Смертная казнь в самодержавной России применялась очень ограниченно. Лишь тяжкие государственные преступления могли привести подсудимого к смертному приговору суда. Именно очевидная необходимость осуждения террористов на смерть вызвала запрет в 1878 г. на рассмотрение судом присяжных заседателей дел , связанных с террором. Оправдание 31 марта 1878 г. судом присяжных террористки В. И. Засулич наглядно продемонстрировало администрации , что такой суд не может быть эффективным инструментом подавления политического террора.
  Либерализация общественных отношений , осуществленная в годы царствования Императора Александра Второго , привела к значительному смягчению уголовного законодательства. Телесные наказания были запрещены , фактически оказалась под запретом и смертная казнь за общеуголовные преступления. Даже такие чудовища , как Полуляхов , Антонов - Балдоха, Викторов , Пазульский и пр. , на совести которых порой оказывались десятки замученных жертв , не осуждались на смерть.
    Последней публичной казнью в общепринятом понимании этого выражения , явилось повешение народовольцев - первомартовцев на Семеновском плацу 3 апреля 1881 г. Как до , так и после нее исполнение приговоров террористам обычно осуществлялось в Иоанновском равелине Петропавловской крепости , либо в Шлиссельбургской крепости ( в 1878 - 79 гг. повешены 17 народовольцев , в 1880 г. - еще 5 ). Эти казни проводились в присутствии специально назначенной для этого комиссиии с последующим уведомлением через газеты. Лишь исключительный характер совершенного "первомартовцами" преступления - убийство Государя Императора - потребовал от властей придания казни характера массового действа.
   Следует сказать , что условно "просвещенная" Европа тех лет демонстрировала куда большую кровожадность и черствость нравов. Публичные гильотинирования и повешения украшали быт демократичных европейцев ничуть не меньше театральных премьер , церковных праздников или карнавалов. О линчевании в США даже и упоминать кажется лишним. Сколь диким казалось русскому человеку подобное восприятие казни как "зрелища" хорошо известно всякому , знакомому с отечественной литературой. Наши классики - И. С. Тургенев и Ф. М. Достоевский - в разное время оказавшиеся свидетелями гильотинирования , оставили весьма любопытные рассуждения на эту тему.
   Следует упомянуть , что в глубоко структурированном обществе самодержавной России разным сословным группам полагались разные виды казни. Дворяне и кадровые офицеры не могли быть повешены ; их расстреливали. Примером того , что эта норма свято соблюдалась может служить казнь в 1882 г. морского офицера , народовольца Н. Е. Суханова ; шедшие с ним по "процессу 20 - и" и приговоренные к казни народовольцы были повешены , Суханов же - расстрелян.
   Недворяне в случае вынесения смертного приговора должны были быть повешены.
    Иногда особым пунктом приговора являлось лишение всех прав состояния. Это означало , что осужденный терял все права , вытекающие из его принадлежности к сословию. Именно поэтому были повешены декабристы ; к моменту исполнения приговора они более не были ни дворянами , ни офицерами.
   Но несмотря на либерализм суда присяжных и уголовного законодательства , преступников в России все же казнили , и немало. Только происходило это уже на каторге.
   Каторга , безусловно , являлась в высшей степени своеобразным явлением российской действительности. Нормы Уголовного уложения , по которым жила вся страна , в условиях каторги не действовали. Официально допускались телесные наказания - порка кнутом или розгами , но главное - каторжанская администрация имела право вынесения смертного приговора.
   Наиболее частой причиной казни на каторгах России являлось нападение арестанта на конвой или сотрудников администрации. Попытка побега , если только она не сопровождалась нападением на охрану , могла привести к увеличению срока заключения и телесному наказанию , но никак не казни. Убийство заключенным другого заключенного , даже случаи людоедства , тоже не грозили виновному смертью.
    Понятно , что при таком разделении ответственности жизнь каторжанина не стоила порой и 10 копеек ( были случаи убийства за такие суммы ) ; администрацию же лучше всяких карцеров и кандалов защищал страх смерти.
