Из копии с ответа на второй вопрос, данного отставным поручиком Григорием Скорняковым ярославской полиции 28-го августа 1853 г., видно : Относительно же часов, в которых Ярков запирательство делает, якобы таковых от меня не получал, и что достать две фальшивые печати не способствовал, как равно не знает товарищей моих, бывших со мною в то время у него в доме, против чего я только могу сказать, что это одно упорство, изученное им, Ярковым, как правило необходимости на пути его жизненном, но, к несчастию, все показанное мною против Яркова справедливо.
    На другой день после бытности у него я встретился с коллежским регистратором Алексеем Петровым Сергеевым, с коим ознакомился в 1851 г. в Москве в Петровском парке, на гулянье. Я, бывши тогда в самых критических обстоятельствах, ходил мимо толпы народа, и ничто меня не занимало ; со стороны же задумчивость моя была довольно заметна, а особенно Сергеев, как он тогда называл себя, более прочих обратил на меня внимание. И как он был человек, давно уже гонимый бурею жизни, где опытность научила его быть проницательным, короче сказать, что он заискивал случая со мною познакомиться ; что ему было очень нетрудно, ибо после нескольких подобных встреч мы сблизились с Сергеевым в разговорах и напоследок сделались совершенно откровенными. Тут Сергеев пригласил меня на свою квартиру, где я рассказал свои обстоятельства, что я обворован на дороге, не доходя Москвы, и что с вещами и деньгами унесен указ мой об отставке. Ныне же по этому случаю оставшись совершенно без средств пропитать себя на чужбине, без друзей и знакомых, я нахожусь в самом отчаянном положении и не придумаю, что начать. Он же, в свою очередь, заменил мне таковою же откровенностию и сказал, что положение его более затруднительно, нежели мое, и именно вот почему, что он уже лишен прав состояния и сослан был в ссылку в Сибирь на жительство, где жизнь ему показалась тягостною в стране вечного холода, откуда он бежал, поручив себя совершенно произволу судьбы, и на опасном этом пути принужден был прибегать к непозволительным средствам в условиях света и законов, и что напоследок он обзнакомился с своей участью и проводит жизнь без скуки, - добавляя при сем, что он скрывает настоящее свое имя и фамилию, а называет себя как где придется. На квартире же в то время называющий себя Сергеевым стоял на Никитской улице, в доме полковника Махова, но только квартиру снимал он не на свое имя, а от имени чиновника другого, которого имени и фамилии я не упомню ; но, по словам Сергеева, аттестат у него был настоящий. И таким образом Сергеев, рассказавши мне все, как выше значится, предложил пристать к его партии, уверяя, что стоит только привыкнуть, а после укоры совести сделаются невнятными. Повинуясь необходимости, я согласился и с того времени остался жить у Сергеева на квартире ; но сначала, как новичок, всматривался в их обряды и несколько дней не выходил почти шагу из квартиры, в которую часто являлись новые для меня лица с какими-то таинственными физиономиями, недоверчивым взглядом и загадочными манерами. Не умею выразить, до какой степени все это казалось дико, даже ужасно. Кажись, какой-то тайный голос шептал мне на ухо : уйди !.. уйди !.. пока еще есть время !.. Но, с другой стороны, нищета, крайность, несправедливые оскорбления и насмешки людей угрожали мне и приводили в какую-то оцепенелость. Я напрасно старался заглушать голос совести в ночных пирушках, каковые в бытность мою у Сергеева на квартире несколько раз случались. Сергеев над мною смеялся и говорил, что это ничего и что со временем вся эта дикость пройдет, и в свободные часы, желая обзнакомить меня с фантастическою своею жизнию, рассказывал разные случаи, встретившиеся ему на пути жизненном.
