| |
|
СЕРИЙНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Серийные убийцы.
Пройдет много лет и станет известно, что на следующий день этот же самый человек вернулся в Мюлльхейм и , усевшись впивной напротив гостиницы Питера Клейна, сочувствующе выслушивал пересуды местных жителей, потрясенных событиями минувшего вечера.Когда у него поинтересуются, что же он чувствовал в эти минуты, преступник с присущей ему невозмутимостью ответил: "Ужас и негодованиеобывателей были мне приятны". Полиция Мюлльхейма проявила максимальную ответственность при расследовании убийства Кристины Клейн. Отправной точкой расследованияпослужило важное заявление отца погибшей, который рассказал о тяжелом и неприятном разговоре с родным братом, имевшем место какраз 25 мая. Младший брат Питера Клейна - бестолковый и незадачливый в делах Отто - попросил денег для организации очередногосвоего "дела". Питер не верил в деловые качества брата и попытался его отговорить от бесприбыльного начинания; разговор не сложился,братья многое сказали друг другу и в этоге старший отказал младшему во всяком вспоможении. Отто обиделся и в сердцах бросил: "Тыэто будешь помнить всю жизнь!" Слова его сбылись с пугающей фатальностью: 25 мая 1913 г. Питер Клейн действительно запомнил на всю жизнь. При обыске спальни девочки сотрудники криминальной полиции подобрали с пола носовой платок с вышитыми инициалами: "PK". Этиинициалы соответствовали имени и фамилии хозяина гостиницы, но такого платка у него никогда не было - это в один голос заявили всечлены семьи. Полиция сочла, что платок подброшен преступником, дабы навести подозрение именно на Питера Клейна. Кто мог знатьинициалы хозяина гостиницы? Кто мог знать, что его носовые платки на самом деле имеют вышивку? Кто мог быть заинтересован в том,чтобы бросить тень подозрения именно на Питера? Таковым человек, по мнению полиции, вполне мог быть Отто... Патологоанатомическое исследование тела погибшей девочки констатировало смерть в результате большой потери крови. В числе ранбыли названы: два пореза горла, один - выполенный единым движением и имевший длину 9 см., второй - полученный в результате четырехдвижений руки убийцы и имевший длину около 4 см.; перелом подъязычной кости - как следствие удушения руками; прокусывание языка зубамибыло объяснено саморанением жертвы. Кроме того, аутопсия показала осуществление преступником манипуляций руками в области половыхорганов девочки; изнасилования не было, но убийца, вне всякого сомнения, ощупывал свою жертву. Последнее свидетельство было сочтено следователями криминалной полиции очень ценным. Они полагали, что преступник не решился наизнасилование, но попытался своими действиями придать деянию характер сексуального посягательства. Эта имитация была призвана замаскироватьподлинный мотив убийства - месть. Отто Клейн был арестован по обвинению в убийстве племянницы. Против него вызвался свидетельствовать брат. Гибель Кристины разрушиласемью. Надо сказать, что несмотря на кажущуюся многозначительность прокурорских умозаключений, суд присяжных не посчитал совокупность предъявленныхкосвенных улик достаточными для обвинения Питера Клейна. Не существовало ни одного прямого свидетельства, указывавшего на присутствие обвиняемогона месте преступления в момент его совершения. Питер Клейн был оправдан, хотя решение это, вряд ли, внесло успокоение в сердца близких Кристины. Прошли многие годы. Казалось, виновный в гибели девочки навсегда сумел избежать карающей десницы Закона. Не было никаких на шансов наего разоблачение. Более того, с каждым днем возможность раскрытия этого убийства - и без того эфемерная - делалась все более ускользающе - малой.Минула Мировая война с ее неисчислимыми жертвами, рассыпалась в прах Германская Империя, прокатился по стране вал гражданского противостояния...Каждая из этих эпохальных коллизий была способна оборвать жизнь неизвестного негодяя. Наконец, он мог умереть естественным образом, покончить ссобою, погибнуть в результате несчастного случая. Но он не умер, не покончил с собой и не погиб. Он благополучно пережил гибель Империи иреволюцию. Именно поэтому мы знаем теперь его имя; именно везение негодяя сделала этот рассказ возможным. Вечером 3 - го февраля 1929 г. неизвестный преступник совершил в Дюссельдорфе нападение на женщину, возвращавшуюсядомой с работы. Нападение казалось безмотивным - преступник даже не сделал попытки заговорить со своей жертвой.Женщина оказала упорное сопротивление и хотя получила 24 ножевые раны осталась жива. Ее сопротивлениевызвало необычайное возбуждение агрессора: впоследствии он признавался, что вечером того же дня дваждывозвращался на место своего нападения и, занимаясь онанизмом, испытывал удивительные оргазмы. В последующиедни нападавший еще несколько раз приходил на это же место и мастурбировал. К сожалению, потерпевшая не смогла дать удовлетворительного описания преступника. Безнаказанность лишьразжигала его самонадеянность и уверенность в праве творить собственный суд над согражданами. Оргазмы, связанные с воспоминаниями и кровавых нападениях, лишь подстегивали активность преступника.Следующей жертвой его похоти оказалась восьмилетняя Роза Охлингер, которая была убита 9 февраля 1929 г.13 - ю ударами ножа. Последний удар был нанесен во влагалище. Как показало микроскопическое исследование,этому удару предшествовали довольно сложные манипуляции преступника: он мастурбировал над агонизирующимтелом девочки, а после семяизвержения размазал сперму рукой по ее лобку и лезвию ножа. После нанесения фатальногоудара, преступник облил тело Розы бензином и поджег его. В тот момент никто не связал воедино нападения 3 и 9 февраля. Но то, какими манипуляциями было обставлено убийствоРозы Охлингер, не оставляло у полицейских сомнений в том, что в Дюссельдорфе появился новый маньяк. Удар ножом во влагалище,да еще и обмазанным в сперме, выражал собой ярость, направленную против женщин, и символизировал половую дисфунцию убийцы.Тот факт, что отправляясь на преступление, он запасся бензином, недвусмысленно указывал на тщательную продуманностьвсех его шагов. Наверняка, преступник долго вынашивал план именно такого, изуверского нападения, лелеял его глубоковнутри себя, подстегивал себя фантазиями на эту тему. Вне всякого сомнения, коитус его не интересовал: если бы он захотел(или смог бы) изнасиловать жертву, то обстановка на месте преступления не смогла бы ему в этом помешать. Но преступникаявно волновала не физическая близость, а тот аспект тотального разрушения другой личности, что получал свое выражение визуверстве совершенного им убийства. Не прошло и недели с момента нападения на Розу Охлингер, как произошло новое отвратительное убийство. Вечером 14 февраля1929 г. неизвестный преступник напал на 45 - летнего слесаря Шира, стоявшего на перроне вокзала и дожидавшегося поезда во Флингерн.