    По всякому факту нападения на солдат конвоя , тюремных смотрителей , чинов администрации или врачей возбуждалось следствие , которое могло тянуться несколько лет. Его вела местная полиция , подчинявшаяся начальнику каторги. Ему же докладывались результаты расследования , на основании которых он выносил приговор. Судебного процесса в обычном понимании на каторге не существовало. Не назначались представители обвинения , защиты , не было судьи. Это не значит , конечно , что начальник каторги был абсолютно неподконтролен властям ; он , разумеется , всегда информировал о происходящем и Министерство юстиции , и Министерство внутренних дел , но следует ясно понимать , что возможности контроля его деятельности из столицы были весьма ограничены и поэтому сам этот контроль зачатую был сугубо формальным. Следует упомянуть , что в ходе рассмотрения дела у начальника каторги , обвиняемый зачастую не вызывался для допроса и никогда не знал о принятом в отношении него решении.
    Приговоренный к повешению всегда содержался отдельно от прочих каторжан. Делалось это с единственной целью - оградить окружающих от ярости человека , которому уже нечего терять.
    За три дня до казни к приговоренному для напутствия приглашался каторжанский благочинный - священник , являвшийся настоятелем местного прихода. Зачастую именно появление священника служило для осужденного свидетельством того , что ему назначен смертный приговор.
    Священнику разрешалось оставаться в обществе приговоренного вплоть до самой казни. Единственным ограничением служило лишь желание самого смертника - он мог отказаться от общения в любую минуту. Случаи такого рода отказов исключительно редки ( так , известный бандит и убийца Пазульский в ожидании казни не захотел встречаться со священником и даже на эшафоте отказался поцеловать крест. Кстати сказать , ему после этого было объявлено о помиловании ).
   Обыкновенно в течение всех трех дней приговоренные оставались вместе со священником , словно надеясь , что его общество способно остановить исполнение приговора.
   По свидетельствам современников известно , что в эти последние дни резко менялось психическое и психологическое состояние приговоренных. Люди практически переставали спать ; лишь немногие могли забыться легким сном , не превышавшим обычно 1 - 1,5 часа в сутки. Правила разрешали смертнику прогулки до захода и он накручивал вместе со священником многие - многие километры в безостановочном движении в выделенной для него части двора. Люди впадали в состояние крайне несвойственного им в обычной обстановке нервного возбуждения , в котором оставались до самой казни. Даже закоренелые безбожники начинали подолгу безостановочно молиться , петь псалмы , вести разговоры о житии святых и загробной жизни. Из речи приговоренных исчезали бранные слова , о матерщине и речи быть не могло.
   Точное время и обстоятельства казни никогда не сообщались приговоренным.
   Все время , пока с приговоренным оставался священник , конвойные старались не приближаться к ним. Вообще , в свои последние дни смертники делались особенно опасны и всем смотрителям предписывалась особенная бдительность при контактах с ними.
  Вечером накануне казни приговоренный получал комплект чистого белья.
   Ночью следовали причащение Святых Тайн и исповедь. Обыкновенно уже после этого священник облачался в черную ризу , а смертник одевал полученное накануне чистое белье.
   На казнь обычно выводили с рассветом. Точной привязки к часу не существовало ; считалось , что смертник имеет право в последний раз увидеть солнечный свет. Понятно , поэтому , что в зависимости от времени года и географической широты места время это могло сильно розниться.
   Последней привилегией смертника в этой жизни была возможность умереть именно на рассвете , а не ночью или вечером. На российской каторге приговоренному к казни не полагалось ни последнего ужина с выбором блюд , ни посещения бани накануне , ни даже рюмки водки ( после причащения спиртное непозволительно в течение 12 часов , таков православный канон ).
    Перед эшафотом зачитывалась конфирмация , после чего сразу же начинали бить барабаны. Делалось это для того , чтобы заглушить крики приговоренного. Обычно смертник начинал браниться и выкрикивать проклятия в адрес начальства. Помимо лиц , обязанных присутствовать при казни в силу своего служебного положения ( акт подписывали начальник каторги , врач , секретарь канцелярии ) , к эшафоту обычно сгоняли не менее 100 заключенных. Делалось это для усиления психологического давления на арестантскую массу.