    Из числа коих один более прочих врезался в память мою, который необходимо здесь я должен передать в подлиннике, а именно : кажется в 1850 году, в бытность Сергеева в городе Москве, он узнал, что помещик по фамилии Сухово-Кобылин, проживающий в сем же городе, несколько лет имел любовную связь с какой-то француженкой, которую Сергеев называл по имени Симон Демьяновна, а фамилии сказал, что не упомнит. И эта вышеупомянутая Симон Демьяновна имела в наличности до пятисот тысяч рублей ассигнациями наличного капитала, который он, г. Сухово-Кобылин, как человек светской жизни, умел промотать; но между прочим, не подумав о последствиях, набрал у ней, Симон Демьяновны, до трехсот тысяч рублей на ассигнации по формальным документам, и таким образом несколько лет протекло, а долг был не уплачен ; и поколь г. Сухово-Кобылин умел разыгрывать роль страстного любовника, то вышепрописанная Симон Демьяновна уплаты долга не требовала, но, как только заметила холодность против себя, а может быть, и узнала, что Сухово-Кобылина занимает новый предмет любви, то ревность заклокотала в груди злосчастной. А как это каждому и всем известно, что женщины ужасно мстительны и решительны в таком случае, и как вышеупомянутая Симон Демьяновна была не более как женщина, и женщина под осень жизни, начинающая увядать красотою ; то, зная за собою сего рода недостаток, опасаясь, дабы не лишиться обожаемого ею предмета, прибрала Сухово-Кобылина в свои руки; знавши коротко, что имение его в залоге, и что он, кроме того, в долгах по уши, угрожала, если только он изменит ей или даст малейший повод к подозрению, то она будет просить на него формально о взыскании денег, которые он, Сухово-Кобылин, ей должен. И так, Сухово-Кобылин, видя себя в самой невыгодной позиции, вынужден был повиноваться необходимости и уверять ее, что он никогда не думал изменять в любви и т[ому] под[обное]. Но !.. что было в душе его, Сухово-Кобылина ! Это может только высказать тот, кому встретились подобного рода обстоятельства. Просто сказать, она ему опостылела хуже горькой редьки, как русской говорит. Нужно было придумать избавиться от ней, но это было не так легко. Одно средство осталось истребить ее с лица земли, и тогда представлялась возможность сбросить с себя рабское иго. Соображаясь долго, он ничего не мог придумать, но тут опять встретились препятствия. Он сам был неспособен совершить злодейство : тут нужен был человек с адскими свойствами души ; на этот раз злой гений недолго заставил розыскивать нужного Сухово-Кобылину человека. Он скоро предложил свои услуги и как будто в самом деле таинственною своей способностию поручил это адское дело вышеозначенному Сергееву. Ибо он, Сергеев, пронырливостию своею узнал отчаянное положение его, Сухово-Кобылина, и даже проникнул в тайну его намерения, а как для Сергеева в условиях света давно уже не осталось ничего священного, почему он выжидал только случая в натуре предложить Сухово-Кобылину адские свои услуги. Таким образом устроил план для свидания с Сухово-Кобылиным в маскераде, где, бывши замаскирован, инкогнито мог свободно с ним поговорить и предложить свои услуги, как выше значится. И напоследок настал давно ожидаемый для Сергеева час, он встретил свою жертву в маскераде ; где начал его преследовать, без пощады маневрируя каламбурами на обстоятельства, которые казались заключены в душе Сухово-Кобылина так глубоко, что смертному существу нельзя туда проникнуть ; отчего ж этот человек намекает ему прямо и знает почти в подлиннике самые тайные его идеи ? Это его ужасно удивило. Сначала он холодно избегал его придирок в разговоре, но тот был неотвязчив. Напоследок у Сухово-Кобылина недостало терпения: он взбесился и предложил Сергееву с ним наедине объясниться, а Сергееву того только было и нужно. И тут, после нескольких вспышек и жестоких сначала объяснений, они между собою заключили мир и союз и сделались друг другу необходимыми, а к довершению первого их знакомства сделка кончилась тем, что Сергеев за 1000 руб. сер. согласился убить вышеупомянутую француженку в собственном доме его, Сухово-Кобылина, и после вывезти ее из города, за заставу, с уговором, что в то время непременно она должна быть одета в самом пышном наряде и в полном блеске роскоши, унизана бриллиантами, в коих у ней, по словам Сухово-Кобылина, недостатка не было : во-первых, потому, что когда тело убитой будет впоследствии найдено, то почтут, что, вероятно, убийца прельстился на бывшие на ней драгоценные вещи, а притом была у него в виду собственно своя выгода, т.е. попользоваться вещами, надеясь вполне, что Сухове-Кобылин к этому касаться не будет. Все это было распланировано с еличайшею осторожностию, только ожидали случая, удобного к исполнению, которого, как Сергеев сказывал, пришлось им довольно долго ждать, почти без малого год. И напоследок в 1850 году, осенью, настал удобный час для совершения злодейства.
