов, всяческого сочувствия ; именно она изображалась жертвой общества и бесчеловечного полицейского государства. В целом, общественное мнение весьма сочувственно относилось к такого рода демагогии ; опыт аналогичных судебных процессов в разных частях России неоднократно давал тому подтверждения.
     Надо думать, руководствуясь именно вышеизложенными соображениями, прокуратура решила не менять формулировку обвинения на более жесткую. Очевидно, что с возрастанием тяжести наказания, грозившего Антонине Богданович, уменьшались шансы на вынесение присяжными обвинительного вердикта.
     Безусловно удачным ходом обвинения следует признать приглашение на суд Апполины Иосифовны Гельцель. Формально она не была разведена с Беляевым ; особое, заверенное нотариусом, соглашение определяло условия ее проживания во Франции и возможность возвращения в Россию. Апполина Иосифовна могла претендовать на УвдовьюФ четверть состояния погибшего. Имея мощный материальный стимул, эта женщина могла превратиться в зале суда в мощного союзника обвинителя , поскольку великолепно знала Богданович и имела все основания ненавидеть ее за проявленное в 1901 г. вероломство.
     Гельцель ответила согласием на предложение сотрудничать с обвинением и, получив официальный вызов в суд, выехала в Петербург. Правда, к открытию процесса она опоздала.
     Суд открылся 1 марта 1914 г. без ее участия. УДело БогдановичФ слушалось Санкт Ц Петербургским окружным судом с участием присяжных заседателей . Обвинение представлял товарищ Прокурора окружного суда Рейнике, гражданским истцом , представлявшим интересы Гельцель, был присяжный поверенный Булацель, адвокатом обвиняемой был приглашен Карабчевский .
     Последний Ц безусловно, опытнейший юрист и тонкий психолог Ц повел очень тонкую защиту обвиняемой . Прежде всего, еще на этапе допроса полицейских в самом начале процесса, он привлек внимание к эпизоду, имевшему место в июле 1912 г. , спустя несколько дней после гибели Беляева . Следует напомнить, что на момент гибели отца, в Петербурге находился только средний из сыновей Ц Иван ; яков и Алексей приехали в город после того, как узнали из газет о происшедшем. Все три брата, собравшись , явились к следователю с намерением обсудить ход расследования и в частности узнать о возможности освобождения из Ц под стражи Антонины Богданович под внесение денежного залога. Спустя двадцать месяцев этот рядовой, в общем Ц то, эпизод, Карабчевский весьма многозначительно обыграл в суде : дескать, обратите внимание, дети погибшего ходили хлопотать за обвиняемую!
     Следующим, безусловно, удачным ходом адвоката, следует признать вызов в суд свидетелем защиты Веры Лучинской Ц сестры первой жены якова Беляева. Женщина эта рассказала о том, как с появлением в доме Апполины Гельцель ее стали третировать, откровенно гнать, не позволяя заниматься воспитанием племянников. Ёти гонения продолжались до тех пор, пока яков Петрович не порвал с Гельцель и не отправил ее во Францию. С появлением Антонины Ивановны Богданович все изменилось : Вера Лучинская была полностью восстановлена в правах. Она опять стала жить в семье якова Петровича Беляева и заниматься с племянниками, как это было прежде. Простые и по Ц человечески очень понятные эмоции женщины произвели большое впечатление на присутствовавших в зале ; чем бы ни руководствовалась Антонина Богданович устанавливая добрые отношения с Верой Лучинской, ее адвокат сумел с большой выгодой подать этот эпизод.
     Почувствовав силу категоричных и ясных показаний Лучинской, гражданский истец потребовал приостановить процесс до момента появления в суде Апполины Гельцель. Присяжный поверенный поступил, безусловно , правильно ; в отношении лица, интересы которого он представлял, Лучинской были допущены весьма недружественные выпады и их не следовало оставлять без ответа.
     Суд постановил прервать слушание дела и продолжить процесс 11 марта 1914 г.