Убийца столкнул мужчину с платформы, душил его, после чего нанес 20 ударов ножом. Он не оставил жертве шансов на спасение. Проявляя недюжинную выдержку и полное самообладание, преступник на следующий день пришел на место убийства и обнаружив тамследователей из отдела криминальной полиции вступил с ними в разговор. В тот момент его приняли за одного из многочисленных вокзальныхзевак; когда спустя много месяцев он возьмется рассказывать полиции об этом эпизоде, ему поначалу просто не поверят и сочтут банальной бандитскойбравадой, но... специально проведенная проверка подтвердит этот рассказ. Полицейские, работавшие на вокзале 15 февраля, вспомнятэтого предупредительного мужчину в неброской одежде фабричного рабочего. Эта серия февральских нападений взбудоражила Дюссельдорф. Полиции не удалось скрыть от прессы ужасных подробностей совершенныхпреступлений и город бурлил, обсуждая разворачивавшуюся на его глазах криминальную драму. Было очевидно, что нападения выглядятвнешне безмотивными, их жертвами мог оказаться любой человек вне зависимости от пола и возраста. Город был на грани паники исмакование газетами обстоятельств полицейских расследований лишь усиливали нервозность в обществе. Дюссельдорфскую полицию никак нельзя было обвинить в бездействии. Во второй половине февраля и марте они проверилиогромное число подозрительных лиц на возможность совершения ими упомянутых нападений. В конце - концов, удача, вроде бы,улыбнулась сыскарям. Им удалось задержать человека, совершившего в марте 1929 г. нападение на двух женщин с веревкой в руках.Женщины сильно не пострадали, они отразили посягательство и - самое главное - смогли дать неплохие описания преступника. Последнийбыл оперативно обнаружен, задержан и опознан. Обладатель веревочной петли носил фамилию Штаусберг. Без особенного запирательства он признал "своими" кровавые февральскиенападения. Он как будто бы гордился совершенным, не выказывая ни малейшего раскаяния. Сделанные им признательные показания быливесьма неконкрентны и сбивчивы; все, что он брался рассказывать полицейским, можно было узнать из дюссельдорфской прессы. Это, разумеется, внушило некоторые подозрения. Штаусберга направили на психиатрическое освидетельствование и заключение врачейполностью подтвердило опасения следователей: Штаусберг являлся тяжелым шизофреником, агрессивным, не поддающимся лечению социопатом,человеком опасным для окружающих, но... не совершавшим тех нападений, которые он себе приписал. Штаусберга направили в психиатрическую лечебницу тюремного типа (где его впоследствии казнили пришедшие к власти нацисты),а следствие по делу "дюссельдорфского вампира" вернулось к исходной точке. К лету 1929 г. никаких перспектив успешногоразоблачения убийцы следствие не имело. Сам же "герой" этого расследования, прозванный прессой "дюссельдорфским палачом", "-вампиром", "-душителем" словно ждалокончательного решения вопроса в отношении Штаусберга. Во всяком случае, в течение довольно долгого промежутка времени, онникак о себе не заявлял, предоставляя полиции думать, что схваченный ею шизофреник и есть тот самый "дюссельдорфскийдушитель". Но вечером 21 августа 1929 г. его темперамент возобладал над расчетом. В течение полутора часов он совершил в западномпригороде Дюссельдорфа - Лиренфельде - три немотивированных нападения на мужчин. В каждом случае преступник действовал по однойсхеме: приближаясь сзади, он наносил в спину и бок жертве несколько ударов ножом, предпологая, очевидно, поразить человека всердце. К счастью, несмотря на получение тяжелых ранений ни один из пострадавших не потерял сознание; все они оказались всилах кричать и спасаться бегством. Это не позволило нападавшему добить свои жертвы и предопределило их спасение. Нападения в Лиренфельде взволновали город. Всем стало окончательно ясно, что "Душитель" не исчез и не остановился. Все время он был рядом ине намеревался прекращать свою страшную охотуна людей. Продолжения его очередной серии нападений ждать пришлось совсем недолго. Уже вечером 23 августа 1929 г. он совершил очередное злодеяние, котороеможно было назвать чудовищным безо всякого преувеличения. В небольшом городке Флехе, расположенном неподалеку от Дюссельдофра, в этот день проходила традиционная ярмарка. Когда торговля стала сворачиваться,а люди - расходиться по домам, две сводные сестренки 14-летняя Луиза Лензен и 5 -летняя Гертруда Хамачер тоже отправились к дому. Хотя было довольно поздно -около 22.30 - ярмарочный городок и прилегавшие к нему улицы были хорошо освещены и, казалось, не таили в себе ни малейшей опасности. На расстоянии около80 метров от ярмарочных павильонов дорогу девочкам загородил мужчина средних лет. Он вежливо попросил старшую из сестер - Луизу - купить ему сигарет ипообещал позаботиться о младшей. Он протянул деньги и непринужденно взял Гертруду на руки. Луиза вернулась назад, к ярмарочным прилавкам. Возвратившисьчерез минуту с пачкой купленных сигарет, она нашла сестренку сидящей под деревом с перерезанным горлом. Едва утренние газеты успели дать краткие репортажи о новом нападении "дюссельдорфского душегуба", как около полудня 24 августа он совершил очередноепредельно циничное преступление. Остановив на улице студентку Гертруду Шульт, он в предельно корректных выражениях предложил ей "заняться сексом заденьги". Девушка отреагировала спонтанно, не задумываясь о том, что говорит: "Что Вы! Это смертельно опасно!". Ее собеседник лишь улыбнулся: "Вот чтосмертельно опасно!" и ннес совершенно неожиданный удар ножом в грудь. По счастливой случайности у этой сцены оказались свидетели, которые пришли на помощь пострадавшей. Своевременно проведенная операция спасла жизньдевушке. Благодаря этому полиция имела теперь в своем распоряжении двух человек - Луизу Лензен и Гертруду Шульт - которые не только хорошо рассмотрели нападавшего,но даже и говорили с ним. Эти свидетели были достаточно взрослыми и ответственными людьми, чтобы дать достоверные описания предпологаемого "дюссельдорфскогодушителя" и в случае задержания - опознать его. Обе девушки говорили о мужчине лет 40 или за 40, одетом в недорогую темную пиджачную пару, бреющем бороду, но имеющем усики, говорящем правильно,без заметных дефектов речи или акцента. Обращала внимание манера преступника говорить: спокойно, даже доверительно, безо всякого давления или повышенияголоса. Вне всякого сомнения, это была заранее отрепетированная тактика, призванная усыпить бдительность собеседника. Чем спокойнее говорил преступник,чем безопаснее он казался, тем более неожиданнее и страшнее оказывался его переход в нападение. Ни о каких особых приметах преступника свидетели несообщили. Активность преступника этими нападениями отнюдь не истощилась. Почти через месяц - в конце сентября последовало изнасилование молоденькой Иды Рейтер.