    Сухово-Кобылин дал знать Сергееву, что Симон Демьяновна приглашена обедать к кому-то в дом, именно чей, не упомнит ; отколь, по его приглашению, вечером будет у него в доме и что он единственно для этого случая перешел во флигель, бывший в его доме, дабы отделиться от своего семейства. Это происходило дня за два не более до преступления, а в тот день, когда Симон Демьяновна была приглашена на обед, то Сухово-Кобылин написал ей записку, дабы после обеда заехала к нему непременно. А как она не подозревала любовника своего раздраженным до такой степени, чтобы мог посягнуть на жизнь ее, и всегда старалась против него быть аккуратною, то и на этот раз в назначенное время, т.е. вечером, явилась к своему Адонису, не зная, злосчастная, что последний час ударил ее жизни; ибо Сергеев был схоронен в кабинете Сухово-Кобылина с кинжалом, для того приготовленным, из которого, как тигр, бросился на свою жертву, поразив ее кинжалом, говорил он, так удачно, что она даже и не пикнула. Кровь только брызнула на стену и на пол; но скоро он ее перетащил на место, где был нарочно прорезан пол, и в оный прорез остальная кровь была спущена. После же этой адской операции пол был вымыт, и все было осмотрено и приведено в прежний порядок, а притом ночь еще способствовала к довершению начатого ими злодеяния ; ибо убитая Симон Демьяновна вынесена была в экипаж, нарочно для этого приготовленный, так, что из дворовых людей Сухово-Кобылина никто не видал. И так Сергеев с тысячью руб. серебром и своей жертвой отправился из дома Сухово-Кобылина прямо за Пресненскую заставу, из г. Москвы, и там обобрал бывшие бриллиантовые на ней вещи, а именно : браслеты, стоившие до 7000 руб. на ассигнации], ожерелье крупного орлеанского жемчуга, в промежутках усаженное бриллиантами, с фермуаром, тоже бриллиантовым, висевшим насередке оного, стоющие 25 000 руб. на ассигнации], булавка еще бриллиантовая и два или три золотых кольца с камнями; по сим последним вещам определительной цены пояснить не может потому, что сам таковых не видел, а Сергеев сколько говорил, не припомнит.
    Обобравши же ее в экипаже, приказал своротить в сторону. Проехавши небольшое расстояние за заставу, где оставил тело убитой Симон Демьяновны под открытым небом ; сам же благополучно возвратился на квартиру, торжествуя в удачном своем злодеянии. Что же случилось с Сухове- Кобылиным ! Кажись, все кончилось по его желанию, отыскать следы злодея почти было невозможно. Но совесть !.. Этот ужасный свидетель, присутствующий в самых непроницаемых тайнах человека, не давала ему покоя, тревожила, и наконец душевное беспокойство возмутило его до такой степени, что он сам навлек на себя подозрение, а именно вот каким образом. На другой день утром, после означенного выше происшествия, он, Сухово-Кобылин, явился в Тверскую часть и объявил г. частному приставу оной части, что вот бывшая его любовница француженка уехала вчерашнего числа на гулянье, отколь и по настоящее время не возвратилась ; почему он и просит пристава оной части сделать формальный иск, не случилось ли с таковой что-нибудь особенное. Но так как пристав принял очень холодно странную просьбу Сухове-Кобылина, то он, Сухово-Кобылин, обратился с тем к г. московскому обер-полицеймейстеру, который тоже сначала удивился, но между прочим, из вежливости, обещал удовлетворить его просьбу. Когда же вышеупомянутая Симон Демьяновна была найдена убитою за Пресненской заставой, то первый повод к подозрению по этому случаю пал на Сухово-Кобылина, а притом же, когда полиция приступила к исследованию дела, то при обыске в вышеупомянутом флигеле найдена была кровь на стене и полу, и много оказалось по обстоятельствам дела подозрительного со стороны Сухово-Кобылина ; но, по случаю щедрого ходатайства, все, подававшее повод к подозрению, из дела уничтожено. Однако виновников поставить в виду было необходимо, потому что это случилось, кажется, в 1850 году, в бытность в г. Москве Его Императорского Высочества, Августейшего Цесаревича и наследника Александра Николаевича, коим высочайше было поведено виновников розыскать непременно. Следствие было поручено приставу Городской части, полковнику Стерлинкову, который пыткой заставил людей Сухово-Кобылина принять на себя преступление. Но показания их были до такой степени несообразны с обстоятельствами дела, что судебные места признают невероятным, дабы могли быть таковые виновными в преступлении; вследствие чего дело и по настоящее время о сем предмете не окончено, а вышеозначенный полковник Стерлинков, по случаю пристрастных допросов над подсудимыми и пыток, им изобретаемых, ныне находится под судом и удален от должности. Вот точный подлинник слов Сергеева, которые глубоко врезались в моей памяти.
    Выслушав историю его преступления, я содрогнулся, и хотя я в то время находился в крайности и грудь моя была заражена злобным мщением против общества людей, которые когда следовали путем истины, и поколь еще черное клеймо преступления не запятнало моего имени, необходимость заставляла меня многим рассказывать свое горе и искать у людей помощи ; но вместо сострадания надо мною смеялись и всячески оскорбляли. <...>."