     К этому времени Апполина Гельцель уже приехала в Петербург и ознакомилась со стенограммой первой части процесса. Было ясно , что ее появление с суде - лишь соблюдение процессуальной чистоты и не более того . Гельцель находилась за тысячи километров от места преступления, отношений с участниками драмы практически не поддерживала и потому вряд ли стоило связывать с ее появлением надежды на некие неожиданные повороты событий .Но определеннную перчинку показания этой женщины привнести, конечно же, могли.
     Появившись в суде 11 марта, Апполина Иосифовна Гельцель, не без злорадства, должно быть, бросила Богданович : УКакова была, таковой и осталась!Ф. Она много рассказала о прежних отношениях с обвиняемой и рассказ ее был крайне неприятен для защиты. Хотя прямого отношения к преступлению сказанное Гельцель не имело , впечатление от ее слов осталось сильным . Стремясь как Ц то парировать остроумные сентенции свидетеля, Карабчевский во время перекрестного допроса Гельцель постарался развить такую мысль : все услышанное от этой женщины относится ко времени 13-14 лет до того момента , который рассматривает суд, потому проверить сказанное фактически невозможно. При этом уважаемый адвокат явно оказался не в ладах с логикой и здравым смыслом : когда приглашенная им Вера Лучинская поливала грязью Гельцель и нахваливала Богданович, Карабчевского вовсе не беспокоила невозможность проверки ее слов , как и то, что показания Лучинской относились к давно минувшим годам 19-го века. Не сдержав в какой Ц то момент раздражения Карабчевский высказался о Гельцель : УОна осталась довольна своею судьбою жены-пенсионерки. Так зачем же ее выписали теперь? Для обстановки? Ценность ее появления едва ли значительна!
     Но в целом, история с появлением в суде Апполины Гельцель была своего рода разминкой, проверкой позиций сторон на прочность . Всем было ясно, что главная интрига развернется вокруг совсем других лиц. Когда Антонина Богданович, отвечая на заданный вопрос, как бы между прочим упомянула о Усвязи якова Петровича с этой женщинойФ, ее немедленно попросили уточнить, какую именно женщину обвиняемая имеет в виду? Едва Богданович назвала фамилию : Виноградова, ее немедленно остановил судья, заявив , что суд не располагает данными о существовании такой связи и предложил воздержаться от подобных сентенций.
     Богданович заявила, что ей известно о масштабных тратах Беляева на эту женщину. Антонина Ивановна упомянула о факте продажи в 1909 г. роскошной усадьбы УСудлейФ ; деньги от этой сделки почти полностью Беляев потратил Уна ВиноградовуФ. Обвинение было готово в такого рода выпадам и немедленно предложило заслушать своего свидетеля Ц некоего г Ц на Урбанского , банковского агента Нины Виноградовой Ц способного внести ясность в характер движения денег на счетах последней.
     В своих свидетельских показаниях Урбанский сообщил, что Нина Виноградова являлась владелицей нескольких банковских счетов. В Учетно-Ссудном банке она имела универсальный счет ( тогда такие счета назывались "on-call-ными" ), с которого производила платежи по биржевым сделкам. Величина счета колебалась, обычно она составляла около 50 тыс. рублей. Урбанский был также банковским агентом и якова Беляева ( по рекомендации Нины Виноградовой ), так что он мог следить за состоянием счетов обоих лиц. Ни разу он не видел переброски сколь Ц нибудь значительных сумм со счета Беляева на счет Виноградовой ; но напротив, со счета Виноградовой Беляеву весной 1912 г. были перечислены 25 тыс. рублей. Урбанский категорически отверг даже в качестве предположения возможность помещения денег от продажи имения УСудлейФ Ц а это было около 60 тыс. рублей Ц на счета Нины Виноградовой.
     Показания банковского агента оказались, безусловно, сильным ударом по позициям защиты. Банковские документы, приобщенные к делу, внятные, компетентные разъяснения специалиста , наглядно показали чего стоят слова Богданович . Адвокат, по Ц видимому, знал, как и что будет говорить Урбанский и принял меры к тому, чтобы уменьшить впечатление от его слов. Во всяком случае, дальнейший ход процесса показал, что Н. П. Карабчевский не напрасно считался одним из мэтров столичной адвокатуры ; этот человек умел не дать застигнуть себя врасплох. В его действиях чувствуется способность предвидеть ход событий и умение тщательно готовиться к процессу.