Убийца продемонстрировал заметное изменение своей манеры действий: он отказался от использования ножа и забил свою жертву поднятым с земли булыжником. Крометого, он изнасиловал девушку, чего в августе даже и не пытался делать. На этом основании было сделано предположение, что на самом деле убийство Идысовершено кем - то другим, но никак не "дюссельдорфским душегубом". В конце - концов, несмотря на существенные отличия манеры действий преступника отпредыдущих случаев, полиция сочла, что все же именно он повинен в гибели Иды Рейтер. Забегая немного вперед следует заметить, что этот выводдюссельдорфских сыщиков оказался верен. После трехнедельной паузы, убийца напомнил о себе расправой 12 октября 1929 г. над Элизабет Дорриер. В ход опять пошел камень, видимо, заранее заготовленный преступником и принесенный им с собою. Неудачные нападения с ножом, в результате которых жертвы остались живы, судя по всему, вызвали глубокое недоверие "душегуба" к этому оружию. Он перешел на более тяжелые и действенные орудия убийства. Дюссельдорфская полиция получила ориентировки на обыски всех подозрительных с целью обнаружения носимых камней. Преступник, видимо, узнал об этом и в очередной раз продемонстрировал редкую способность отказываться от шаблонов в собственном поведении. Для следующих нападений он использовал уже не камень, а... молоток. Тоже серьезное оружие при внезапном нападении сзади; имеющее в сравнении с камнем то неоспоримое достоинство, что его обнаружение в кармане в случае полицейского обыска может быть легко объяснено необходимостью инструмента в домашней работе. Вечером 25 октября 1929 г. "дюссельдорфский душегуб" с молотком в руках совершил два нападения: их жертвами стали молодые женщины Мюрер и Вандерс. Преступник отказался от использования ножа и уже не душил свои жертвы, но крайняя жесткость убийств, манера преследовать потерпевших и нападать сзади, утверждали криминалистов во мнении, что перед ними - все тот же маньяк. Забитые насмерть молотком женщины, к сожалению, были неспособны свидетельствовать против напавшего на них - преступник явно сделал выводы из неудачных для него августовских нападений и теперь тщательно следил за тем, чтобы выживших не оставалось. Пресса Дюссельдорфа была полна самых мрачных прогнозов. Не составляло секрета, что криминальная полиция, несмотря на всю свою лихорадочную активность не имеет ни одной заслуживающей внимания версии разворачивавшейся на глазах города трагедии. В те дни октября, наверное, не было в Дюссельдорфе ни одного человека, который не задумывался над тем, что же еще должен совершить убийца, скольких погубить людей, чтобы быть в конце - концов остановленным? Думал об этом и сам преступник. Он издевался над обществом, которое с такой легкостью заставил трепетать, он играл в кошки - мышки с полицией и собственная удачливость заставляла его ликовать. Он не заботился об изменении внешности, не особенно прятался и не уезжал надолго из Дюссельдорфа - он все время был на виду, и тем не менее оставался не узнан. Как актер, обдумывающий тонкости своей игры в театре, он постоянно изобретал все более ужасные убийства, рассчитывая еще более поразить воображение сограждан. Его, без всякого преувеличения, можно считать одержимым "манией убивать". Очередным злодеянием "Душегуба" стала расправа над пятилетней Гертрудой Алберманн. Он похитил девочку прямо от ее дома днем 7 ноября 1929 г. Через день дюссельдорфская газета "Свобода" получила по почте поздравительную открытку с приложенной картой города, на которой было указано место, в котором будет оставлено тело девочки. Хотя происшедшее сильно смахивало на злобную мистификацию, полицейские отправились по указанному адресу и под полуобвалившейся оградой заброшенного механического завода обнаружили крохотное тело девочки, старательно заваленное грудой кирпичей. Аутопсия засвидетельствовала нанесение погибшей 35 ножевых ран и наличие явных признаков удушения. Преступник опять - в который уже раз! - изменил сложившуюся тактику поведения. Он опять убил маленькую девочку, вернулся к использованию ножа и мастурбации над телом. Но добавил и новые штрихи, "украсил", так сказать, собственную игру: похитил свою жертву, послал письмо в газету, впервые открыто постарался привлечь к себе внимание. Он, безусловно, наслаждался, подобно актеру, который своими монологами приковывает внимание зрительного зала, заставляя его трепетать и задерживать дыхание по собственному желанию. Убийством пятилетней девочки негодяй спровоцировал настоящую истерию. 
рис.1: Последняя фоторафия пятилетней Гертруды Алберманн Газеты публиковали фотографии погибшей (рис.1: Гертруда Алберманн), журналисты брали интервью у ее родителей, преследовали своими неудобными вопросами всех должностных лиц города, ответственных за порядок на его улицах. Все ждали продолжения серии преступлений, все ожидали новых кровавых драм. Но преступник исчез. "Дюссельдорфский душитель" в очередной раз продемонстрировал полную непредсказуемость своих действий. Вплоть до февраля 1930 г. полиция не регистрировала никаких особых преступлений, выходящих за рамки обычной криминальной статистики. Означало ли это, что "Душегуб" покинул город? Попал ли он в тюрьму за какое - то незначительное правонарушение? А может быть, он умер или покончил с собою, не вынеся того стресса, в котором, очевидно, пребывал все эти месяцы? Начавшиеся в феврале нападения с молотком дали ответ на все эти вопросы. "Дюссельдорфский Душитель" не покончил с собою и не уехал; он продолжил свои страшные развлечения, нападая по вечерам на совершенно незнакомых людей. Его жертвами становились и мужчины, и женщины, и молодые, и пожилые - казалось, негодяю было совершенно безразлично на кого нападать. В период с февраля по март 1930 г. последовало большое количество нападений с молотком в вечернее время, но к счастью, погибших не было. Все потерпевшие, несмотря на тяжелые травмы головы, остались живы, некоторые смогли дать удовлетворительные описания нападавшего; собственно, именно эти описания и позволили полиции утверждать, что во всех (или почти во всех) нападениях участвовало одно и то же лицо, полностью соответствующее тем признакам, о которых еще в августе 1929 г. сообщили полиции Луиза Лензен и Гертруда Шульт. Полиция вела большой розыск. Проверялись все уголовники, вышедшие из тюрем перед 1929 г.; потерпевшие и свидетели просмотрели тысячи фотографий людей, когда - либо попадавших в тюрьмы или на криминалистический учет. Полицейские пошли на бесперцендентное сотрудничество с психиатрами, они получили доступ к архивам как лечебных учреждений данного профиля, так и самих врачей. Конечно, и ранее существовали определенные правила, регламентирующие взаимодействие полиции и лечебных учреждений психиатрического профиля, но они очень строго подходили к вопросу защиты врачебной тайны. Теперь же медики пошли на негласное нарушение этих норм, поскольку их формальное соблюдение грозило затягиванием следственных мероприятий. Во вторник 20 мая 1930 г. старший инспектор криминальной полиции Геннат принял почтовую служащую Брагманн по ее просьбе. Женщина хотела сделать заявление полиции. Ее рассказ сводился к следующему: работая на почте сортировщицей исходящей корреспонденции, она обратила внимание на неправильно заполненный почтовый конверт: на нем явно недоставало марок оплаты пересылки. Такие конверты надлежало возвращать отправителю, но его адреса указано не было. Поскольку посылать его не имело смысла, а возвращать - некуда, фрау Брагманн конверт выбросила в мусорную корзину, а в конце дня решила прочесть. То, что было написано в прочитанном письме показалось ей настолько важным, что она явилась в криминальную полицию, чтобы проинформировать органы защиты правопорядка. После такого весьма интригующего вступления Брагманн вручила старшему инспектору тот самый конверт. В конверте находилось письмо некоей Марии Бадлик своей подруге по фамилии Брюкнер. Содержание его и в самом деле оказалось весьма неординарным и скорее походило на сценарий приключенческого фильма, нежели настоящую историю из жизни тихой