| |
|
АРХИВ. Отечественный сыск.
Внизу на лестнице он достал пивную бутылку с водой, стоявшую тут же, и предложил мне вымыть руки и укушенный палец. Я это сделал, и он завернул мой палец в свой носовой платок. Выйдя на улицу, Петр Кондратьевич сказал : "Ну, слава Богу, дело сделали. Бояться нечего : мало ли на кого могут подумать ? Эти процентные билеты я дам одному человеку разменять, тогда мы с тобой поделимся. Приходи сегодня в 4 часа дня в портерную в нашем же доме". Я пришел туда к этому времени, встретил Петра Кондратьевича, но он мне сказал, что тот человек, которому он дал для размена процентные билеты, может быть, сегодня не придет, и поэтому я должен прийти к нему завтра в 6 часов дня. На следующее утро я, сказав своим, что иду в церковь Вознесения говеть, отправился в общину сестер милосердия у Калинкина моста, где показал укушенный палец и сказал, что его укусила собака. Мне дали примочку. Вернувшись домой, я отдал матери в стирку окровавленную сорочку... А затем... затем вы явились". Такова, в общих чертах, была первая исповедь Иванова, который вместе со всеми найденными у него вещами был немедленно доставлен моим помощником и двумя агентами в Управление сыскной полиции. С разрешения товарища прокурора был немедленно арестован старший дворник - конторщик дома Яковлева - Петр Кондратьевич Анисимов. При его аресте у него был произведен самый тщательный обыск, - но, увы! - он не увенчался успехом. Ни на одной из вещей его одежды не было заметно никаких следов крови или замывания ее, руки его были чисты, без порезов, процентных бумаг не найдено, и держался он на допросах с невозмутимым спокойствием, отвечая ясно, толково, не путаясь, на все задаваемые ему вопросы. Он не отрицал, что знал Михаила Иванова, навещавшего свою мать, служившую раньше у убитой Миклухо-Маклай, но упорно отрицал всякое близкое знакомство с ним. - Это гнусный навет на меня со стороны Иванова. Я не знаю, зачем ему понадобилось возводить на меня страшное обвинение в соучастии в этом убийстве. Видит Бог, не повинен я ! Поиски любовника убитой прислуги Надежды Торопыгиной, бывшего приказчика мелочной лавки, я поручил энергичному чиновнику Жеребцову, отличившемуся в раскрытии дела об убийстве Митрофановым Сергеевой. Он задержал его, и ввиду того что на пиджаке его также оказались кровяные пятна, он был арестован. Королев и Королева после допроса, учиненного им судебным следователем по особо важным делам Добушинским, были освобождены. Было ясно, что они совсем не причастны к убийству и даже не предполагали о нем. Их сын, Иванов, отдавая в стирку окровавленную рубашку, сказал, что его укусила собака и своей кровью из пальца он измазал эту рубашку. Прошло несколько дней. Я решил сам еще раз допросить Михаила Иванова. И вот тут-то, при вторичном допросе, он совершенно изменил свое первоначальное показание, на основании которого был арестован Петр Кондратьевич. На этот раз он категорически заявил, что убийство госпожи Миклухо-Маклай и ее прислуги Надежды Торопыгиной совершил он один. - Как же так, братец, то ты показал, что убивал вместе с Петром Кондратьевичем, то теперь говоришь, что сделал это один. Которое же из твоих показаний верное и справедливое ? - Последнее, ваше превосходительство, потому что я действительно один их убил. И он принялся рассказывать, как он совершил это злодеяние. В общих чертах его второй рассказ походил на первый, только с той существенной разницей, что "Петра Кондратьевича" тут уже не существовало. - А как же ты проник в их квартиру ? - Пришел к Надежде как бы от ее любовника. - Ну-с, если это справедливо, что убил ты их один, то украденные деньги - процентные бумаги - должны быть у тебя. Так ? Где же они ? - Я их зарыл. - Зарыл ? Где же ? - На Мало-Охтинском кладбище. Как украл я из комода пачки, так сразу отправился на это кладбище и спрятал их там. - И ты не лжешь ? Ты можешь указать то место, где их зарыл ? - Могу. Когда угодно. Я позвал чиновника Шереметьевского : - Я вам дам сейчас одно важное поручение. - Рад стараться, ваше превосходительство. - Пока уведите его ! - приказал я служителям, указывая на Иванова. Когда мы остались вдвоем, я обратился к Шереметьевскому. - Вам предстоит сейчас путешествие, которое удивительно смахивает на таинственное похождение из какого-нибудь "страшного" уголовного романа. Дело в том, голубчик, что сейчас Иванов сознался мне, что он один убил госпожу Миклухо-Маклай и ее горничную и похищенные процентные бумаги он зарыл на Мало-Охтинском кладбище. Необходимо, не теряя ни минуты, проверить истинность его показаний, то есть надо отправиться туда и убедиться, действительно ли этот злодей зарыл бумаги убитой. Я боюсь, не лжет ли он, стараясь еще более запутать это мрач ное, темное дело, о котором теперь говорит весь Петербург. И еще вот чего я боюсь: не замыслил ли он, нарочно сочинив всю эту историю, бежать, надеясь, что это ему удастся в