     Карабчевский рассказал о том, что банковский агент Урбанский Ц большой личный друг Нины Виноградовой . Друг до такой степени, что в его доме в Старой Руссе не раз останавливались Виноградова с Беляевым. Адвокат спросил у Урбанского : так ли это? и последний был вынужден подтвердить справедливость заявления Карабчевского . Своей маленькой ремаркой, по сути Ц абсолютно непринципиальной, адвокат смазал все впечатление от показаний Урбанского. Карабчевский словно сказал присяжным : вы же видите, они крепкие друзья, а чего не сделаешь для друга! Он не обвинил свидетеля в даче ложных показаний - для этого не было никаких оснований, да и документы Учетно Ц Ссудного банка, предъявленные Урбанским, подтверждали его правдивость. Но по сути, Карабчевский дезавуировал слова Урбанского, причем проделал это исключительно благодаря невысказанному подтексту.
     Вызванная в качестве свидетеля обвинения Нина Петровна Виноградова ответила на поставленные ей вопросы четко и без запинок ; в ней чувствовался большой интеллект и твердый характер. Обвинитель Рейнике довольно долго задавал вопросы об отношениях ее с Беляевым, цитировал различные выдержки из 38 писем Виноградовой , приобщенных к делу в качестве вещественных доказательств. Ответы свидетеля практически не оставили сомнений в том, что отношения между Беляевым и Виноградовой и в самом деле были теплыми и дружественными, но никак не интимными. Карабчевский, приступив к допросу Виноградовой, поинтересовался у нее : УВы раньше писали кому Ц либо?Ф Получив отрицательный ответ , адвокат победоносно воскликнул : УВот видите!Ф. И постарался объяснить присяжным, что если женщина переписывается с мужчиной, то это непременно следствие сексуальных отношений. Уя слишком знаю жизнь, слишком стар, чтобы верить в духовную чистоту этих отношенийФ, - философски подитожил свои логические построения адвокат. Т. е., другими словами, у Карабчевского получилось почти наполеоновское : если истина против меня, то тем хуже для истины!
     Понимая, что образованная, хорошо воспитанная Нина Виноградова производит несравнимо более благоприятное впечатление на присяжных, чем вульгарная Антонина Богданович ; отдавая себе полный отчет в том, что пошлые и глупые письма последней проигрывают по всем статьям деликатным и теплым письмам Виноградовой, Карабчевский постарался сказать что- нибудь плохое и об этих письмах. Адвокат процитировал слова обвинителя, сказавшего : даже Петраркой пахнет от писем Виноградовой и прокомментировал их таким образом: "Да, она обладает, несомненно, и даром слова, и выразительностью мыслей. Но я не вижу и следов духовного общения!". Жаль, Карабчевкий ничего не сказал о том, следы какого продукта наполняют страницы писем Богданович!
     Тщательному допросу в ходе процесса подвергся Иван Яковлевич Беляев, человек, бывший ближе всех прочих к месту преступления. Он дал весьма важные показания относительно характера стрельбы - в высоком темпе, без интервалов. Это заявление определенно играло на руку защите, указывая косвенно, на действия в состоянии крайнего волнения.
     После допроса домашней прислуги, последовали речи обвинителя, гражданского истца и адвоката. Тов.прокурора г-н Рейнике положил конец всем многословным дисскуссиям в суде, заявив просто и без затей: "убивать нельзя!" И в самом деле, суд собрался не для того, чтобы обсудить личную переписку Беляева, или обстоятельства его интимной жизни ; суд собрался судить убийство. Обвинение потребовало для Богданович трех лет лишения свободы - это был максимально суровый приговор, допустимый частью 2 статьи 1445 "Уложения о наказаниях".