провинциалки. Мария Бадлик приехала в Дюссельдорф в поисках работы 14 мая 1930 г. Прямо на вокзале с ней заговорил весьма предупредительный мужчина средних лет, который предложил свою помощь для переноски багажа. Они разговорились. Узнав, что у Бадлик нет денег на гостиницу и она хочет искать какое - либо рабочее общежитие, незнакомец вызвался проводить ее: он сказал, что знает такое общежитие неподалеку. Выйдя с вокзала, они двинулись по хорошо освещенным улицам города непринужденно разговаривая. Но когда они повернули к какому - то темному парку, Бадлик остановилась и заявила, что дальше не пойдет; ей была хорошо известна истории о "Дюссельдорфском Душителе" и не хотела рисковать! Заспорили, мужчина начал раздражаться и повысил голос. Тут появился другой мужчина и спросил, что происходит? Мария Бадлик воспряла духом, поскольку у нее явно появился защитник. В конце - концов, после некоторого препирательства, первый мужчина махнул рукой и ушел. Мария Бадлик осталась один на один с новым незнакомцем. Теперь уже он вызвался проводить девушку в безопасное место. Они не пошли в темный парк, а двинулись по освещенным улицам и пришли в конце - концов в гостиницу на Меттманер - штрассе. Увидев, что кровать в номере всего одна, девушка заявила мужчине, что не хотела бы заниматься с ним сексом. Тот невозмутимо пожал плечами: раз так, я могу отвести Вас в другое место. Они вышли из гостиницы и двинулись по улице дальше и, свернув после трамвайной остановки, вошли в темный парк. Там мужчина схватил Марию Бадлик за горло и спросил, надо ли ему ее убивать, или она согласится отдаться ему и без этого? Бадлик согласилась и незнакомец ее изнасиловал. Он не стал убивать девушку, а оставил ее в парке одну. Старший инспектор Геннат хорошо знал и гостиницу на Меттманер - штрассе, и трамвайную остановку на Веррингерплатц, и парк Графенберг - все те городские объекты, что упоминала в своем письме Мария Бадлик. У старшего инспектора было много другой работы и ничто не заставляло его заниматься инциндентом, о котором не было даже официально заявлено, но чутье профессионального сыщика подсказало ему, что не следует отбрасывать это сообщение. Сигнал требовал проверки; следовало посмотреть, что это за тихий, вкрадчивый мужчина средних лет, с которым не страшно девушке пойти в ночной парк, что это за ловкий психолог, умеющий так хитроумно обманывать недоверчивых провинциалок? Геннат дал команду своим подчиненным искать в фабричных общежитиях девушку Марию Бадлик, появившуюся в Дюссельдорфе после 14 мая 1930 г. И утром 21 мая она уже стояла перед старшим инспектором в его кабинете. Мария полностью подтвердила все, изложенное в письме фрау Брюкнер и сообщила, что помнит номер комнаты, в которой жил ее насильник. Не мешкая старший инспектор вместе с двумя своими сотрудниками отправился на Меттманер - штрассе. Владелец гостиницы сообщил, что семьдесят первый номер занимает вот уже на протяжении нескольких месяцев некий Питер Кюртен. Имя и фамилия эти ничего старшему инспектору не сказали и он распорядился открыть номер. Едва хозяин открыл своим ключом комнату, появился сам Кюртен, произошло это совершенно случайно. Он ничем не выразил своего изумления, увидев троих полицейских и хорошо знакомую ему женщину. Самообладание являлось , вне всякого сомнения, сильной стороной характера этого человека. Старший инспектор задал хозяину комнаты несколько вопросов, как говрят, в лоб: узнаете ли девушку? Вам известно в чем она обвиняет Вас? признаете ли справедливость обвинений? Как это не покажется странным, Питер Кюртен совершенно спокойно кивал в ответ на вопросы полицейского. Геннат предложил Кюртену пройти с ним в полицейское управление; тому не оставалось ничего другого, как подчиниться. Беседа в кабинете старшего инспектора получилась довольно любопытной. Кюртен признал, что воспользовался беспомощным положением девушки и совершил деяние, дающее основание обвинить его в изнасиловании. Проверка снятых отпечатков пальцев по дактилоскопическому учету показала, что их обладатель нисколько не обманывал старшего инспектора - семьдесят первый номер действительно занимал Питер Кюртен, законченный рецидивист, получивший за свои сорок семь лет жизни 27 судебных приговоров и проведший в тюрьме более 24 лет. Тот факт, что посягательство на изнасилование совершил уже неоднократно судимый, позволял предпологать, что судебный приговор в отношении него может оказаться весьма суровым: до 15 лет тюремного заключения. После довольно долгого разговора с Кюртеном старший инспектор решил его под стражу пока не брать; строго говоря, в тот момент Кюртен не был даже обвиняемым, поскольку Мария Бадлик еще не подала официального заявления о совершенном против нее преступлении. Потому Геннат потребовал от Кюртена, чтобы тот оставался пока в городе и отпустил его на все четыре стороны. Может показаться фантастическим, но даже в этот день дюссельдорфские сыщики так и не поняли, что у них в руках был тот самый неуловимый "Душитель"! Геннат не показал Кюртена никому из тех, кто непосредственно искал "самого кровавого преступника Германии", не сообщил вышестоящему начальству о начатом расследовании. Эпизод, связанный с Марией Бадлик, так и оставался для него в числе прочих рядовых расследований, пока утром 24 мая 1930 г. в городское управление криминальной полиции Дюссельдорфа не пришла супруга Питера Кюртена и не заявила, что готова назвать имя, фамилию и место нахождения преступника, известного, как "Дюссельдорфский Душитель". Слова фрау Кюртен вызвали переполох, похожий на панику. В течение часа шли напряженные переговоры о величине и порядке выплаты денежного вознаграждения фрау Кюртен. Наконец, стороны пришли к соглашению и женщина сообщила, что "Дюссельдорфским Душителем" является ее муж Питер Кюртен; его можно будет найти в церкви Святого Рохуса, на ступенях которой она условилах с ним встретиться в 15.00. К трем часам дня квартал вокруг храма был оцеплен полицией; сотрудники в штатском заняли места на тротуарах , в магазинах поблизости и подъездах соседних домов. Когда из храма в 15.00 вышел мужчина, соответствующий полученному полицейскими описанию, к нему бросились сразу четыре сотрудника полиции с пистолетами в руках. Мужчина протянул руки для наручников и улыбнулся: "Нет никакой нужды меня бояться!" Помимо самообладания и находчивости этот человек еще имел и своеобразное чувство юмора. Питер Кюртен, будучи доставлен в управление криминальной полиции, не отказался от предложенного сотрудничества со следствием и охотно взялся рассказывать о самом себе и своих "подвигах". Некоторые фрагменты этого повествования - исповеди были записаны им собственноручно, некоторые - продиктованы полицейским стенографистам. В течение нескольких дней на задержанного, как на местную достопримечательность, ходили смотреть сотрудники городской полиции и прокуратуры; Кюртена это только забавляло. Сомнения относительно того, действительно ли задержанный является тем самым неуловимым "дюссельдорфским Душителем" или же это очередная мистификация шизофреника, рассеялись очень быстро. Уже через несколько часов после ареста Кюртен сообщил самые точные детали некоторых из своих преступлений. Родился он 26 мая 1883 г. в городке Мюлльхейм, в том