   Смертник все это время оставался в кандалах. Лишь после конфирмации его расковывали. 
    Под барабанный бой приговоренного взводили на эшафот. Часто бывало , что смертники не могли идти , у них отказывали руки и ноги ; они ничком валились на землю. Это были типичные случаи истероидного психоза , при котором парализуются двигательные функции , но человек остается полностью в сознании , может говорить и даже кажется спокойным. Такого приговоренного поднимали на эшафот на руках.
   Нередко случалось , что в такие минуты падали в обморок конвоиры. Видимо , эта возня у эшафота и в самом деле была очень тяжелым зрелищем.
    На эшафоте заключенный поступал в распоряжение палача. Тот набрасывал на смертника саван. Это был огромный мешок , полностью скрывавший человека. Саван выполнял несколько важных функций.
   Прежде всего , скрывал от глаз присутствовавших лицо казненного , со всеми теми ужасными симптомами , которыми сопровождается гибель от удушения в петле. Кроме того , нередко в момент казни на виселице у осужденных имело место рефлекторное мочеиспускание ( и не только ). Крепость нервов и самообладание не имели в данном случае большого значения. Наброшенный саван позволял отчасти скрыть это явление и не превращать глубоко символический акт воздаяния в глумление над телом. И наконец , не имевший рукавов саван позволял палачу легко совладать с любым практически смертником , вздумай тот оказать на эшафоте сколь - нибудь активное сопротивление.
    С момента появления смертника на эшафоте , он полностью попадал в руки палача. В самом прямом смысле ; набросив саван , палач уже не снимал своих рук с плеч приговоренного. Он подводил казнимого к виселице , набрасывал на шею смазанную салом петлю , заставлял встать на "западню". "Западней" назывался люк , который после выбивания из - под него подпорок проваливался под весом смертника. Стоящего на "западне" человека палач продолжал удерживать за плечи , подпорки "западни" всегда выбивал помощник.
   Смертникам на эшафоте не связывали руки за спиной и никогда их не ставили на табуретки , как это иногда показывают в кинофильмах. Понятно , что редкий смертник отказал бы себе в последнем удовольствии послать такую табутетку добрым пинком на головы стоящих перед эшафотом солдат.
   Некоторые приговоренные просили палача не одевать на них саван и сами набрасывали на себя петлю. Обычно палачи не отказывали в таких просьбах. Следует помнить , что работа палаческая есть убийство , деяние , с точки зрения православного человека не менее греховное , чем само то преступление , за которое виновного казнят. Поэтому , если был шанс не брать этот грех на душу , то палачи старались такой шанс использовать. Каторжанская администрация закрывала глаза на такого рода отступления от правил.
   Примером подобного отступления может служить история с известным грабителем Пазульским , который попросил казнить его без савана , сам набросил на шею петлю и взошел на "западню". И после этого , кстати , был помилован.
   В свое время получили известность обстоятельства казни в 1890 г. некоего ссыльнокаторжного Кучерянского , приговоренного к повешению за нанесение ран смотрителю Александровской кандальной тюрьмы Шишкову. Накануне казни приговоренный добыл нож , нанес себе сильный порез шеи , но самоубийство не удалось ; врач наложил ему повязку и остановил кровотечение. Выведенный к эшафоту Кучерянский дождался , когда его раскуют , после чего сорвал с шеи повязку и , перекрывая барабанный бой , стал кричать присутствовавшим арестантам , чтобы они следовали его примеру и убивали конвоиров. На эшафоте он сопротивлялся палачу Комлеву и продолжал кричать до тех самых пор , пока под ним не провалилась "западня". Последние слова его были : "Не робейте , братцы , смерть легка , веревка - тонка !"
   Но даже и после этой казни руки смертникам связывать не стали , полагая , очевидно , что это явится нарушением русской традиции.