той глухой местности и в этот поздний ночной час. Поэтому будьте предельно осторожны и внимательны. Возьмите с собой двух полицейских надзирателей: Переловича и Ионина. Это бравые, рослые и испытанные ребята. Теперь четверть первого, к часу ночи вы будете там. Вы, конечно, вооружены ? - Не беспокойтесь, ваше превосходительство, не в таких переделках бывал. Постараюсь оправдать ваше доверие. - Ну, с Богом ! Как только вернетесь, немедленно ко мне. Я буду вас ждать. Нам надо распутать это дело. Неловко, ведь : вот, скажут, Путилин оказался не на высоте своего дарования... Обидно, голубчик. Было половина первого ночи, когда из Управления сыскной полиции вышли Шереметьевский, два полицейских надзирателя и преступник Иванов, запятнавший свои руки и душу кровью двух несчастных жертв. На этот раз, как нарочно, несмотря на апрель месяц, темная и холодная ночь нависла над огромным городом, который, точно легендарное чудовище, начинал уже забываться недолгим тревожным сном. Но он, этот город, это чудовище, не мог заснуть сразу. Он еще глухо стонал и гремел сотнями своих нестройных звуков. Кое-где раздавался топот лошадей, бьющих железными подковами о камни мостовых, дребезжали колеса экипажей, порой доносились шаги запоздалых обывателей, неслись откуда-то, из мрака ночи, разудалая песнь подгулявшего мастерового и площадная, кабацкая ругань. Чем дальше удалялись они от центра города, тем становилось глуше, безлюднее. Въехали на Малую Охту, которая тогда представляла собой унылую, пустынную местность. Скоро показалось кладбище. - К воротам подъезжать ? - спросил Шереметьевский Иванова, всю дорогу не проронившего ни одного слова. - Можно и не к воротам, а объехать кругом. - Где же вы зарыли бумаги убитой ? - Там... далеко... около седьмого разряда, - бесстрастно ответил Иванов. Однако Шереметьевский высадился у кладбищенских ворот. Угрюмый заспанный сторож с удивлением поглядел на приехавших. - Вам чего, собственно ? - начал он. - Ворота закрыты, батюшка и весь причт спит. - Не разговаривай, любезный, а немедленно отпирай ! - внушительно прикрикнул Шереметьевский. - Не видишь, по важному делу с полицией приехали. Сторож бросился открывать ворота. С тихим протяжным стоном раскрылись железные кладбищенские ворота, и они вчетвером вошли на кладбище. Оно было безмолвно и торжественно спокойно, это царство смерти. Ни звука, ни шороха. Сквозь оголенные деревья виднелись бесчисленные ряды памятников и крестов, перед которыми, точно таинственные блуждающие огни, робко светились там и сям огни лампад. Иванов, окруженный надзирателями Иониным и Переловичем, шел быстрой, нервной походкой. Шереметьевский шел сзади, зорко вглядываясь в окружающую тьму. "Солгал он или нет ? - проносилось у него в голове. - Но какая цель лгать ? Надеяться на бегство - ребяческая мечта. Не полагал же он, что с ним на это глухое кладбище отправится только один человек ?" А Иванов шел все дальше и дальше. Начались уже одни сплошные кресты, памятников совсем не было. "Покой бедняков... Судя по тому, что он сказал, что зарыл деньги в седьмом разряде, он идет, кажется, верно", - думал Шереметьевский. Наконец Иванов остановился. - Кажется, здесь... Погодите, я осмотрюсь. - сказал он. Он внимательно стал вглядываться. Шереметьевский, вспомнив о фонаре, быстро зажег его и подал преступнику : - С огнем скорей увидите. Иванов, подойдя к осине, отмерил от нее пять шагов и, показывая на промежуток между покосившейся, осевшей могилой с подгнившим крестом и забором, сказал : - Здесь. - Вы сами отроете, или это сделать нам ? - спросил Шереметьевский, принимая от Ионина небольшой лом и лопату. - Давайте... сам.- и он принялся уверенно копать землю лопатой. Странное зрелище представляла собою эта молчаливая группа людей. Точно могильщики, роющие "богатую" могилу. Шереметьевский, освещая фонарем место, где рыл Иванов, жадно следил за каждым движением преступника. - Нате, берите... вот... - тихо промолвил тот. Шереметьевский нагнулся и взял из ямы узелок. - Ну голубчик ? - быстро спросил я, лишь только Шереметьевский вошел в три часа ночи в мой кабинет. - Вот, ваше превосходительство, - ответил он, подавая мне узелок. Я развязал его. В нем было два свертка. В первом - в газетной окровавленной бумаге кожаный бумажник, в котором оказались: два билета городского кредитного общества по 1000 рублей, один билет того же общества в 500 рублей, два билета Государственного банка 5-го выпуска ( один в 1000 рублей, другой - в 100 рублей ), четыре билета первого внутреннего выигрышного займа и облигация пароходного общества "Самолет" в 250 рублей. Во втором свертке из синей разорванной бумаги с написанной на ней фамилией "Миклухо-Маклай" и перевязанном крестообразно синей тесемкой оказались : 8 билетов Государственного банка выпуска 1860 года по 100 рублей каждый, причем один из них запачкан кровью, и 35 билетов Кредитного общества по 100 рублей. | |