самом, где в канун своего дня рождения через 26 лет совершил одно из самых кровавых своих безмотивных убийств. Отец Питера был законченным алкоголиком, в его роду были отмечены случаи идиотизма. Семья из 13 человек ютилась в одной комнате. В конце - концов, Кюртен - отец изнасиловал собственную дочь, сестру Питера, и угодил на три года в тюрьму. Совершенный инцест послужил причиной развода родителей; позднее - в 1911 г. - мать Питера вышла замуж вторично. В десять лет мальчик подружился с работником муниципальной службы, жившем в том же доме, что и семья Кюртенов. Этот человек работал на живодерне и общение с ним оставило в памяти Питера неизгладимый след. На допросах в полиции "дюссельдорфский Душитель" искренне поведал, что этот "очень веселый мужчина" свел его на живодерню, показал, как убивают собак, научил онанизму, разрешал сколь угодно мучить животных. Что и говорить, хорошая школа жизни для десятилетнего подростка! Примерно в том же возрасте, Питер совершил свое первое убийство человека: во время плавания на плотах его товарищ упал в воду, а Кюртен все время умышленно маневрировал плотом так, чтобы не позволить ему выплыть. Половая жизнь энергичного подростка началась рано и случилось это опять - таки на живодерне. Мальчишеская сексуальность оказалась направлена на... овцу. Кюртен признавался на допросе в полиции, что скотоложество дало ему возможность много экспериментировать в области техники секса. "Удовольствие возрастает, если овцу бить или драть за уши", - так сформулировал Кюртен полученный на живодерне опыт совокупления с животным. В 1899 г. Питер убежал из дома и стал жить с проституткой - мазохисткой , которой было далеко за тридцать. Сожительство с этой женщиной спобствовало окончательному оформлению всего того комплекса тяжелых перверсий об особенностях которого будет сказано ниже. В том же 1899 г. Кюртен впервые попал в тюрьму для взрослых. Что с ним там произошло представить совсем нетрудно. Но негодование Кюртена вызвали не сами гомосексуальные преследования, а то, что они были направлены на него, как на пассивную сторону. Несколько раз изнасилованный сокамерниками, Кюртен не переставал отчаянно сопротивляться и конфликты вокруг него портили всю обстановку в тюрьме. В конце - концов, чтобы как - то разрядить ситуацию, тюремная администрация пошла на то, чтобы предоставить ему одиночное заключение. Когда полицейские попросили Кюртена подвести некий итог своему гомосексуальному опыту, тот ответил: "Плохо, когда это обращается против молодых людей!" После выхода из тюрьмы в 1900 г. Питер Кюртен совершил свое первое "настоящее" убийство (утопление товарища он не считал "настоящим"): в дюссельдорфском парке Графенберг он убил и ограбил молодую женщину, а тело закопал. В 1930 г. полиция проводила раскопки в целях проверки этого сообщения, но тело так и не было найдено. В период 1901 - 1913 гг. последовала череда бандитских нападений и заключений в тюрьмы. Но убийство дочери хозяина гостиницы в Мюлльхейме в мае 1913 г. перевернуло мировосприятие Кюртена. Он испытал очень сильный оргазм и с той поры именно неутоленное сексуальное желание сделалось главным побудительным мотивом всех его нападений. Впрочем, не по своей воле Кюртен оказался вынужден до поры смирить порывы похоти. В том же 1913 г. он опять попал в тюрьму, где отбыл довольно продолжительный срок, затем освободился, после чего снова угодил на нары. Череда задержаний, арестов и тюремных заключений тянулась вплоть до 1921 г. Кстати, как неисправимый рецидивист, Кюртен нет был призван в германскую армию во время Первой Мировой войны. Освободившись в 1921 г., Кюртен решил покончить с уголовным прошлым, женился и переехал на жительство в родной город жены Альтенбург. В этот момент его биография сделала весьма замысловатый зигзаг: бывший уголовник - рецидивист получил неплохую работу на заводе, где в силу некоторых ярко выраженных черт характера (прагматизм, стремление к лидерству, ораторские способности) быстро добился авторитета и возглавил местную профсоюзную организацию. Что и говоирть, метаморфоза очень интересная и, в принципе, редкая. Но таков уж был Питер Кюртен - неординарный преступник с неординарной биографией! В конце - концов, классовые битвы прескучили ему; в 1925 г. он оставил профсоюзную работу и приехал в Дюссельдорф, где вернулся к своим уголовным промыслам. О самом себе он рассказывал полицейским с необыкновенной безжалостностью и откровенностью. Видимо, ему нравилось шокировать слушателей. Кюртен изъявил желание продиктовать полный список всех своих преступлений против личности (т. е. кражи в него не включались), совершенных им за всю жизнь. В течение нескольких дней он подробно рассказывал о всех нападениях, убийствах, изнасилованиях, сожжениях заживо и т. п. деяниях, а приглашенные из суда стенографисты записывали эту необыкновенную сагу. По ее окончании оказалось, что Кюртен перечислил 79 (!) своих преступлений. Первой женщине - стенографистке стало плохо уже в начале диктовки и ее пришлось заменить на мужчину. Все сообщенные Кюртеном факты подверглись тщательной проверке (насколько это позволяли обстоятельства) и большинство из них получили подтверждение. Самооговор исключался: свидетели и выжившие жертвы преступлений "Дюссельдорфского Душителя" опознали Питера именно как нападавшего. Представлялась не вполне понятной мотивация действий супруги Кюртена, донесшей на него полиции, но сам же преступник дал этому исчерпывающее объяснение. Оказалось, что 23 мая, после разговора со старшим инспектором Геннатом, Кюртен отправился к своей жене в ее гостиницу на Альбертштрассе (супруги жили раздельно, хотя и поддерживали прекрасные отношения). Рассказав ей об угрозе очередного ареста и длительного тюремного заключения, Кюртен услышал в ответ слова жены о ее намерении покончить с собой, чтобы не встречать голодную старость в одиночестве. Он принялся было ее отговаривать от такого рода решения, но она сухо отрезала, что тертьего не дано: либо он убъет ее сам - либо она покончит с собою. Питер надолго задумался, очевидно, взвешивая плюсы и минусы того предложения, которое собирался сделать, и решившись, заявил: есть возможность сделать тебя богатой женщиной! Он поведал супруге о том, что является "тем маньяком, кто покушался на Гертруду Шульт" и, увидев в ее взгляде недоверие, взялся доказывать женщине, что именно он и есть "дюссельдорфский душегуб". Беседа затянулась на несколько часов, супруга отказывалась верить услышанному, но в конце - концов, под напором несокрушимой логики и фактов, сдалась. Кюртен предложил ей явиться в полицию и донести на него, обусловив предоставление информации должной оплатой. Он убеждал, что власти пойдут на это, поскольку у них не существует никаких реальных выходов на него. Жена отказывалась доносить на мужа и разговор вновь принял форму многочасовой полемики. В конце - концов, Кюртен уговорил супругу пойти на следующий день в управление криминальной полиции и проинструктировал ее, как надлежит вести там переговоры. Дальнейший ход событий с очевидностью продемонстрировал способность преступника предвидеть развитие ситуации или, точнее говоря, должное умение эту ситуацию готовить. Полицейские отнюдь не застали его врасплох на ступенях церкви Святого