Речь Карабчевского показательна как пример поразительного попрания здравого смысла. Удивителен его первый логический изыск, буквально в самом первом абзаце: "Всегда ли тот, кто нажимает курок, наносит удар, от которого наступает физическая смерть, является действительным виновником катастрофы?". Хотелось бы спросить в ответ находчивого адвоката: а что, разве человек, убивший другого человека, в русском языке не зовется убийцей? Пытаясь сгладить то впечатление вульгарности, которое произвела Богданович на сидевших в зале, Карабчевский упомянул и о "некоторой тяжеловесности её черт", и о "простоте её слога". И поспешил тут же добавить: "Не всегда, однако, грубость выражений свидетельствует о грубости чувств!" Вот так, ни много, ни мало: тот, кто убивает - не всегда убийца, а кто грубит - не всегда хам. Можно даже догадаться в каких именно случаях это не так - когда убивающие и хамящие являются клиентами г-на Карабчевского. Коснувшись эпизода с арестом Антонины Ивановны, когда та хладнокровно стала командовать горничной какую одежду и какое белье надлежит приготовить в тюрьму, адвокат сравнил Богданович с казненными королевами Марией Стюарт и Марией Антуанеттой ; дескать, королевы тоже подбирали себе гардероб! Интересно, адвокат в самом деле не видел разницы между проституткой, расстрелявшей в упор своего старого сожителя, и хрестоматийными воплощениями женского достоинства ( в лицах Марии Стюарт и Марии Антуанетты ), или же он только делал вид, что такой разницы не видит. Карабчевский подробно остановился в своем выступлении на отношениях Антонины Богданович с сыновьями якова Беляева ; адвокат взялся доказывать, что обвиняемая стала им матерью, вырастила мальчиков , поставила их на ноги. Правда, растила их, все Ц таки, в большей степени Вера Лучинская, а на ноги они встали благодаря папиным деньгам и связям, но для адвоката это не имело особенно большого значения. Виновником трагедии Карабчевский назвалЕ самого Беляева. Адвокат так охарактеризовал действия погибшего : "кого-либо& до себя раз подняв - толкнуть обратно в пропасть! Выбрасывать женщину, которую подняли до себя - возмутительно! Вы обязаны щадить её!" Будь Богданович невинной девушкой, соблазненной подлым растлителем, такой пафос можно было бы понять, но если вспомнить, что она -"Дебора" из салона Апполины Гельцель, то выспренный тон адвоката кажется совсем неуместным. Да и заплатить 25 тыс. рублей с огромными процентами - это вряд ли значит "толкнуть обратно в пропасть"!
     Присяжные заседатели после получасового совещания вынесли вердикт : "не виновна". Антонина Ивановна Богданович была освобождена прямо в зале суда. Именно это сенсационное решение и сделало Удело БогдановичФ показательным. Бесхребетность общества, неспособного различить добро и зло, разложение общественного сознания, санкционирующего, по сути, убийства из мести, из гордыни - все это читается в судебном постановлении. Менее чем через 3 года грянул Февраль 17-го, а потом и Октябрь. Неудивительно, почему эти заговоры окончились такими феноменальными результатами : интеллигенция потеряла всяческие нравственные ориентиры, здравый смысл, внутреннюю опору. В конечном итоге, она - интеллигенция - за это заплатила собственной головой, "красный террор" проветрил мозги этим людям . По большому счету их даже и не жаль. Жаль Россию, которую эти люди утащили на дно.
     Возвращаясь же к "делу Богданович", следует упомянуть, что на приговор суда от 11 марта 1914 г. прокуратурой был принесен кассационный протест, который был рассмотрен, согласно установкам регламента, но к пересмотру дела не привел . Любопытно, что Антонина Богданович не потеряла право получить 25 тыс. рублей по векселям якова Беляева. Неизвестно, были ли эти деньги получены на самом деле, но имея в виду характер этой особы, каких-то сильных сомнений в этом испытывать не приходится . Такой вот юридический казус : убила женщина человека, пять пуль выпустила, причинила две смертельные раны, во всем призналась, но в тюрьму не села, и даже деньги убитого получила!