Рохуса; фактически, он назначил им там встречу. Психиатрическое освидетельствование Питера Кюртена проводилось с привлечением лучших специалистов данного профиля как из Германии, так и других стран Европы. Некоторые из них - такие как доктор психиатрии Карл Берг и признанный специалист по психоанализу Джордж Годвин - оставили очень подробные воспоминания о проделанной работе. Вряд ли будет преувеличением сказать, что впервые в мировой истории криминалистики феномен серийного убийцы подвергся всестороннему изучению специалистов. Опыт этот ценен еще и тем, что со стороны самого преступника препятствий такого рода изучению не чинилось; напротив, Кюртен охотно сотрудничал с обследовавшими его врачами и, судя по всему, чувствовал себя в немалой степени польщенным. Врачи констатировали, что преступник был хорошо сложен, всегда чисто выбрит, одет в чистую одежду; он явно позиционировал себя как допропорядочного и законопослушного члена общества, принадлежащего к среднему классу. "Подсудимый не страдает никакой органической умственной болезнью или любой функциональной умственной болезнью",- было констатировано в официальном заключении. Отмечалась удивительная способность обманывать окружающих как своим видом, так и манерой держаться, голосом, интонациями. Чрезвычайно развитая способность к притворству объективно облегчала преступнику достижение его агрессивных целей и он, безусловно, много работал над тем, чтобы создать в глазах окружающих должный образ. Самообладание Кюртена психиатры назвали "искусственно выработанной маской", на самом деле в душе этого человека кипели страшные страсти. Стремление убицы сначала заговорить со своей жертвой, причем в высшей степени вежливо и уважительно, классифицировалось врачами, как "очень необычное для убийц такого типа". Эта манера брала свое начало в упомянутой выше лживости, склонности к притворству, игре . Эта игра с жертвой являлась отражением того эгоценризма, в котором прожил всю свою жизнь Кюртен. Для него не существовало людей вокруг; он их умудрялся просто не замечать. Эту черту характера преступника замечательно точно охарактеризовал психоаналитик Джордж Годвин, сказавший как - то в одном из интервью такие слова о Кюртене: "Дотошная самовлюбленность, нежная любовь к самому себе - ядро трагедии этого человека, неспособного любить никого другого". В заключении, представленном суду, эксперты так объяснили мотив действий преступника: "нападения во имя сексуального удовлетворения, которое могло быть получено только посредством насилия". Поджоги, в которых также признался Кюртен, имели своей причиной то же самое стремление к сильному оргазму. "Я получал удовольствие как от огня, так и от криков",- неоднократно говорил по этому поводу преступник. Он занимался онанизмом либо в самый момент совершения деяния (если позволяла обстановка), либо после него, нередко специально возвращаясь для этого на место преступления. Любопытно, что сам Кюртен стремился замаскировать эротический мотив своих преступлений. Он неоднократно утверждал, что для него убийство - есть акт возмездия за собственные невинно перенесенные страдания. Он декларировал свое презрение к обществу, говорил о себе, как о воздаянии равнодушному человечеству. Но врачи не поверили такого рода демагогии; она была бы уместна в устах профсоюзного вожака на массовом митинге, но никак не педофила, обмазывающего собственной спермой нож, которым только что он убивал ребенка. В откровениях самого преступника существовали многочисленные указания на то, что все разговоры о мести обществу есть не более, чем маскировка его патологической сексуальности. В самом деле, какой протест несло в себе юношеское скотоложество Кюртена (во время него, кстати, он тоже мучил животных)? Если он нападал на людей из побуждений мести, то почему прекращал преследование после спонтанного наступления оргазма? А ведь именно в силу последнего обстоятельства многие его жертвы остались живы. Во время бесед с врачами Питер Кюртен неоднократно заявлял, что сожалеет о гибели невинных людей, но ни разу не сказал, что раскаивается в содеянном. Указание на это тоже попало в заключение психиатрической экспертизы. Но наиболее интересной чертой характера Кюртена врачи признали его лояльность к жене. Сама супруга сделалась объетом обследования психиатров. Она демонстрировала в отношение мужа удивительные кротость и почтение. В 20 - х годах они пережили тяжелые испытания нуждой, когда денег не хватало порой даже на питание. Кюртен ценил эту кротость и личную преданность, хотя как женщина супруга не интересовала его уже давно. Быть может, не интересовала никогда. Как бы там ни было, преступник испытывал к своей супруге (пожалуй, единственному человеку на Земле) настоящую привязанность. Сам он такими словами определил сущность их семейного союза: "Мои отношения с женой всегда были хорошими. Я не любил ее чувственно, но был в восторге от ее прекрасных личных качеств". Кюртен скрывал от нее свои преступные занятия и она даже не подозревала, чему посвящает Питер свое время, каким образом зарабатывает деньги. Совместное хозяйство они не вели, в Дюссельдорфе жили в разных гостиницах, хотя и встречались почти ежедневно. Кюртен заявлял, что пошел на саморазоблачение именно для того, чтобы жена смогла получить обещанную властями денежную бенефицию и обеспечить, тем самым, свою старость. Впрочем, такое благородство вызвало у психиатров определенный скепсис. Хотя Кюртен действительно приказал жене отправиться в полицию и донести на него, мотивация этого поступка представлялась специалистам гораздо более сложной, нежели об этом рассказывал сам преступник. Психиатры склонялись мнению, что на самом деле преступником двигала отнюдь не высокая жертвенность, а то снедающее душу стремление к саморазрушеню и саморазоблачению, которое присутствует у всех лиц, скрывающих свои девиативные (т. е. отклоняющиеся от нормальных) наклонности. С течением времени это желание поведать миру о собственных зверствах должно было только усиливаться. Как это не покажется удивительным, многие преступники - маньяки внутренне ориентируют себя на то, что они будут в конце - концов пойманы: для них это единственная реальная возможность добиться славы (пусть и весьма специфического рода) и получить внимание к своей персоне. Некоторые из них отдают себе отчет в том, что разоблачение принесет им тяжелые лишения в виде неизбежных судебных приговоров и, будучи не в силах разрешить усугубляющийся внутренний конфликт между здравым смыслом и скрытой потребностью во всем признаться, пытаются покончить жизнь самоубийством. Это как бы иной аспект все того же комплекса саморазрушения, влияние которого с такой очевидностью продемонстрировал в своих поступках Питер Кюртен. Весьма любопытно объяснение специфической памяти Кюртена, о которой профессор Карл Берг высказался следующим образом: "Он (т. е. Кюртен) плохо помнит то, что не несет для него никакого эмоционального заряда. Поэтому прекрасно помнит преступления, но плохо - все остальное". По сути этим утверждением знаменитый психиатр еще раз указал на то, что никакого социального протеста нападения Кюртена не выражали, но они были важны для его нездоровой психики именно как высшая форма удовлетворения, своего рода катарсис. Заключение экспертизы сводилось к следующему определению: "Патологически сверхсексуальный психопат. Полностью ответственен за свои действия". Это давало основание предать Кюртена суду. Обвинительное заключение, подготовка которого потребовала более полугода, считало доказанным, что обвиняемый с момента его последнего выхода на свободу совершил 9 убийств и 7 покушений на убийства. Несмотря на большой объем саморазоблачительных показаний, прокуратура отмела те из них, которые не подкреплялись серьезной свидетельской базой либо объективными данными проверок. Хотя Кюртен утверждал, что готов все сказанное на предварительном следствии повторить в суде, обвинение не сочло возможным полагаться на такого рода гарантии. Как показал ход судебного процесса, решение это было абсолютно правильным. Защищал Кюртена доктор права Венер, один из авторитетнейших дюссельдорфских адвокатов. Суд проводился с участием жюри присяжных, председательствовал на процессе судья Розе. Суд начался 13 апреля 1931 г. с сенсационного заявления Кюртена о собственной невиновности; обвиняемый утверждал, что все сделанные им на предварительном следствии признания являются самооговором и продиктованы желанием помочь супруге получить денежную бенефицию за поимку "дюссельдорфского Душителя". Эта выходка лишь на первый взгляд могла показаться неожиданной. Все общавшиеся с ним специалисты - как врачи, так и работники правоохранительных органов - не сомневались в том, что такой циничный и прагматичный эгоист, каким показал себя Кюртен, не позволит без борьбы отправить себя на гильотину. От него ждали чего - то подобного: симуляции буйного помешательства, попытки самоубийства и т. п. фокусов. В последние недели перед открытием процесса специально приставленный к Кюртену наряд тюремного конвоя круглые сутки не сводил с заключенного глаз. Так что категорические заявления обвиняемого, сделанные с таким многозначительным видом при открытии процесса, особенно большого впечатления на обвинение не произвели. Зато очень сильное впечатление обвиняемый произвел на присутствовавших в зале журналистов и обывателей. Он сумел показать себя с лучшей стороны; очень спокойный, подтянутый, гладко побритый, в дорогом шевиотовом костюме Кюртен походил на главу солидной компании или банка. Впечатление солидности и надежности еще более усиливала манера обвиняемого говорить подчеркнуто сдержанно, сугубо официально, негромким равнодушным голосом. Все журналисты, писавшие о ходе судебного процесса, в той или иной мере подчеркивали то неожиданное впечатление внутренного достоинства, которое производил Питер Кюртен (рис. 2: Дюссельдорфский Душитель во время суда).  
рис.2: Кюртен в суде: зарисовка с натуры присутствовавшего на процессе художника и фотография из газеты. Немалое впечатление на современников произвела и обстановка в зале заседаний. Обвиняемый был помещен в специально построенную для него клетку - это казалось очень необычным для того времени. В зале заседаний была выставлена специально изготовленная для этого случая витрина, в которой демонстрировались орудия убийства Питера Кюртена. Там были разнообразные ножи, молоток, куски веревок, лопата, камни, фрагменты кирпичей; часть представленных улик была подобрана полицией при осмотре мест преступлений и имела сохранившиеся следы крови жерт, часть - найдена в комнате обвиняемого. Специальная экспертиза проверила ножи, обнаруженные среди вещей Кюртена, на предмет соответствия тем ножам, которые использовались как орудия преступлений. В тех случаях, когда профиль режущей части проверяемого ножа совпадал с тем, какой имел нож убийцы, его изымали и приобщали к делу. По большому счету, это все были косвенные улики, мало в чем уличавшие именно Кюртена, но их обилие и зловещий вид сами по себе были весьма красноречивы. Кюртен не без любопытства в первые дни процесса посматривал на этот стенд и когда у него спросили, что он думает обо всем, выставленном там, он не без ехидства ответил: "Музей Кюртена!" Поскольку обвиняемый отказался от своих признательных показаний, данных на предварительном следствии, обвинению пришлось последовательно доказывать каждый из преступных эпизодов. Опровергая alibi обвиняемого, проводя его опознания свидетелями и потерпевшими, а тех случаях, когда их не было - вскрывая идентичность манеры совершения нападений, обвинение на протяжении двух месяцев кропотливо ломало вязкую защиту Кюртена. По мере того, как расыпалась защита Кюртена, тот делался все более злобным и циничным. От выдержанности и достоинства, которые блестяще демонстрировались обвиняемым в начале слушаний, к середине процесса не осталась и следа. Он стал открыто говорить о той ненависти к людям, что снедала его и не давала успокоения, о собственных грезах гипотетического массового убийства, совершить которое он мечтал бы. Достойной местью миру он полагал массовое отравление людей, либо взрыв бомбы в плотно населенном районе города. Любопытно, что другой извсетный маньяк - убийца - американец Карл Панцрам, современник Кюртена - признавался в камере смертников, что грезил о том же самом. Эти откровения обвинемого произвели очень тяжелое впечатление на всех, слышавших их. Один из журналистов в своем репортаже из зала суда так написал об этом: "Суд был загипнотизирован драматической откровенностью описания размышлений о том, как бы причинить несчатья, способные затронуть тысячи людей". Когда с очевидностью стало ясно, что ни Кюртен, ни его защита ничего не в силах противопоставить неумолимой логике прокурорских разоблачений, адвокат Венер вернулся к отвергнутому психиатрической экспертизой тезису о невменямости обвиняемого. "Кюртен - загадка для меня",- многозначительно провозгласил адвокат, -"И я не могу разгадать его! Если Хаарман убивал только детей, Ландрю и Гроссман - только женищин, то Питер убивал и мужчин, и детей, и женщин". Можно поверить словам адвоката, поскольку образ отвратительного нетипичного убийцы озадачивал не только его. В ходе процесса полемики о психическом здоровье и нравственном облике Кюртена возникали неоднократно. Присяжные заседатели имели возможность через записки судье, задавать вопросы участникам процесса, и некотороые из таких вопросов, заданные обвиняемому, выказали их растерянность в оценке его личности. Так, один из присяжных спросил Кюртена, для чего тот занимался онанизмом, а просто не насиловал свои жертвы (задавшего этот вопрос понять можно: с точки зрения здравомыслящего человека такого рода деяние является более оправданным и понятным). Кюртен спокойно ответил: "Я получал удовольствие от своих видений и фантазий в той же мере, что остальные люди - от реальных женщин". В другой раз, не выдержал рассказа Кюртена, произнесенного тихим равнодушным голосом, об обстоятельствах убийства Гертруды Алберманн сам судья. Он воскликнул в сердцах: "Да есть ли у вас совесть?" Обвиняемый в своей подчеркнуто - вежливой манере немедленно отозвался: "Не имею. И никогда не имел <...> Наказания, которые я перенес разрушили все мои человеческие чувства. Это объясняет, почему я не имел никакой жалости к моим жертвам". После такого вступления Кюртен разразился весьма пространным монологом, в котором постарался доказать, что бессмысленно требовать от человека, всю жизнь страдавшего по вине общества, соблюдения нравственных законов этого самого общества. Вместе с тем, интонационно рассуждения Кюртена заметно отличались от того, что он рассказывал о своих преступлениях на предварительном следствии. Преступник прекрасно понимал, что его судьба всецело зависит от вердикта присяжных, потому он отнюдь не стремился выпячивать перед ними свои отвратительные пороки. Чем ближе к концу процесса подходило время, тем более пространными делались рассуждения преступника о неблагополучии среды, в которой он рос, отягощенной наследственности, несовершенстве педагогики и немецкой системы правосудия и т. п. вещах. Кюртен явно пытался вызвать сочувствие присяжных, разжалобить их своими рассказами о горестях прожитых лет. Игра эта была вполне очевидна и обвинитель в своем заключительном слове попросил присяжных судить не слова, а дела человека, который "осуществлял убийства с эффективностью, никогда прежде не отмеченной немецкой криминалистикой". Он напомнил жюри, что они судят убийцу жестокого, хладнокровного , высокоорганизованного. Пожалуй, следует целиком привести последнее слово Кюртена. В этом любопытном историческом свидетельстве он, по сути, разъяснил тот психологический механизм, на котором строил свою защиту. По крайней мере, в ходе второй половины слушаний, когда вина его сделалась уже очевидна всем. Итак, обращаясь к присяжным заседателям, Питер Кюртен сказал следующее: "Поскольку я вижу насколько ужасны преступления, совершенные мною, я не хочу пытаться оправдываться. Я готов перенести ответственность за совершенные преступления и надеюсь, что таким образом я смогу искупить бОльшую часть того, что совершил. Когда вы рассмотрите мою правдивость (имеется в виду - в совещательной комнате. Прим. автора) и признаете, что моя доброжелательность искупает все мои преступления, я смогу думать, что ужасное желание мести и ненависти ко мне не будет более существовать. И я хочу просить, чтобы вы простили мне". В этой краткой речи Кюртен необыкновенно полно выразил себя. В самом деле, сначала он заявил, что не собирается оправдываться, но тут же попытался оправдаться; в качестве искупления совершенных им многочисленных убийств счел достаточными собственных "правдивости" и "доброжелательности", причем тут же упомянул о мести и ненависти... направленных против него. Следует внимательно вчитаться в эти казуистические перлы, чтобы должным образом постичь тот специфический "кюртеновский" цинизм, что слышится в каждом пассаже. Ни слова о страданиях жертв изуверских нападений - как выживших, так и погибших - ни слова о душевных муках их близких; ни полслова раскаяния или сожаления. Ничего этого нет и в помине. Есть лишь меланхоличная констатация: "я вижу насколько ужасны преступления, совершенные мною"... Как будто раньше он этого видеть не мог! Присяжные совещались всего полтора часа - неслыханно мало для столь необычного и сложного процесса. Их вердиктом Кюртен признавался виновным по всем пунктам предъявленного обвинения. Председатель суда Розе тут же продублировал это постановление, приговорив Кюртена к 9 - кратному гильотинированию. Агония растянулась на год. Формально постановления суда присяжных не подлежали кассированию но самый "феноменальный" убийца Германии из кожи лез, стремясь доказать, что он не может быть казнен как обычный уголовник. При поддержке лучших адвокатов Дюссельдорфа он успел настрочить несколько прошений в высшие инстанции республики. Кюртен настаивал на новом слушании дела, на назначении повторного "углубленного" психиатрического освидетельствования, просил дать ему время, дабы он успел обогатить науку подробной автобиографической книгой... Однако приговор прошел все необходимые инстанции, был надлежащим образом проверен и принят к исполнению. Казнь свершилась 2 июля 1932 г. во дворе тюрьмы "Клингельпутц" на специально привезенной для этого разборной гильотине. Кюртена провожал в последний путь не священник, а тюремный психиатр, который впоследствии рассказал о том, что "дюссельдорфского душителя" в последние минуты жизни занимала мысль: как долго он сможет воспринимать происходящее после отделения головы от тела? Уже после передачи его в руки палача, укладываясь под поднятый нож, Кюртен пробормотал в присущей ему равнодушно - меланхоличной манере: "Было бы удовольствием закончить все эти удовольствия!" И до Кюртена криминалистам приходилось сталкиваться с преступниками, совершавшими преступления исключительно из садистских побуждений (достаточно упомянуть Джека - Потрошителя). Но именно "дюссельдорфский душитель" сделался фигурой хрестоматийной, заслонившей собой все иные. Произошло это потому, что при расследовании именно его преступлений специалистам - криминологам впервые удалось хорошо изучить и описать черты личности такого преступника, его поведенческие стереотипы, те императивы, которыми он руководствуется, те условия, которые его формируют. Очень ценны его рассказы и оценки, данные в период допросов на этапах предварительного следствия и судебно - психиатрической экспертизы. Можно сказать так: Кюртен впервые рассказал о мире маньяка как маньяк. Пусть не покажется последняя фраза тафтологией - она очень точно передает сущность саморазоблачений Кюртена. Примерно в тоже самое время на другом конце земли - в Соединенных Штатах Америки - другой другой отвратительный маньяк - педераст Карл Панцрам написал историю собственной жизни, в которой также предельно откровенно поведал о том перевернутом мире, в котором добровольно обитал многие десятилетия. Его исповедь (трудно назвать этот опус как - то иначе, во всяком случае, это уж точно не литературное произведение) также чрезвычайно информативна, но в отличие от стенограмм допросов Кюртена и книг, написанных о нем, она многие годы оставалась совершенно неизвестной. Прошло более сорока лет с того времени, как был написан сей труд, прежде чем он был введен в научный оборот и стал предметом должного исследования. Кроме того, в записках Панцрама бОльший упор сделан на хронологическое описание его жизни; Кюртен же приводил яркие психоэмоциональные характеристики того или иного своего состояния и объяснял его природу. Надо сказать, что то стремление поведать миру о собственной неординарности, которое так выпукло проявилось в случае с Питером Кюртеном, наблюдается у преступников этой категории довольно часто. Этот момент ныне хорошо известен сыщикам (опять - таки, благодаря "дюссельдорфскому душителю") и он нередко используется на самых разных этапах оперативно - следственной работы. Есть большой практический смысл в том, что на Западе (прежде всего в США) власти не чинят препятствий встречам серийных убийц с журналистами и писателями, сами преступники пишут, либо редактируют книги о самих себе (например, Тед Банди, Артур Шоукросс, Джон Гейси, Эббот и др.). Дело вовсе не в том, что желтая пресса зарабатывает на скандалах, как это твердили еще не так давно отечественные идеологи "светлого будущего". Для нас важно то, что каждое саморазоблачение серийного преступника вооружает людей, призванных бороться с этим злом, новым знанием, а значит, объективно делает их сильнее. И любому из нас дает надежду на то, что завтра мы будем чувствовать себя более защищенными, чем вчера и сегодня.
| |
